Кулебякин Игорь. Моя страна нескошенных лугов



***
Твоя любовь во мне отражена,
Она горит всё ярче, не сгорая.
Моя вселенная, моя жена,
Мой свет в оконце и дыханье рая.

И если вдруг среди житейских туч
Меня сметёт, как ветхую солому.
Твоя молитва – путеводный луч –
Не даст мне сбиться по дороге к дому.


***
Грядущий Царь, спаси нас и помилуй,
Грядущий Царь, Ты взял уже свой Крест.
Гнетёт с нечеловеческою силой
Народ Твой иго из нездешних мест.

Мы недостойны грозного Царя,
Мы недостойны благостного быта.
Кровавые нас гонят егеря
На бойню от привычного корыта.

Грядёт война, грядёт вселенский бунт,
Болезни, голод, ужас людоедства.
И каждая из горестных секунд
Нам будет частью лютого наследства.

Сто лет назад мы предали Царя
И до сих пор ничуть не поперхнулись.
Уже визжат нам в уши егеря…
А мы – в глубоком сне… Мы не проснулись…

Идём и спим. В мозгах – хмельная брага.
Мы в шаге от расстрельного оврага.


***
В болоте дней я жизнь свою творю,
В болоте ига чахну год от года.
Гнетёт тоска по русскому Царю,
Грядущему спасителю народа.

Саровский старец, дивный Серафим,
Яви Царя уставшему народу.
Пусть в назиданье новому Нимроду
Господь всесильный возмутит природу –
И рухнет в бездну красный терафим.

Великоросс отринет мiра лесть,
Огонь молитвы – лучшее лекарство.
Из Сарова придёт Благая весть
О том, что с нами Царь и с нами Царство.

Тогда пойму, что жизнь прошла не зря:
Мы обрели последнего Царя.


***
А в русском сердце – ангельское пенье,
Хоть столько зла унылого окрест!
Грядущий Царь уже несёт свой крест
И знает о своём предназначенье.

Незримо разгорается заря
Средь нас давно живущего Царя...

Мой дух – внутри молитвенной ограды.
Воюя с игом, вот и стал я стар…
Моя жена, как огонёк лампады,
Мне утешенье и небесный дар.

И твёрдо знаю, что живу не зря:
Я – подданный грядущего Царя.


***
Я вымолил жену у Бога,
И белый свет опять мне мил.
Сады небесного чертога
В моей душе Он оживил.

Я снова истину постиг:
Без Бога горек каждый миг…

Россию вымолит у Бога
Бескровных мучеников сонм.
Пространство бывшего острога
Наполнит колокольный звон.

И Русь возглавит, как и встарь,
Пока неведомый нам Царь.


***
Россия ждёт Грядущего Царя,
Ведь нету власти «аще не от Бога».
Казалось бы, ещё чуть-чуть, немного –
И мы достигнем отчего порога…
Но отчий дом не примет бунтаря.

Последний Царь поруган и забыт.
И некому нас вывести из мрака
В страну, - где русский дух и русский быт,
Где даже выпь не горестно кричит
И лает по-особому собака.

В страну, где был когда-то отчий дом,
Где так тепло душе и так спокойно,
И жизнь текла размеренно и стройно…
Туда заказан вход… Хор непристойный
Хулителей Христа – со всех сторон.

Россия ждёт Грядущего Царя…
Но отчий дом не примет бунтаря.


***
Господа, юнкера… Господа…
В красно-белом аду Русь Святая.
Словно карточный домик, года
В бездну падают, смысл обретая.

Святый Боже, Россию храни!
Нам не выдержать дьявольской битвы.
Третий Рим снова тонет в крови
Без креста, без любви, без молитвы.

И у нас теперь все – бунтари,
Всё смешалось на русских просторах.
Вместо виселиц здесь – фонари,
Справедливость – в строках приговоров.

Господа, юнкера… Господа,
Сберегите для правнуков жизни.
Дом Ипатьева – вход в никуда,
В гробовые года для Отчизны.

