«О чём же твой рассказ?»
Пришлось помолчать, подыскивая слова.
«Да это и не рассказ, а молчание. Всё равно ведь не расскажешь».
Михаил Блехман. «Такой день»
Думаю над загадкой прозы Михаила Блехмана. Немало в ней узнаваемого. Но сквозит и первозданная свежесть, ради которой мы открываем книгу, будь это классика, или в робкой надежде найти ее у современного автора. «Без этой книги теперь уже невозможно обойтись. Кто-то спросит: что в ней особенного? Или вообще – ну что в ней?» - рефлексирует сам писатель. Есть соблазн прямого сопоставления его метода с набоковским, – скажем, с пошлостью Набоков разделывается более безжалостно и методически, в прозе Блехмана она также немаловажный участник во многих оттенках, прежде всего в отношении языка. «Какой же смелостью должен обладать писатель, чтобы продолжить то, что выверено веками! Как нужно вжиться в известный сюжет, чтобы повествование от лица Золушки звучало органично! И более того, сам образ, преображённый течением времени, вызывал интерес и сопереживание не счастливым совпадением случайностей, но силой и красотой человеческого духа!» - справедливо пишет Светлана Лось в «Размышлениях по поводу рассказа Михаила Блехмана "Потом"».
Проза и критика Михаила Блехмана – некая лаборатория, почти все, что он создает – посвящено языку художественной речи, её нюансам – говорит ли он об этом потаённо, оставаясь за ширмой рефлексии, или обращается к читателю развёрнуто.Понятие «постмодерна» сегодня уже многократно обесценилось и не содержит новизны, наоборот, стало удобным контейнером для риторической фальши. Вернуть языку первозданность, писательским эмоциям – завораживающую новизну – вот задача сегодняшней литературы, теряющей профессионализм в расхожих штампах разного рода.
Язык М. Блехмана тяготеет к символическому письму, даже в «Мелькадриках», грустно-веселых заметках о советском быте(все мы помним, например, неотвязных доброжелательных попутчиков в поездах того времени, предлагавших во что бы то ни стало разделить с ними спиртное сомнительного качества).
В прозе Михаила Блехмана преобладает поэзия настроения, соединяющая макро- и микрокосм его формы. Я не берусь утверждать буквально, что его рассказы – это едва развернутая идеи романов, а романы, в свою очередь, развитые сюжеты малой прозы. Столь велика у него значимость паузы, пробела – и в этом тоже своего рода «прием», вернее, его снятие. Можно здесь увидеть отголоски хемингуэевской прозы (неслучайна топонимика Кубы в месте написания), но мне также представляется, что многое М. Блехман перенял у русской поэзии – лаконичный жест, диалогизм с культурами и странами, - это бремя «тяжести и нежности» (О. Мандельштам) классического наследия, в современной аранжировке, может предстать новым авангардом без его броских приёмов.«Фрагментарный роман» - так называет один из лирических персонажей в рассказе цикл того, что может произойти за день, где осколок вечности концентрирует мысль.
Рефлексия над своим творчеством проходит через многие произведения М. Блехмана. Это сложнейшая задача осмысления потока речи вне её российского контекста: уже много лет автор живёт в Канаде.Иногда он решает каую-то математическую-лингвистическую формулу – или напротив, создает ее, как в пьесе «Синдром зрителя», где персонажи Гамма и Игрек, Бета и Алеф, Омега и Зет – супруги, и диалектическое противостояние слова и числа выражено через борьбу героев и попытку выстроить подобие кристаллической решетки.
«В своих рассказах М. Блехман не стремится создавать головоломные, захватывающие сюжеты, когдачитательжадно пробегает страницу глазами в поисках неожиданной развязки», - подчёркивает Ольга Бежанова стремление автора увлечь внутренней многоплановой мыслью в эссе «О рассказах цикла "Письмо" Михаила Блехмана». - Каждый новый образ в его рассказах требует интеллектуального и эмоционального вклада со стороны читателя. В рассказе "Безымянный" автор говорит: "Музыка нужна тем словам, у которых нет своей…. Зачем же настоящим словам - чужая?" С моей точки зрения, или можно сказать в моей субъективной реальности, данные слова могли бы послужить ключом для понимания всего сборника. Автор раскрывает для своих читателей неповторимую и индивидуальную музыку привычных, казалось бы, слов, наполняя их совершенно новым, сложным и заставляющим думать смыслом»
Цветной слух, образное видение порой самому автору кажется избыточным. Он, словно стесняясь этого дара, щедро им делится: «И непонятно было - да и зачем понимать, - музыка ли розовеет райскими яблонями, яблони ли звучат розовыми звуками струнного хора».«Об этом – моя повесть в прошедшем времени. Об этом – все мои рассказы, и прошлые, и будущие.И о вас, конечно. Простите, если не узнали себя в этих строчках, но каждая из них – о вас. И пустот между этими строчками нет, ведь там, между всеми моими строчками, – вы».
