Причудливое переплетение встреч, событий, чувств и текстов, связанных для меня с Милорадом Павичем, я называю «Роман, нарисованный чаем» – по аналогии с его книгой «Пейзаж, нарисованный чаем», с которой для меня все по-настоящему и началось.
Я уже рассказывала о той любви, возникшей на грани осеннего ливня и книги Павича. Любовь не выдержала реальности этого мира, а Павич – остался… И его книги повели меня в другие дали.
В те времена я жила в Сибири, откуда было очень трудно (а для моего круга – почти невозможно) вырваться в Европу. К слову сказать, уже в раннем детстве я знала о том, что когда-то людей ссылали в Сибирь. Но как же я была удивлена, когда оказалось, что Сибирь – это и есть то место, где я живу!
И вот, живя в Сибири, я болела Грецией: как открыла в 10 лет книгу мифов под редакцией Куна, так и пропала там, среди богов и героев… Греция была недостижимой страной мечты. Примерно тогда же я прочла книгу Юрия Вронского «Необычайные приключения Кукши» - о славянском мальчике, попавшем в Царьград. Древняя Греция связалась с Византией и обрела новое измерение. Потом были книги о разорении Константинополя крестоносцами и что-то еще… Затем на долгое время эта тема почти ушла из моей жизни, и вернулась только с открытием Павича – уже в XXI веке.
Местом действия его произведения становятся многие города и страны, но для меня основными стали Сербия, Византия, Греция. И Балканы стали манить меня… Прежде всего – Константинополь.
Когда моя жизнь резко изменилась и возможность путешествовать стала реальной, первой точкой на карте за пределами России стал Стамбул, где я встретила свой двадцать шестой день рождения – вдали от дома, родных и друзей, но близко к чему-то иному…
***
Итак, мы будем жить с тобой в Царьграде,
Найдем его в стамбульской суете,
И ты не говори мне, Бога ради,
Что времена давно уже не те!
Всё, бывшее однажды, сохранится
На все века и до конца времен,
И, будучи незримым, воплотится
В мои стихи и твой рассветный сон.
Мечеть, когда-то бывшая святыней
Совсем иной, откроет сквозь слова
Простой молитвы истину о Сыне,
И ты поймешь, что до сих пор жива
Святая древность греческих созвучий,
Вмурованная в стены и сердца,
И нужен только повод, только случай,
Чтобы ее постигнуть до конца.
На месте встречи Запада с Востоком
Откроется условность всех границ,
И на босфорском берегу высоком
Ты обретешь свободу здешних птиц.
***
В Святой Софии летаю птицы,
В Святой Софии летают души
Тех, кто сюда приходил молиться
Со всех концов необъятной суши.
Сияет солнце над этим храмом,
И новолунье веками длится.
Между Евангелием и Кораном
В Святой Софии летают птицы…
Первое стихотворение было написано до встречи со Стамбулом, когда я еще только мечтала об этом, и даже не было уверенности в том, что она возможна. Второе – после, а вернее, во время – во время встречи с храмом, попасть в который я мечтала всю жизнь. И пусть это уже и не храм в строгом смысле слова, а музей, для меня это все равно – Святая София Константинопольская. И там, действительно, летают голуби…
О Галатской башне я тоже знала из рассказов Павича – и когда нашла ее в узких улочках Стамбула, она казалась мне сошедшей с тех страниц, и я поверила, что мечты сбываются. Надо только мечтать и делать хоть что-нибудь для этого.
Почти ровно через год, в начале сентября, мой самолет приземлился в аэропорту Белграда. И кажется, ничего особенного в аэропорту не было (не считая огромного портрета Юрия Гагарина), но на глазах моих выступили слёзы – слёзы счастья и ощущения исполнения желания.
В то путешествие вместилось многое: прогулки по Белграду, поездка из Белграда в Словению, где меня из-за отсутствия хорватской визы не пустили «коротким путем» через Хорватию, и приятелю словенцу, бывшему за рулем, пришлось сделать огромный крюк через Венгрию, доехать до Будапешта, а оттуда свернуть на Словению. Была ночь, поэтому Будапешта я не видела, Хорватии, соответственно, тоже. Зато мне понравилась словенская фраза «слаба Хрвашка», что значит «плохая Хорватия»!
После знакомства со словенскими красотами из Любляны в Белград я прибыла самолетом. В тот день меня ждала встреча с Милорадом Павичем. О ней я уже писала, не буду повторяться (см. Ликбез № 52).
Среди прочего, Павич показал мне книгу своей супруги Ясмины Михайлович «Парижский поцелуй» и собственную новую книгу «Бумажный театр», которая была в переводе и еще только готовилась к изданию в России.
Париж никогда не был городом моей мечты. Возможно, потому, что казался слишком «заезженным» - в том числе и туристами. Книга Ясмины заставила меня по-другому взглянуть на Париж. Чтением ее романа я закончила 2008 год – это было уже в Германии.
Традиция жителей города Хайдельберга – встречать Новый год на улице под названием Философский путь, куда отправились и мы с друзьями. Первые дни года мы посвятили осмотру Хайдельбергского замка, а потом пересекли Австрию, и несколько дней провели в Словении. Любляну я уже видела, а вот Птуй приятно удивил сочетанием древности, красоты, ухоженности и полной «нетуристичности», несмотря на обилие достопримечательностей!
Первой книгой 2009 года стал «Бумажный театр»! Причем, совершенно неожиданно. Было Рождество, мы с другом сходили в церковь, очень милую и маленькую, где вместе с нами на вечерней службе было всего 7-8 человек. А потом мы зашли в книжный магазин, где я стала искать «Парижский поцелуй» Я. Михайлович, чтобы подарить ему. Нашла и Ясмину, и Милорада!
Книга Павича была совсем новая и свежая: год выпуска на обложке – 2009! Это притом, что купленный мной до этого кефир оказался испорченным, прошлогодним! J
Так Павич стал моим спутником в долгой дороге к центру Земли, на экватор – в Сингапур. Я читала «Бумажный театр» в аэропортах и самолетах – а летела снова через Стамбул.