Лучезарный рассеялся свет,
Царь расстрелян, расстреляна Вера.
И на семьдесят будущих лет
Всем отмерена рабская мера.

Господа, юнкера… Господа…
Вифлеемская гаснет звезда.


***
Моя страна нескошенных лугов,
Озлобленных сердец и серых лиц,
Ряды хазарских кованных полков
Вдоль окровавленных твоих границ.

Россия спит в тупом похмельном сне…
Какая рать из тьмы столетий прёт!
И лишь стрижи напоминают мне,
Что царства гибнут, ну, а жизнь – идёт!

И скоро содрогнётся Третий Рим
От натиска голодных, жадных рас.
Бойцы в могиле…Грязный пилигрим
Бредёт без веры. В храме без прикрас

Идёт торговля бойкая у врат.
Нещадно солнце плавит купола.
Пронзительно стрижи с небес кричат,
И лишь старушка шепчет: «Свят, свят, свят», -
На краешке забытого села.


***
Нам не понять святую тайну смерти,
Нам не уйти от жизненных оков.
Благая весть в осиновом конверте -
В глазах невозмутимых мертвецов.

Нам не понять святую тайну смерти,
Не оценить её прощальный жест.
А жизнь рисует на своём мольберте
Венок терновый и тяжёлый крест.

«Живи единым днём!» - Нам говорят
Уста святые текстом Вечной Книги.
Осиновые листья догорят,
Как боль и радость жизненной интриги.

Неспешно хороню свои дела,
Спокойно говорю Костлявой: «Здрасьте!»
Судьба, как циркулярная пила,
Кромсает жизнь на составные части.

Один кусок, как слиток золотой,
Пора надежд, мечтаний - время детства.
Другой - сравним с суровою тесьмой:
Семья, карьера... В общем, бег на месте.

И, наконец, итоговая часть,
Пропитанная горькою печалью.
Когда начнёшь бессильно понимать,
Что всё, чем жил - с собою не забрать,
Что Жизнь лишь будет... ТАМ.
За смертной далью.


***
Судьба тасует серую колоду,
Вновь крести выпали - опять страдать.
Моя душа ползёт по небосводу,
И на неё святая смотрит рать.

А смертный грех душе ломает крылья,
Вот-вот сорвётся вниз дух-пилигрим.
Легчайших метеоров эскадрилья
Бомбит небесный Иерусалим.

Не избежать стремительных падений
В ту бездну, где «зубовный скрежет, плач...»
Коль наверху сейчас ты, без сомнений
Оскалил зубы призрачный палач.

Корявый демон в бездне - Абадонна
Бесстрастно точит огненный топор.
И счастлив ты, наивный, до тех пор,
Пока не огласил свой приговор
Судья подземного Синедриона.

Но можно обойтись без высшей меры
Лишь только силой беспредельной веры
В Отца и Сына, и Святого Духа.
Страдания земные, боль - химеры...
И не страшна костлявая старуха.
Ты пожелай ей: «Ни пера, ни пуха!»
Да и пошли подальше ... на галеры.


***
В тончайшем сне горит первооснова
Моей души. Сгораю без огня.
Сухая "черноризница" сурово,
Как легкий призрак, смотрит на меня.

Она шипит: "Забыл Отца и Сына,
Попал под хвост вонючий к сатане.
Я каждый нерв твой с наслажденьем выну
И прокалю на медленном огне".

Я чувствую в ней неземную силу,
Я знаю, эта сволочь прокалит.
Она зовет рогатую гориллу,
Уже горящая смола кипит.

Не передать словами бездну страха,
Гортань сжигает сумасшедший крик.
Душа горит, как ветхая рубаха,
В сетях молниевидных повилик.

Затянут дух в печной гудящий угол,
Чудовищная боль, звериный рев.
Нет рук и ног – лишь прокаленный уголь,
И смерти нет, лишь треск первооснов.

Нет больше ощущения кошмара,
Есть страшный переход из мира в мир.
Душа в огне подземного пожара
Очищена до черно-красных дыр.

