***
Иван-дурак приходит к бабе-яге, идет по мху серебристому, по камням. Она его ждет, закипают щи в очаге, с одежды капли падают на пол, звеня. Он говорит: верни мне сердце. Оно иссохло, стало как мертвый изгнивший плод . Оно ведь пело, стыло, цвело весной, а нынче только молча о ребра бьет.
Они встают, и жалобно закричав, к двери бросается с ними прощаться кот. Они идут в молчании среди трав, идут путем цветущих черных болот. Идут по полянам, где по колено нога в зеленый, пушистый проваливается мох. Не передумал, спрашивает Яга. Он говорит: передумал бы, если б мог.
Верни мне сердце, неведомая моя, верни мне сердце, бессменный страж бытия. Болотами и трясиной иду за тобой, верни мне сердце, единственная любовь.
На севере небо выше, да ночи нет, да голые камни выходят из-под земли. Она говорит: там дальше нездешний свет, иди один, гляди, как мхом поросли стволы деревьев – иди же туда, где мох. Я дам тебе зайца, он будет проводником. И шел он долго, шел он покуда мог, и заяц вел его к северу далеко.
Как смерть Кащея, в утке сердце у дурака. А может, и вовсе то было не сердце, а смерть. Но вставил в грудь, и не холодела рука, и стало два сердца биться в грудную твердь. Живое и мертвое, словно два родника, и шел он сквозь лес, и пели вокруг соловьи: два сердца нынче у нашего дурака, два сердца – живой и мертвой воды ручьи.
У Севера сказки темны, как полярная ночь. Не слушай дальше, не впитывай этот яд. Верни мне сердце, давно не поет оно. Верни мне сердце живое, любовь моя.
***
Я сижу на камне, прилив все ближе.
Солнце здесь такое, что не садится.
Позади поет птица, на песню нижет
брызги белые, камушки у границы
дня с водой. Меня сюда уносили
мимо Черных рек да реки Гремячей,
где гремит вода, мимо кромки синей,
мимо дома пустого, где птица плачет,
и река Сестра мне стала сестрою,
а другой сестры у меня и не было,
я пустой человек, ничего не стою,
я сижу на камушке, дую в небо.
Так подступит море еще немного,
белое, в вихрах ершистых барашков,
и куда мне идти, чтоб не мокли ноги? –
я сижу средь воды, человек-дурашка,
вырастет вокруг у меня избушка,
из сосны да березы, на тонких сваях,
деревянная будет моя подушка,
да постель моя твердая и резная.
И не надо дверей – но одно окошко,
пусть туда глядит, где небо да море
превращаются в зыбь, да волны сторожко
подступают к берегу, птицам вторя.
***
ходит-то все со своей деревянной чуркой,
кутает ее в пеленки, надевает ей чепчик,
гладит лицо безглазое, слушает чутко,
словно та дышит, поет ей, а то ли шепчет:
«вырастешь ты большая у меня пребольшая,
избы заслонишь, да старый тополь, да самое небо».
клонится к окнам орешник, свет закрывая.
нянькает чурку, кормит размоченным хлебом.
«кушай, моя хорошая, позже съешь их,
всю-то деревню, и мир весь, и целое солнце».
плюнет сестра: да чтоб побрал ее леший.
леший ее не берет, у окна смеется,
лес подступает, мох растет на пороге,
жимолость вьется, окна ей заплетает,
утром доносится рокот сосновий строгий.
все-то поет она: «вырастешь ты, родная».
чурка безглазо смотрит на стены рыжие,
тянется ртом безгубым за новым хлебом.
лес и вода подступают все ближе, ближе,
землю съедая, и поле, и самое небо.
***
Марья ходила по краешку Белого моря,
Белое море было черным и синим,
Было оглушительное и немое.
Марья ставила камень на камень, просила:
"Сердце мое ходит по далеким дорогам,
Девять тысяч демонов на дорогах этих,
Я молилась людскому Богу, звериному богу,
Но не допросилась даже и об ответе.
Нож в дверном косяке истекает кровью,
Утром гляжу на землю, а она бурая и намокла.
Ты верни его мне. Я пойду по острым камням, по болотам клёклым,
Я дойду до самого до земного краю.
Одеялом из трав я его укрою.
Буду петь ему песенку, исцелятся и раны, и горе,
Девять тысяч демонов рассыплются да рассеются.
Ты возьми меня, белую Марью, Белое море,
Ты верни мое сердце".
Каменные сейды стояли, немы и строги.
Ветер соленые брызги нес в деревеньку.
Белое море глодало Марьины ноги,
Слизывало кожу с них помаленьку.
***
Я не брала с собой ни единой вещи из дома, ни крошки хлеба,
чтобы никогда не найти дороги назад.
Братья мои спят под высоким северным небом,
Братья мои неродившиеся, из небыли, из нигдебыли,
Братья-нечеловеки, здесь под камнями спят.
камушки мои да сокровищи.
потерялась и не ищи.
Я собираю прозрачные камни в море во время отлива,
первые ягоды ищу между сосновых корней,
я прохожу по желтым иголкам через бузину и крапиву,
слушаю только шум деревьев да птиц стрекотливых,
день ото дня становясь все зорче и все немей.
камушки мои да сокровищи,
не бери с собой ни единой вещи.
Так я и останусь, прозрачным камнем, деревянным резным талисманом,
носовой фигурой затонувшего корабля.
В лабиринте из вросших в землю камней каждый вспомнит свое и странное,
вспомнит заветное. С моря подступают клочья тумана.
Невозможно сладко пахнет земля.
***
На Березовых Росстанях мне направо. Удачи.
Выйти из машины, пропахшей брусникою и грибами,
Встать на дорогу, идущую мимо чащи
и длинных озер. Время пришло за нами.
Время пришло, а мы не заметили. Осень,
Сумерки. Слева небо темно и сине,
Справа же полыхает розовь и просинь,
Полыхает золото. Словно там никогда не остынет
этот жизненный жар, неумолчная рыжина.
Словно только туда идти остается нам.
Родилась я на юге, но всегда была чужаком,
потому что север свистел из моей головы,
вместо сердца изморозь в серый смерзалась ком,
и сосуды балтийской были полны синевы.
И придя на север, я стала женщиною живою,
и с тобою север нас разлучил, а позднее свёл.
Я иду, оставляя озеро за собою,
отражается церковь в нем и тополий ствол.
На Березовых Росстанях я ухожу в бессмертный
золотой и розовый осенний северный свет,
Я иду. Мы идем. И осень за нами меркнет.
Впереди – рыжина, и свет, ни капли смерти.
Я иду и вижу тени две на траве.
***
Лежит туман над озером и чащей
впитавшись в рыже-стылую траву.
Дышу, смотрю, касаюсь и живу:
перед морозами брусника слаще
и проступают тени наяву.
Такое время – уходить из дома,
Такая осень – к перемене мест,
красножелтеют дерева окрест,
и все дороги больше не знакомы,
нет больше памяти – а только то, что есть.
Стой у обрыва и гляди глазами,
дыши святой блаженной пустотой,
вдыхая запах листьев золотой.
Кто ходит сзади там, неосязаем?
Не обернись, не прикасайся, стой.