Для тех, кто еще не знаком с этой книгой, скажу о ней несколько слов.
Формально – это сборник из 38 рассказов, написанных авторами из 38 стран. Каждому рассказу предпослана краткая биография автора. Фактически – все авторы и их рассказы выдуманы Павичем. Выбор 38 стран не случаен – именно в них книги Павича были переведены с сербского на местный и опубликованы в последние годы. Павич явно играет с национальными стереотипами и общими представлениями о той или иной стране. К примеру, имена придуманных авторов – говорящие: Ангелина Мэри Браун (Великобритания), Катарина Мнишек Левандовска, в замужестве Бамберг (Польша), Максим Александрович Джугашвили (Грузия), Екатерина Тютчева (Россия)…
В Сингапуре для меня стали актуальны некоторые темы книги Ясмины Михайлович – красота третьего тысячелетия, ускорение времени и сжимание пространства, Джоконда, в конце концов… Обо всем этом я напишу в другой раз, пока же хочу лишь показать вектор движения, заданный этими книгами
Итак, Ясмина заставила меня думать и мечтать о Париже!
Мечта осуществилась в марте. Из совсем еще зимней Москвы я прилетела в цветущий и волнующий город любви. Мой спутник прилетел туда из Сингапура, так что Париж и Сингапур на моей карте оказались рядом. Мы открывали этот город и его обаяние, и конечно, я не могла не пойти в Лувр. Перед Джокондой я не плакала (как автобиографическая героиня «Парижского поцелуя»), но сердце колотилось невероятно. От этой картины действительно идут какие-то вибрации и излучения, несмотря на ее небольшую величину и все приспособления для ее безопасности.
Через два дня мой спутник улетел, и еще два дня я бродила по Парижу одна.
***
В бесконечном числе параллельных Парижей
Мы очнемся однажды в ренессансном отеле.
С каждым новым рассветом мы становимся ближе,
И уснув на Монмартре, мы проснемся в апреле.
В расходящихся тропках так легко заблудиться –
Где нам взять навигатор для душевных потёмок?
Ты садишься в кабину и волшебною птицей
Улетает за море твой серебряный Боинг.
Ну а я в лабиринтах Duty Free и свободы,
Ожиданья и веры, замедляю дыханье:
Эта сонная Сена, эти вешние воды,
Эта книга исканий без конца и названья.
В очереди в музей д'Орсе я познакомилась с двумя парнями из Сербии. Беседа нас настолько увлекла, что в музее мы больше разговаривали, чем смотрели на картины. Так что даже музей французского импрессионизма обрел для меня связь с Сербией. Пытаясь общаться на английском, иногда мы переходили на русский и сербский – при этом понимали друг друга не меньше. Один из парней даже просил меня говорить по-английски без английского акцента, потому что с русским акцентом английский сербам понятнее.
Но они рассказали мне о стольких грустных вещах, о которых я не знала, которые не описаны в книгах Павича и Петровича, не показаны в фильмах Кустрицы и не спеты в песнях Здравко Чолича или Момчило Баягича… Разве что частично видны в фильме Душана Ковачевича «Профессионал» (кстати, фильм Эмира Кустурицы «Андеграунд» снят по сценарию Ковачевича).
Строго говоря, сербы – это не национальность, а религия. Потому что только православные сербы называют себя сербами, стоит сербу принять католицизм – и он уже становится хорватом, ислам – и он мусульманин. Это один народ, но религиозные отличия создают непроходимую стену взаимонепонимания, а в последние годы – и ненависти. А повелось так, конечно, с византийских времен, с турецкого ига и балканских войн…
В тот период принятие или непринятие ислама зачастую становилось вопросом выживания, и почти всегда – благосостояния. Эта земля была завоевана много раз и многие народы прошли по ней с севера на юг и с востока на запад. Австро-венгерская империя несла католицизм, Османская – ислам. Православная Сербия оставалась одиноким воином в поле. Косовом…
Сказания о битве на Косовом поле легли в основу сербской национальной самоидентификации – князь Лазарь и Милош Обилич стали героями фольклорных сказаний и почитаются Сербской Православной церковью как святые.
От последних войн Сербия еще не восстановилась. И неизвестно, восстановится ли вообще. Как рассказывали эти парни, почти в каждой семье был кто-то убит, взят в заложники или изнасилован. Взаимной ненависти так много, что люди уже не могут через нее переступить. Общаясь с ребятами (увы, я не запомнила их имен), я поняла, что они уже не верят в будущее своей страны. Выход для Сербии они видят во внешней власти – «не важно, Россия, Китай или США, если никто не установит контроль, сербский народ может исчезнуть в гражданской войне». Было очень горько слышать это. Один из парней сам был на войне, и воевал под началом генерала Ратко Младича в Хорватии – кажется, это один из самых трагических эпизодов новейшей сербской истории… В его глазах я видела глубокую тоску и безысходность… Эти люди пережили бомбардировки НАТО, и, как они рассказывали, бомбардировкам подверглись не только военные точки, но и совершенно мирные города, в которых не было ни войск, ни военного производства. Кроме ракет, войска НАТО применяли запрещенное международными конвенциями оружие: кассетные бомбы и припасы с обедненным ураном. Бомбардировкам подверглись многие предприятия химической промышленности, это едва не привело к экологической катастрофе. Отравляющие вещества попали в атмосферу, воду, почву, были загрязнены Дунай и другие реки, Скадарское озеро, Адриатическое море.
Лепосава Миличевич, министр здравоохранения Республики Сербии, говорила об этом так: «Наши химические заводы не бомбил даже Адольф Гитлер! НАТО же спокойно делает это, уничтожая реки, отравляя воздух, убивая людей, страну. Над нашим народом проводится зверский эксперимент с использованием новейшего оружия» (Дело против НАТО // Эхо планеты. №21 (580) 21-27 мая 1999).