Казалось бы, уже совсем нет мочи
Терпеть без перерыва эту боль.
Но тает сумрак беспощадной ночи,
Душа ползет в привычную юдоль.

Урок предельно ясен – смерти нет,
А мы живем во лжи, себе на горе.
И наша жизнь – взбесившийся корвет –
Плывет безумно в дьявольское море.


***
Чуть слышный звон далёких колоколен,
Дождливая сиреневая грусть.
Я третий год уже никем не болен,
Я третий год ищу свой новый путь.

С забора вдруг прокаркала ворона
И клювом повела: «Поди, мол, прочь!..»
Вот фигушки тебе!.. Не превозмочь
Мне логики небесного закона.

Я встану здесь, у старого забора.
Капель для мыслей, словно камертон...
С паломниками нового набора
Я буду слушать колокольный звон.

Как много «званых»!
«Избранных» - чуть-чуть,
Не узнанные бродят по планете...
Холодного дождя косая ртуть
Стекает по размокшей сигарете.

Небесный мир почти неуловим,
Задавлен муторным земным началом.
И вечный город Иерусалим
За грозовым растаял перевалом.

Всего лишь миг я видел чудный город,
И снова дождь стекает мне за ворот.


***
В кармане нет и ломаной полушки,
Мне к этому давно не привыкать.
Цветёт сирень, и контуры церквушки
Струят сиреневую благодать.

Вечерний храм - часть неземного мира,
Куда не довезут нас поезда...
Багровый луч, как лёгкая секира,
Рассёк реальность... Горе-лебеда

Росою плачет мне на сандалеты.
Привычный мир уходит в никуда,
И освещает вечные сюжеты
Почти что Вифлеемская звезда.


***
Я оставлю этот мир навеки,
Не вернусь назад, как не зовите,
Мне бесстрастно небочеловеки
ТАМ расскажут сказку на иврите.

Будто жил в подлунном мире НЕКТО,
Часто был предателем и трусом,
Водку пил, в овраге дрался. Усом
Дам смущал... Холодным интеллектом

Заморозил душу... Но под осень
В Божество без памяти влюбился.
Бросил всё! И даже тело! В просинь
Улетел... И в небе растворился.


***
Снова брошу курить, хоть совсем не курю,
Брошу пить, хоть не пьяница вовсе.
Я навечно к лесному уйду алтарю,
Поселюсь на забытом погосте.

Никому не понять протрезвевшей души,
В сером мире увидевшей Бога.
В развалюхе - сторожке, в тревожной тиши
Буду жить удивительно строго.

И под вздохи расплющенных старых могил
Вспомню мира заблудшего битвы,
Чтоб навеки забыть, как дотоле я жил
Без креста, без любви, без молитвы.


***
На кладбище вновь шелестит фольга
От чуть заметного дыханья ветра.
Настанет срок и в землю на два метра
Уйду я «с Богом». В небо пустельга –

Моя душа – без страха отлетит,
Забыв про горе, слёзы и обиды,
И стопку с водкой с неба осенит
Крестом перед началом панихиды.

Внимательно послушает врагов,
Последний раз с любимыми простится…
И не поверит, глядя с облаков,
Что эта жизнь уже не повторится.

Ленинградские напевы

1

Дожди, дожди... От вас не убежать,
Струит капель общипанная крона.
О, Ленинград! Тебя опять... опять
Венчает тёмно-серая корона.

Но мне не скучно. Нет... Я зачарован
Переплетеньем камня и воды.
И я не жду от сырости беды,
Мне этот хмурый день судьбой дарован.

А впереди ещё семь долгих дней.
Мосты, Нева, экскурсии по ней,
Музеи и, конечно, магазины.

И не страшна мне облачная грусть,
Пускай в листве рыдает дождик. Пусть!
Здесь в редкость звонкий смех небесной сини.

2

Здесь в редкость звонкий смех небесной сини,
Здесь лежбище кочующих ветров...
Подвластен человеку иль машине
Резец, создавший вечный Петергоф?

Фонтанный дождь... Вновь созданный Самсон...
Дыхание зелёного залива.
Кто скажет мне, что это лишь красиво,
Что это не волшебный, дивный сон?

А около скульптур бушуют страсти
По поводу струи из львиной пасти...
Я ухожу, боясь зевакой стать.

Со мной мечты и мифы древней Трои,
Со мной окаменевшие герои
И изумрудная каналов гладь.

3

И изумрудная каналов гладь
Поймала свет вечернего агата.
Уставший день улёгся где-то спать,
Напившись терпкого вина заката.

А я не пил и спать мне не охота...
Как шишка, месяц на сосне висит,
И тополь липе нежно шелестит
О красоте орлиного полёта.

И я хочу любить кого-нибудь
И твёрдо верить в свой счастливый путь.
И оживлять в стихах простор пустыни.

Но гонит грёзы свежий ветер прочь.
И этот полусон и эта ночь,
Как милость Божья для меня отныне.

4

Как милость Божья для меня отныне
Нежданный образ, праздничный сонет.
Мне трудно покидать свою святыню
Вслед за отцом на много-много лет.

А в мастерской строгает Муза стих!
Чтоб рисовать потом на нём узоры,
Дворцы, фонтаны, крепости, соборы
И оживлять дыханьем рифмы их.

О, Муза! Нарисуй скорей Исакий,
Ведь видел сей державный храм не всякий...
Пускай поёт о нём моя строка.

И вот Исакий под крылом Пегаса.
Вот конь крылатый ржёт с иконостаса...
И пишет, пишет быстрая рука.

5

И пишет, пишет быстрая рука
О красоте бессмертной Эрмитажа.
Как смотрит на плебеев свысока
Атлантов грозных и холодных стража.

Как улыбнулась нежно Афродита
И стала представлять меня богам...
И я внемал возвышенным речам
С отвагой суеверного пиита.

И проглядел б на них совсем глаза,
Когда б не виноградная лоза
С картины ароматом поманила.

Не прозвенела б грустная струна
У матово блеснувшего окна
О синих буднях северного Нила.

6

О синих буднях северного Нила
Скрипит бумаге вздорное перо...
Но что-то мне сегодня так тоскливо
И на душе опять серым-серо.

Всю радость съела призрачная тень
Страны усопших и распятых пулей.
Там тишине, застывшей в карауле,
Слова Берггольц чуть слышно шепчет день.

И раскололось время на куски:
На чёрные, из крови и тоски,
И жёлтые, из солнечного ила.

Со мною ива у воды скорбит...
Но тихо голубая гладь звенит
О том, что жизнь всегда людей любила.

7

О том, что жизнь всегда людей любила,
Мне говорит лукавый быстрый взгляд.
Смерть потушила смрадные кадила,
И розы мира фимиам курят.

Опять в цветенье страстном старый сад
Гвоздик поэзии и яблонь песен.
Но этот мир для муз досадно тесен –
И к звёздам лепестки стихов летят.

И вот возникли звёздные баллады,
И мы их очень любим, мы им рады...
К нам катит волны Млечная река.

И мы идём за факелом поэта
Узнать, как жизнь, борясь, ждала рассвета
И освещала тёмные века.

8

И освещала тёмные века
Страсть благородная к стихам и песням...
Близка Земля Чудес... Уже близка.
Её счастливый житель шлёт нам вести.

Не зря ломали копья мыслей люди
О ржавый щит дряхлеющего зла...
Их тени строгие и их дела
Огнём искусства нам манят и губят.

А на Неве шумит гранитный дол.
В нём перед сном весёлый мьюзик-холл
Ласкает ткань уставших перепонок.

На арфе лип там ветер шелестит,
И ночь на ксилофоне звёзд звенит...
И день кричит из солнечных пелёнок.