Рассуждая о современности, сравнивая ее с прошлым, Ясмина Михайлович использует понятия «аналоговый» и «цифровой» как онтологические характеристики реальности:
«- …Вторая мировая война, если считать войну мерилом страданий и бедности. Вы, представители аналоговой эпохи, всегда выставляете эти войны напоказ, как ордена, полученные за страдания. Гордитесь ими… Меня тоже бомбили, если уж на то пошло. Причем на заре третьего тысячелетия! Уже существовали мобильные телефоны…
- Знаю, и на меня сбрасывали умные цифровые бомбы, а пятьдесят лет назад и глупые аналоговые. Эффект один и тот же…» (Я.Михайлович. «Парижский поцелуй»)
Сейчас ислам продолжает наступление на Сербию – признание рядом стран независимости Косова открывает ворота «Великой Албании». Черногория отделилась мирно, но ее население столь невелико, а законодательство таково, что, насколько я знаю, после отделения от Сербии дома и земли там скупаются албанцами за бесценок. (Книгу Елены Чудиновой «Мечеть Парижской Богоматери» я прочла уже после Парижа – конечно, книга спорная, ее художественные достоинства подчас сомнительны, но идея завораживает и ужасает своей реалистичностью…)
Парням нужно было уходить, они приехали в Париж в рамках автобусного тура, и программа была регламентирована, а я еще осталась – в музее и в размышлениях о судьбе православной культуры, наследия Византии.
Вот одна из тех мыслей: возможно, агонизируя, национальная культура порождает великую литературу? Немало сказано и написано о русском апокалипсисе, начавшемся в 1917 году, сопровождавшемся небывалым расцветом литературы. Сейчас Сербия породила Павича и Петровича.
Эти писатели не просто знают друг о друге: Горан Петрович называет Павича своим литературным учителем, а Милорад Павич Петровича – любимым писателем.
Роман Горана Петровича «Осада церкви Святого Спаса» - одна из моих любимейших книг. Немного в моей жизни было таких книг, перечитывать которые я бы принималась сразу после первого прочтения!
В стиле Петровича многое напоминает Павича, но он не настолько метафоричен, гораздо более прямолинеен и понятен. Из общего для обоих – особо любимое мною открытие пространственно-временных связей эпох, того, что называется «эффектом бабочки»: любое наше действие влечет за собой причинно-следственную цепь событий, зачастую на века вперед (или назад).
После «Осады церкви Святого Спаса» я прочла несколько других вещей Петровича, но подобного впечатления не было. Вплоть до «Книги с местом для свиданий». Она покоряет и завораживает. Если Павич разрабатывают тему альтернативной реальности сновидения, то в этом романе Петровича поднимается та же тема, но в отношении книги, текста, процесса чтения как такового. Петрович продолжает традиции Борхеса, Эко и прочих великих «книжников». Оно и понятно: писатель работает библиотекарем в Жиче, где находится та самая церковь Святого Спаса.
ЧТЕНИЕ В ПОСТЕЛИ
У нас не было никаких отношений и обязательств,
Совместного имущества, или детей, тем паче,
Никаких признаний и всяких там обстоятельств,
И всего того, что порою так много значит.
Просто мы иногда покидали пределы тела,
И, теряясь друг в друге, теряли подсчет минутам,
И часам, и ночам, а свеча на столе горела,
Иногда мы о ней вспоминали уже под утро.
Мы, конечно, ее позаимствовали в романе,
Потому что умели читать тем глубоким чтеньем,
При котором души рассеиваются в тумане,
А глаза расстаются с земным бесполезным зреньем.
Мы встречались в мире сербского чародея,
Он, совсем как и Борхес, работал в библиотеке,
У него на страницах, старея и молодея,
Ждали нас византийцы, а также простые греки.
Мы блуждали по этим книгам, как по дорогам,
Занимались любовью (но так мы не говорили),
Каждый раз понимали, что книги созданы Богом,
А потом из них и друг друга мы выходили.
Но еще лежали и ждали минут пятнадцать,
Я вставала, варила кофе, мы что-то ели,
Наступал момент обняться и попрощаться –
И вот так много лет мы любили читать в постели.
После Парижа количество моих путешествий на единицу времени сократилось. Но разве бы могла я поверить еще три года назад, что мне доведется побывать в Турции, Испании, Германии, Австрии, Чехии, Словении, Сербии, Украине, Франции, Австралии, Сингапуре, Индонезии, и проездом – в Эмиратах и Венгрии?! Всё ненадолго, «галопом по Европам», но, тем не менее… Могла ли я мечтать об этом раньше? Видимо, могла.
Но больше всего я всегда мечтала о Греции, а она так и не случалась!
Очередной сентябрь стал манить меня на Балканы. И в этот раз я «вымечтала» Грецию! Хотя дорога к ней оказалась извилистой – все через тот же Константинополь, и через Эгейское побережье Турции. Но это сейчас Эгейский берег принадлежит Турции, а исторически он – самая что ни на есть Греция! Троя, Ассос, Эфес, Измир (бывшая Смирна) и так далее…
Увидеть Трою я мечтала давно, но реальность оказалась бледнее мечты. Человеческие поселения на этом месте существовали давно, и раскопки Трои – это 9 культурных слоев. «Та самая» Троя, Илион, датируется 12-13 веками до нашей эры, и отмечена как Троя VII. Таким образом, Троя – это фундаменты и остатки стен разных эпох, в более-менее хорошем состоянии только амфитеатр, который мне и понравился больше всего.
Движение на юг по Эгейскому побережью было вызвано моим желанием увидеть Эфес – город, манивший меня из романа Павича «Другое тело». Наверное, до этого я знала что-то об Эфесе, по крайней мере, «Послание к ефесянам» апостола Павла читала. Но по прочтении этого романа я узнала, что в Эфесе находится дом Богородицы и источники святой воды, дарующие здоровье, любовь или счастье – на истории о которых основан один из сюжетов «Другого тела».
Древний город Эфес – это музей римского периода античности под открытым небом: Эфес был огромным для своего времени городом, одним из мировых центров той эпохи. Он считался вторым городом после Рима, а затем, после разделения Римской империи на Западную и Восточную, – вторым городом после Константинополя. Расцвет его пришелся на 1-2 века нашей эры, в это время население достигало 500 тыс. человек. Согласно общему мнению, преданиям и научным исследованиям, Дева Мария и апостолы переселились сюда из Иерусалима после распятия и Вознесения Христа.
Здесь находится базилика Св.Иоанна Богослова и, если верить источникам, его могила. Возможно, именно в Эфесе апостол Иоанн писал Евангелие.
На территории древнего города есть огромный амфитеатр – на 24 тысячи мест, хорошо сохранившийся, с прекрасной акустикой – поэтому в нем до сих пор проходят концерты, нередко – мировых звезд. А почти 20 веков назад в нем проповедовал апостол Павел…
Увидела я и руины знаменитого храма Артемиды, сожженного Геростратом, – одно из семи Чудес света Древнего мира. Сейчас это одинокая колонна среди груды камней и обломков плит… Sic transit Gloria mundi…
Наконец, дом Богородицы. В общем-то, он был основной причиной моего путешествия в Эфес. Это небольшой дом из мощных каменных блоков, достоверно датируемый I веком нашей эры. Это место равно почитаемо православными, католиками и мусульманами. Но католическая традиция заметнее. Здесь были римские папы, а в момент моего посещения на терраске возле дома проводилась католическая служба. Под домом бьет источник святой воды, который выведен наружу разделенным на три части. Согласно преданиям, один из них дарует здоровье, другой – любовь, а третий – счастье. Туристы и паломники пьют и берут воду из всех источников, но, согласно Павичу, действие имеет только тот, вода из которого была выпита первой.
Рядом на стену люди вешают записки с просьбами и желаниями. Не знаю, многие ли исполняются, но мое, кажется, исполнилось всего через две недели. «Кажется» - потому что желание таково, что на его истинное воплощение требуется вся жизнь.
Я вернулась в Стамбул и второго сентября улетела в Афины. Моя мечта почти двадцатилетнего срока выдержки сбылась. Я влюбилась в этот город, несмотря на его пыль, духоту, тридцати с лишним градусную жару, бедную растительность и прочие недостатки. Три дня греческого счастья, наполненные солнцем, прикосновением к древнему и великому, общением с интересными людьми, запахом аниса и олив… И полнолуние над Акрополем…
Мне предстояло многому удивиться, но, пожалуй, более всего – тому, что греки до сих пор официально называют Стамбул Константинополем! В аэропорту Афин так и написано. Так что прилетела я из Стамбула, но улетала – в Константинополь! А оттуда – в Москву. Так сказать, из второго Рима в третий. Вот только до первого никак не доберусь – может быть потому, что он не описан у Павича? J
Храм св. Саввы
После Греции я вернулась с давно забытым мною ощущением внутреннего покоя. Если на протяжении последних лет меня манили дороги и прочие дали, то, кажется, наконец, пришло удовлетворение, и тяга к кочевничеству ослабла. Не знаю, что тому виною – Афины, или другая история, начавшаяся в моей жизни после Греции, но связанная с нею с самого начала, с самого первого дня, а вернее – ночи, когда я увидела во сне человека, только-только появившегося в моей реальности? Возможно, без этого сна на греческую тему я бы его и не заметила, или не придала такого значения этой встрече.
Но случилась Встреча, а потом Сон. А за ним – Любовь.
Теперь мы видим друг друга во сне – совсем как в романных мирах Павича.
Я не знаю, что будет потом, тем более, что в моих любимых книгах говорится о том, что есть множество вариантов будущего для каждого из нас. Я могу только верить и просить Вселенную о помощи. И если уж она дала мне встретиться с моим любимым писателем и увидеть воочию города, сошедшие со страниц моих любимых книг, то, наверное, возможно всё. И, может быть, для меня настала пора перейти от экстенсивного метода постижения жизни к интенсивному. Надеюсь, он будет не менее интересным.
Вчера, уже начав писать эти впечатления, я совершенно неожиданно обнаружила в магазине новую книгу Милорада Павича – «Мушка. Три коротких нелинейных романа о любви». Подписана в печать всего месяц назад, в тот день я как раз пила греческую водку (узо) под стенами Акрополя.
А сегодня я прочла в ней следующие строки:
«Если ты откроешь Библию, то в Евангелии от Матфея прочтешь: «И все, чего ни попросите в молитве с верою, получите». А Марк пишет: «Потому говорю вам: всё, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, – и будет вам». Как думаешь, почему они так считали? Потому что Вселенная – это зеркало, зеркало для каждого из нас, она отражает нас и возвращает нам все наши импульсы, мысли, намерения, действия. Поэтому будь осторожен в желаниях. И четко их формулируй, проси лишь один раз, этого достаточно, и получишь именно то, чего хочешь…».
А еще Вселенная дает нам знаки, но зачастую мы их не понимаем. То, что я нашла книгу Павича (или она нашла меня) именно в этот момент – знак для меня.
А то, что вы читаете сейчас эти слова – возможно, знак для вас.
Просите, и дано будет вам.
***
И вот, я в осени Белграда,
Под сводами святого Саввы,
Внимаю шуму листопада
И мирному теченью Савы.
Пойду по князя Михаила,
За Калемéгданом – свобода!
Моя душа давно молила
О снах под сербским небосводом.
В балканских ритмах на Скадарской,
Меж ракией и сливовицей
Откроешь ты словарь Хазарский,
Начнешь читать с любой страницы.
Среди крестов и звезд Давида,
Средь месяцев и ликов Бога,
Которого никто не видел,
Тебя ведет твоя дорога.
Моя – сливается с Дунаем,
С волшебной осенью Белграда,
Где ждет меня любовь земная
В романных далях Милорада
Павича…
Этот текст был задуман как поздравление к юбилею Милорада Павича, как выражение благодарности, признательности и любви к этому человеку. Но еще и как гимн любви вообще. Поэтому я пишу не только о Павиче, но и о его супруге Ясмине Михайлович.