9

И день кричит из солнечных пелёнок,
Ползёт в леса предутренний уют.
Вздохнул в кроватке заспанный ребёнок
И побежал тревожить взрослый люд.

Потухли свечи чёрного шатра,
Прошли часы сиреневой печали.
Их сплетен птиц узнал я, что вначале
Проснулась крепость Павла и Петра.

И вот я в ней. Со мной экскурсовод,
А с ним туристы и другой народ...
Слепит глаза нам золотой котёнок

И манит в Петропавловский собор.
Там прах царей мне шепчет: «Быдло, вор»!
И мир забыл о времени спросонок.

10

И мир забыл о времени спросонок,
Пропали в реках ветви лунных ив.
На тысячи заоблачных иконок
Тревожно крестится лесной массив.

Разбилось утра серое стекло,
Вступили в силу новые законы...
На блеклые ростральные колонны
Вдруг много нежной краски потекло.

Стоит «Астория» в дремотной лени,
В ней кровью написал стихи Есенин...
О комнатах тех можно лишь мечтать.

Я вновь постиг своё желанье славы...
На каменные рощи и дубравы
Сошла нежданно с неба благодать.

11

Сошла нежданно с неба благодать
И раздражённые умыла воды...
Листок с листком спешит опять играть
Под ласковым дыханием природы.

Достало солнце тучу из кармана
И спряталось средь фауны, в углу...
Там в клетке на загаженном полу
Мне чертит знак жеманно обезьяна.

Всем хочется и есть, и пить, и спать.
Чтоб все могли об этом твёрдо знать,
Отряд мартышек дружно гложет груши.

Владелец пищи для зверей кумир...
Нас веселит наивный этот мир.
Смеются тихо человечьи души.

12

Смеются тихо человечьи души
И рвут с небес лазурный виноград.
Я поласкаю в ванне свои уши,
Вспотевшие от слышанных тирад.

Не вечен шум, но я к нему привык,
Приятна музыка трамвайных скрипок...
Сегодня из-за стайки нежных липок
Мне синий сумрак показал язык.

Ах, ветер, ветер... Снова ты грустишь.
Не пьёшь закат и пьяно не свистишь.
Хоть бурю предвещали мне кликуши.

Я ласково целую свою лень.
Опять лежит насквозь сырая тень
В долине двух стихий – воды и суши.

13

В долине двух стихий – воды и суши
С собора старых туч звонит звонарь.
Царь ливней перемирие нарушил
И сжёг окалиной небесной хмарь.

Бежит по травам робкая молва,
Что солнце с неба прорастёт лучами.
Но шепчет парк зелёными губами
Цветам своим прощальные слова.

Эй, ливень! Ты пройдоха и зануда,
Мне точит нос сопливая простуда,
И треплет нервы вредная кровать.

Моя тоска в светиле мёртвом тлеет...
А за окном уже чуть-чуть светлеет,
И хочет липу дуб поцеловать.

14

И хочет липу дуб поцеловать
Вот-вот родится в серых дебрях солнце.
Усталый дождь задумал помечтать
Остаток дня у моего оконца.

И я вздохну о лёгком нраве лета.
И выпью радугу с сырых небес.
Я сплёл сегодня чудо из чудес,
Венок из распустившихся сонетов.

Закончен труд. Усы мои обвисли,
И на пере уж высыхают мысли...
Пора на отдых к морю уезжать.

Хотя, и там немало скучной прозы.
Как и везде, одни дожди и грозы...
Дожди, дожди... От вас не убежать.

15

Дожди, дожди... От вас не убежать.
Здесь в редкость звонкий смех небесной сини.
И изумрудная каналов гладь,
Как милость Божья, для меня отныне.

И пишет, пишет быстрая рука
О синих буднях северного Нила;
О том, что жизнь всегда людей любила
И освещала тёмные века...

И день кричит из солнечных пелёнок,
И мир забыл о времени спросонок –
Сошла нежданно с неба благодать.

Смеются тихо человечьи души
В долине двух стихий – воды и суши.
И хочет липу дуб поцеловать.