Дай им Бог счастья, здоровья, любви и возможности быть вместе!
Я уже рассказывала о той любви, возникшей на грани осеннего ливня и книги Павича. Любовь не выдержала реальности этого мира, а Павич – остался… И его книги повели меня в другие дали.
В те времена я жила в Сибири, откуда было очень трудно (а для моего круга – почти невозможно) вырваться в Европу. К слову сказать, уже в раннем детстве я знала о том, что когда-то людей ссылали в Сибирь. Но как же я была удивлена, когда оказалось, что Сибирь – это и есть то место, где я живу!
И вот, живя в Сибири, я болела Грецией: как открыла в 10 лет книгу мифов под редакцией Куна, так и пропала там, среди богов и героев… Греция была недостижимой страной мечты. Примерно тогда же я прочла книгу Юрия Вронского «Необычайные приключения Кукши» - о славянском мальчике, попавшем в Царьград. Древняя Греция связалась с Византией и обрела новое измерение. Потом были книги о разорении Константинополя крестоносцами и что-то еще… Затем на долгое время эта тема почти ушла из моей жизни, и вернулась только с открытием Павича – уже в XXI веке.
Местом действия его произведения становятся многие города и страны, но для меня основными стали Сербия, Византия, Греция. И Балканы стали манить меня… Прежде всего – Константинополь.
Когда моя жизнь резко изменилась и возможность путешествовать стала реальной, первой точкой на карте за пределами России стал Стамбул, где я встретила свой двадцать шестой день рождения – вдали от дома, родных и друзей, но близко к чему-то иному…
***
Итак, мы будем жить с тобой в Царьграде,
Найдем его в стамбульской суете,
И ты не говори мне, Бога ради,
Что времена давно уже не те!
Всё, бывшее однажды, сохранится
На все века и до конца времен,
И, будучи незримым, воплотится
В мои стихи и твой рассветный сон.
Мечеть, когда-то бывшая святыней
Совсем иной, откроет сквозь слова
Простой молитвы истину о Сыне,
И ты поймешь, что до сих пор жива
Святая древность греческих созвучий,
Вмурованная в стены и сердца,
И нужен только повод, только случай,
Чтобы ее постигнуть до конца.
На месте встречи Запада с Востоком
Откроется условность всех границ,
И на босфорском берегу высоком
Ты обретешь свободу здешних птиц.
***
В Святой Софии летаю птицы,
В Святой Софии летают души
Тех, кто сюда приходил молиться
Со всех концов необъятной суши.
Сияет солнце над этим храмом,
И новолунье веками длится.
Между Евангелием и Кораном
В Святой Софии летают птицы…
Первое стихотворение было написано до встречи со Стамбулом, когда я еще только мечтала об этом, и даже не было уверенности в том, что она возможна. Второе – после, а вернее, во время – во время встречи с храмом, попасть в который я мечтала всю жизнь. И пусть это уже и не храм в строгом смысле слова, а музей, для меня это все равно – Святая София Константинопольская. И там, действительно, летают голуби…
О Галатской башне я тоже знала из рассказов Павича – и когда нашла ее в узких улочках Стамбула, она казалась мне сошедшей с тех страниц, и я поверила, что мечты сбываются. Надо только мечтать и делать хоть что-нибудь для этого.
Почти ровно через год, в начале сентября, мой самолет приземлился в аэропорту Белграда. И кажется, ничего особенного в аэропорту не было (не считая огромного портрета Юрия Гагарина), но на глазах моих выступили слёзы – слёзы счастья и ощущения исполнения желания.
В то путешествие вместилось многое: прогулки по Белграду, поездка из Белграда в Словению, где меня из-за отсутствия хорватской визы не пустили «коротким путем» через Хорватию, и приятелю словенцу, бывшему за рулем, пришлось сделать огромный крюк через Венгрию, доехать до Будапешта, а оттуда свернуть на Словению. Была ночь, поэтому Будапешта я не видела, Хорватии, соответственно, тоже. Зато мне понравилась словенская фраза «слаба Хрвашка», что значит «плохая Хорватия»!
После знакомства со словенскими красотами из Любляны в Белград я прибыла самолетом. В тот день меня ждала встреча с Милорадом Павичем. О ней я уже писала, не буду повторяться (см. Ликбез № 52).
Среди прочего, Павич показал мне книгу своей супруги Ясмины Михайлович «Парижский поцелуй» и собственную новую книгу «Бумажный театр», которая была в переводе и еще только готовилась к изданию в России.
Париж никогда не был городом моей мечты. Возможно, потому, что казался слишком «заезженным» - в том числе и туристами. Книга Ясмины заставила меня по-другому взглянуть на Париж. Чтением ее романа я закончила 2008 год – это было уже в Германии.
Традиция жителей города Хайдельберга – встречать Новый год на улице под названием Философский путь, куда отправились и мы с друзьями. Первые дни года мы посвятили осмотру Хайдельбергского замка, а потом пересекли Австрию, и несколько дней провели в Словении. Любляну я уже видела, а вот Птуй приятно удивил сочетанием древности, красоты, ухоженности и полной «нетуристичности», несмотря на обилие достопримечательностей!
Первой книгой 2009 года стал «Бумажный театр»! Причем, совершенно неожиданно. Было Рождество, мы с другом сходили в церковь, очень милую и маленькую, где вместе с нами на вечерней службе было всего 7-8 человек. А потом мы зашли в книжный магазин, где я стала искать «Парижский поцелуй» Я. Михайлович, чтобы подарить ему. Нашла и Ясмину, и Милорада!
Книга Павича была совсем новая и свежая: год выпуска на обложке – 2009! Это притом, что купленный мной до этого кефир оказался испорченным, прошлогодним! J
Так Павич стал моим спутником в долгой дороге к центру Земли, на экватор – в Сингапур. Я читала «Бумажный театр» в аэропортах и самолетах – а летела снова через Стамбул.
Для тех, кто еще не знаком с этой книгой, скажу о ней несколько слов.
Формально – это сборник из 38 рассказов, написанных авторами из 38 стран. Каждому рассказу предпослана краткая биография автора. Фактически – все авторы и их рассказы выдуманы Павичем. Выбор 38 стран не случаен – именно в них книги Павича были переведены с сербского на местный и опубликованы в последние годы. Павич явно играет с национальными стереотипами и общими представлениями о той или иной стране. К примеру, имена придуманных авторов – говорящие: Ангелина Мэри Браун (Великобритания), Катарина Мнишек Левандовска, в замужестве Бамберг (Польша), Максим Александрович Джугашвили (Грузия), Екатерина Тютчева (Россия)…
В Сингапуре для меня стали актуальны некоторые темы книги Ясмины Михайлович – красота третьего тысячелетия, ускорение времени и сжимание пространства, Джоконда, в конце концов… Обо всем этом я напишу в другой раз, пока же хочу лишь показать вектор движения, заданный этими книгами
Итак, Ясмина заставила меня думать и мечтать о Париже!
Мечта осуществилась в марте. Из совсем еще зимней Москвы я прилетела в цветущий и волнующий город любви. Мой спутник прилетел туда из Сингапура, так что Париж и Сингапур на моей карте оказались рядом. Мы открывали этот город и его обаяние, и конечно, я не могла не пойти в Лувр. Перед Джокондой я не плакала (как автобиографическая героиня «Парижского поцелуя»), но сердце колотилось невероятно. От этой картины действительно идут какие-то вибрации и излучения, несмотря на ее небольшую величину и все приспособления для ее безопасности.
Через два дня мой спутник улетел, и еще два дня я бродила по Парижу одна.
***
В бесконечном числе параллельных Парижей
Мы очнемся однажды в ренессансном отеле.
С каждым новым рассветом мы становимся ближе,
И уснув на Монмартре, мы проснемся в апреле.
В расходящихся тропках так легко заблудиться –
Где нам взять навигатор для душевных потёмок?
Ты садишься в кабину и волшебною птицей
Улетает за море твой серебряный Боинг.
Ну а я в лабиринтах Duty Free и свободы,
Ожиданья и веры, замедляю дыханье:
Эта сонная Сена, эти вешние воды,
Эта книга исканий без конца и названья.
В очереди в музей д'Орсе я познакомилась с двумя парнями из Сербии. Беседа нас настолько увлекла, что в музее мы больше разговаривали, чем смотрели на картины. Так что даже музей французского импрессионизма обрел для меня связь с Сербией. Пытаясь общаться на английском, иногда мы переходили на русский и сербский – при этом понимали друг друга не меньше. Один из парней даже просил меня говорить по-английски без английского акцента, потому что с русским акцентом английский сербам понятнее.
Но они рассказали мне о стольких грустных вещах, о которых я не знала, которые не описаны в книгах Павича и Петровича, не показаны в фильмах Кустрицы и не спеты в песнях Здравко Чолича или Момчило Баягича… Разве что частично видны в фильме Душана Ковачевича «Профессионал» (кстати, фильм Эмира Кустурицы «Андеграунд» снят по сценарию Ковачевича).
Строго говоря, сербы – это не национальность, а религия. Потому что только православные сербы называют себя сербами, стоит сербу принять католицизм – и он уже становится хорватом, ислам – и он мусульманин. Это один народ, но религиозные отличия создают непроходимую стену взаимонепонимания, а в последние годы – и ненависти. А повелось так, конечно, с византийских времен, с турецкого ига и балканских войн…
В тот период принятие или непринятие ислама зачастую становилось вопросом выживания, и почти всегда – благосостояния. Эта земля была завоевана много раз и многие народы прошли по ней с севера на юг и с востока на запад. Австро-венгерская империя несла католицизм, Османская – ислам. Православная Сербия оставалась одиноким воином в поле. Косовом…
Сказания о битве на Косовом поле легли в основу сербской национальной самоидентификации – князь Лазарь и Милош Обилич стали героями фольклорных сказаний и почитаются Сербской Православной церковью как святые.
От последних войн Сербия еще не восстановилась. И неизвестно, восстановится ли вообще. Как рассказывали эти парни, почти в каждой семье был кто-то убит, взят в заложники или изнасилован. Взаимной ненависти так много, что люди уже не могут через нее переступить. Общаясь с ребятами (увы, я не запомнила их имен), я поняла, что они уже не верят в будущее своей страны. Выход для Сербии они видят во внешней власти – «не важно, Россия, Китай или США, если никто не установит контроль, сербский народ может исчезнуть в гражданской войне». Было очень горько слышать это. Один из парней сам был на войне, и воевал под началом генерала Ратко Младича в Хорватии – кажется, это один из самых трагических эпизодов новейшей сербской истории… В его глазах я видела глубокую тоску и безысходность… Эти люди пережили бомбардировки НАТО, и, как они рассказывали, бомбардировкам подверглись не только военные точки, но и совершенно мирные города, в которых не было ни войск, ни военного производства. Кроме ракет, войска НАТО применяли запрещенное международными конвенциями оружие: кассетные бомбы и припасы с обедненным ураном. Бомбардировкам подверглись многие предприятия химической промышленности, это едва не привело к экологической катастрофе. Отравляющие вещества попали в атмосферу, воду, почву, были загрязнены Дунай и другие реки, Скадарское озеро, Адриатическое море.
Лепосава Миличевич, министр здравоохранения Республики Сербии, говорила об этом так: «Наши химические заводы не бомбил даже Адольф Гитлер! НАТО же спокойно делает это, уничтожая реки, отравляя воздух, убивая людей, страну. Над нашим народом проводится зверский эксперимент с использованием новейшего оружия» (Дело против НАТО // Эхо планеты. №21 (580) 21-27 мая 1999).
Рассуждая о современности, сравнивая ее с прошлым, Ясмина Михайлович использует понятия «аналоговый» и «цифровой» как онтологические характеристики реальности:
«- …Вторая мировая война, если считать войну мерилом страданий и бедности. Вы, представители аналоговой эпохи, всегда выставляете эти войны напоказ, как ордена, полученные за страдания. Гордитесь ими… Меня тоже бомбили, если уж на то пошло. Причем на заре третьего тысячелетия! Уже существовали мобильные телефоны…
- Знаю, и на меня сбрасывали умные цифровые бомбы, а пятьдесят лет назад и глупые аналоговые. Эффект один и тот же…» (Я.Михайлович. «Парижский поцелуй»)
Сейчас ислам продолжает наступление на Сербию – признание рядом стран независимости Косова открывает ворота «Великой Албании». Черногория отделилась мирно, но ее население столь невелико, а законодательство таково, что, насколько я знаю, после отделения от Сербии дома и земли там скупаются албанцами за бесценок. (Книгу Елены Чудиновой «Мечеть Парижской Богоматери» я прочла уже после Парижа – конечно, книга спорная, ее художественные достоинства подчас сомнительны, но идея завораживает и ужасает своей реалистичностью…)
Парням нужно было уходить, они приехали в Париж в рамках автобусного тура, и программа была регламентирована, а я еще осталась – в музее и в размышлениях о судьбе православной культуры, наследия Византии.
Вот одна из тех мыслей: возможно, агонизируя, национальная культура порождает великую литературу? Немало сказано и написано о русском апокалипсисе, начавшемся в 1917 году, сопровождавшемся небывалым расцветом литературы. Сейчас Сербия породила Павича и Петровича.
Эти писатели не просто знают друг о друге: Горан Петрович называет Павича своим литературным учителем, а Милорад Павич Петровича – любимым писателем.
Роман Горана Петровича «Осада церкви Святого Спаса» - одна из моих любимейших книг. Немного в моей жизни было таких книг, перечитывать которые я бы принималась сразу после первого прочтения!
В стиле Петровича многое напоминает Павича, но он не настолько метафоричен, гораздо более прямолинеен и понятен. Из общего для обоих – особо любимое мною открытие пространственно-временных связей эпох, того, что называется «эффектом бабочки»: любое наше действие влечет за собой причинно-следственную цепь событий, зачастую на века вперед (или назад).
После «Осады церкви Святого Спаса» я прочла несколько других вещей Петровича, но подобного впечатления не было. Вплоть до «Книги с местом для свиданий». Она покоряет и завораживает. Если Павич разрабатывают тему альтернативной реальности сновидения, то в этом романе Петровича поднимается та же тема, но в отношении книги, текста, процесса чтения как такового. Петрович продолжает традиции Борхеса, Эко и прочих великих «книжников». Оно и понятно: писатель работает библиотекарем в Жиче, где находится та самая церковь Святого Спаса.
ЧТЕНИЕ В ПОСТЕЛИ
У нас не было никаких отношений и обязательств,
Совместного имущества, или детей, тем паче,
Никаких признаний и всяких там обстоятельств,
И всего того, что порою так много значит.
Просто мы иногда покидали пределы тела,
И, теряясь друг в друге, теряли подсчет минутам,
И часам, и ночам, а свеча на столе горела,
Иногда мы о ней вспоминали уже под утро.
Мы, конечно, ее позаимствовали в романе,
Потому что умели читать тем глубоким чтеньем,
При котором души рассеиваются в тумане,
А глаза расстаются с земным бесполезным зреньем.
Мы встречались в мире сербского чародея,
Он, совсем как и Борхес, работал в библиотеке,
У него на страницах, старея и молодея,
Ждали нас византийцы, а также простые греки.
Мы блуждали по этим книгам, как по дорогам,
Занимались любовью (но так мы не говорили),
Каждый раз понимали, что книги созданы Богом,
А потом из них и друг друга мы выходили.
Но еще лежали и ждали минут пятнадцать,
Я вставала, варила кофе, мы что-то ели,
Наступал момент обняться и попрощаться –
И вот так много лет мы любили читать в постели.
После Парижа количество моих путешествий на единицу времени сократилось. Но разве бы могла я поверить еще три года назад, что мне доведется побывать в Турции, Испании, Германии, Австрии, Чехии, Словении, Сербии, Украине, Франции, Австралии, Сингапуре, Индонезии, и проездом – в Эмиратах и Венгрии?! Всё ненадолго, «галопом по Европам», но, тем не менее… Могла ли я мечтать об этом раньше? Видимо, могла.
Но больше всего я всегда мечтала о Греции, а она так и не случалась!
Очередной сентябрь стал манить меня на Балканы. И в этот раз я «вымечтала» Грецию! Хотя дорога к ней оказалась извилистой – все через тот же Константинополь, и через Эгейское побережье Турции. Но это сейчас Эгейский берег принадлежит Турции, а исторически он – самая что ни на есть Греция! Троя, Ассос, Эфес, Измир (бывшая Смирна) и так далее…
Увидеть Трою я мечтала давно, но реальность оказалась бледнее мечты. Человеческие поселения на этом месте существовали давно, и раскопки Трои – это 9 культурных слоев. «Та самая» Троя, Илион, датируется 12-13 веками до нашей эры, и отмечена как Троя VII. Таким образом, Троя – это фундаменты и остатки стен разных эпох, в более-менее хорошем состоянии только амфитеатр, который мне и понравился больше всего.
Движение на юг по Эгейскому побережью было вызвано моим желанием увидеть Эфес – город, манивший меня из романа Павича «Другое тело». Наверное, до этого я знала что-то об Эфесе, по крайней мере, «Послание к ефесянам» апостола Павла читала. Но по прочтении этого романа я узнала, что в Эфесе находится дом Богородицы и источники святой воды, дарующие здоровье, любовь или счастье – на истории о которых основан один из сюжетов «Другого тела».
Древний город Эфес – это музей римского периода античности под открытым небом: Эфес был огромным для своего времени городом, одним из мировых центров той эпохи. Он считался вторым городом после Рима, а затем, после разделения Римской империи на Западную и Восточную, – вторым городом после Константинополя. Расцвет его пришелся на 1-2 века нашей эры, в это время население достигало 500 тыс. человек. Согласно общему мнению, преданиям и научным исследованиям, Дева Мария и апостолы переселились сюда из Иерусалима после распятия и Вознесения Христа.
Здесь находится базилика Св.Иоанна Богослова и, если верить источникам, его могила. Возможно, именно в Эфесе апостол Иоанн писал Евангелие.
На территории древнего города есть огромный амфитеатр – на 24 тысячи мест, хорошо сохранившийся, с прекрасной акустикой – поэтому в нем до сих пор проходят концерты, нередко – мировых звезд. А почти 20 веков назад в нем проповедовал апостол Павел…
Увидела я и руины знаменитого храма Артемиды, сожженного Геростратом, – одно из семи Чудес света Древнего мира. Сейчас это одинокая колонна среди груды камней и обломков плит… Sic transit Gloria mundi…
Наконец, дом Богородицы. В общем-то, он был основной причиной моего путешествия в Эфес. Это небольшой дом из мощных каменных блоков, достоверно датируемый I веком нашей эры. Это место равно почитаемо православными, католиками и мусульманами. Но католическая традиция заметнее. Здесь были римские папы, а в момент моего посещения на терраске возле дома проводилась католическая служба. Под домом бьет источник святой воды, который выведен наружу разделенным на три части. Согласно преданиям, один из них дарует здоровье, другой – любовь, а третий – счастье. Туристы и паломники пьют и берут воду из всех источников, но, согласно Павичу, действие имеет только тот, вода из которого была выпита первой.
Рядом на стену люди вешают записки с просьбами и желаниями. Не знаю, многие ли исполняются, но мое, кажется, исполнилось всего через две недели. «Кажется» - потому что желание таково, что на его истинное воплощение требуется вся жизнь.
Я вернулась в Стамбул и второго сентября улетела в Афины. Моя мечта почти двадцатилетнего срока выдержки сбылась. Я влюбилась в этот город, несмотря на его пыль, духоту, тридцати с лишним градусную жару, бедную растительность и прочие недостатки. Три дня греческого счастья, наполненные солнцем, прикосновением к древнему и великому, общением с интересными людьми, запахом аниса и олив… И полнолуние над Акрополем…
Мне предстояло многому удивиться, но, пожалуй, более всего – тому, что греки до сих пор официально называют Стамбул Константинополем! В аэропорту Афин так и написано. Так что прилетела я из Стамбула, но улетала – в Константинополь! А оттуда – в Москву. Так сказать, из второго Рима в третий. Вот только до первого никак не доберусь – может быть потому, что он не описан у Павича? J
Храм св. Саввы
После Греции я вернулась с давно забытым мною ощущением внутреннего покоя. Если на протяжении последних лет меня манили дороги и прочие дали, то, кажется, наконец, пришло удовлетворение, и тяга к кочевничеству ослабла. Не знаю, что тому виною – Афины, или другая история, начавшаяся в моей жизни после Греции, но связанная с нею с самого начала, с самого первого дня, а вернее – ночи, когда я увидела во сне человека, только-только появившегося в моей реальности? Возможно, без этого сна на греческую тему я бы его и не заметила, или не придала такого значения этой встрече.
Но случилась Встреча, а потом Сон. А за ним – Любовь.
Теперь мы видим друг друга во сне – совсем как в романных мирах Павича.
Я не знаю, что будет потом, тем более, что в моих любимых книгах говорится о том, что есть множество вариантов будущего для каждого из нас. Я могу только верить и просить Вселенную о помощи. И если уж она дала мне встретиться с моим любимым писателем и увидеть воочию города, сошедшие со страниц моих любимых книг, то, наверное, возможно всё. И, может быть, для меня настала пора перейти от экстенсивного метода постижения жизни к интенсивному. Надеюсь, он будет не менее интересным.
Вчера, уже начав писать эти впечатления, я совершенно неожиданно обнаружила в магазине новую книгу Милорада Павича – «Мушка. Три коротких нелинейных романа о любви». Подписана в печать всего месяц назад, в тот день я как раз пила греческую водку (узо) под стенами Акрополя.
А сегодня я прочла в ней следующие строки:
«Если ты откроешь Библию, то в Евангелии от Матфея прочтешь: «И все, чего ни попросите в молитве с верою, получите». А Марк пишет: «Потому говорю вам: всё, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, – и будет вам». Как думаешь, почему они так считали? Потому что Вселенная – это зеркало, зеркало для каждого из нас, она отражает нас и возвращает нам все наши импульсы, мысли, намерения, действия. Поэтому будь осторожен в желаниях. И четко их формулируй, проси лишь один раз, этого достаточно, и получишь именно то, чего хочешь…».
А еще Вселенная дает нам знаки, но зачастую мы их не понимаем. То, что я нашла книгу Павича (или она нашла меня) именно в этот момент – знак для меня.
А то, что вы читаете сейчас эти слова – возможно, знак для вас.
Просите, и дано будет вам.
***
И вот, я в осени Белграда,
Под сводами святого Саввы,
Внимаю шуму листопада
И мирному теченью Савы.
Пойду по князя Михаила,
За Калемéгданом – свобода!
Моя душа давно молила
О снах под сербским небосводом.
В балканских ритмах на Скадарской,
Меж ракией и сливовицей
Откроешь ты словарь Хазарский,
Начнешь читать с любой страницы.
Среди крестов и звезд Давида,
Средь месяцев и ликов Бога,
Которого никто не видел,
Тебя ведет твоя дорога.
Моя – сливается с Дунаем,
С волшебной осенью Белграда,
Где ждет меня любовь земная
В романных далях Милорада
Павича…
Этот текст был задуман как поздравление к юбилею Милорада Павича, как выражение благодарности, признательности и любви к этому человеку. Но еще и как гимн любви вообще. Поэтому я пишу не только о Павиче, но и о его супруге Ясмине Михайлович.
Дай им Бог счастья, здоровья, любви и возможности быть вместе!