В «Мыслях о литературе» Михаил Блехман отмечает: «Современная официальная литература – это плохонькие опыты троечников, нигде и ничему толком не учившихся, бесцветненьких, полуграмотненьких, больше всего на свете ненавидящих как раз литературу и язык. Да-да, именно ненавистью, а не пресловутой графоманией, объясняется, на мой взгляд, та псевдолитература, которая даже не выходит, а выползает из-под их перьев, выскакивает, словно дыры из чёрствых бубликов, из-под насилующих заеложенные клавиши компьютеров пальцев. Ни знания красок языка, ни чувства слова (да какое уж там чувство!), ни желания сказать это слово по-своему… Хуже того, незнание основ русской грамматики: того, что такое причастный и деепричастный обороты, куда и зачем вставлять знаки препинания, как использовать инструментарий русской морфологии – все эти наши суффиксы да приставки, - где, зачем и почему ставить и не ставить мягкий знак и тире... А беспомощная лексика, незнание исконных слов и энергичное напихивание калек с английского!..Это – что касается языка, бедного, многострадального, умело уничтожаемого русского языка. А “собственно” русская литература – если только можно представить их отдельно друг от друга?»
Тоска по подлинной русской литературе заключена в страстных эссе, и конечно, в художественных произведениях М. Блехмана. О тоске автора по мысли пишет Светлана Лось в «Приключении мысли»: «Своеобразный мир прозы Михаила Блехмана… Онзахватывает и увлекает, и ведёт в непознанные глубины сознания. Он плоховписывается в существующие литературные жанры. Стилю писателя чужды банальныеусловности повествования. Проза его – обобщающе-индивидуализирована. Она исповедальна, но это, скорее, биография не событий, а мыслей. Мыслей-воспоминаний, что тесно связывают прошлое с настоящим и позволяют заглянуть в зазеркалье памяти и подсознания, где хранится первозданная непохожесть привычных предметов и образов».
Едки, но справедливы замечания автора о сегодняшних суетных интеллектуалах:«Все непреодолимо хотели быть посвящёнными».«Ты же видишь: чем разноцветнее, тем бесцветнее».«Перьев после сараизации не было, скрипеть было нечем. Бумаги тоже не осталось, нечему было шелестеть».
Его проза может показаться этакой игрой в бисер с классиками – а точнее, в жемчуга, которые всуе разбросаны перед сегодняшним критиком.Она зиждется на отталкивании – и притяжении интертекста – куда теперь без него, термин обозначен и получил хождение в народ, будучи пойман за хвост ловкими литературоведами. Над этим-то и иронизирует автор. А ведь действительно, незаметносегодня подлинных мастеров.От холодного формального мастерства могут спасти только чистые эмоции, когда впереди разворачивающийся день – и он бесконечен для созерцания сердцем, ибо язык и созерцание связаны кровно. «Позже я понял, что гирлянды бывают и траурными» - приводит Михаил Блехман постэпиграф из Хулио Кортасара.
Россия теряет то, что не хочет в спешке замечать. Мысли и персонажи Михаила Блехмана растворены в языке, который есть синтез свободы и огранки. Видимо, писательсочиняет произведения по старинке – пером, создавая книги в розовом переплёте (название одноимённого рассказа) цвета фламинго, а не пользуясь компьютерными подсказками. И это оставляет ему право быть индивидуальностью в век электронных текстов, самому делая выбор слов и осознавая их волю выбора.
Пришлось помолчать, подыскивая слова.
«Да это и не рассказ, а молчание. Всё равно ведь не расскажешь».
Михаил Блехман. «Такой день»
Думаю над загадкой прозы Михаила Блехмана. Немало в ней узнаваемого. Но сквозит и первозданная свежесть, ради которой мы открываем книгу, будь это классика, или в робкой надежде найти ее у современного автора. «Без этой книги теперь уже невозможно обойтись. Кто-то спросит: что в ней особенного? Или вообще – ну что в ней?» - рефлексирует сам писатель. Есть соблазн прямого сопоставления его метода с набоковским, – скажем, с пошлостью Набоков разделывается более безжалостно и методически, в прозе Блехмана она также немаловажный участник во многих оттенках, прежде всего в отношении языка. «Какой же смелостью должен обладать писатель, чтобы продолжить то, что выверено веками! Как нужно вжиться в известный сюжет, чтобы повествование от лица Золушки звучало органично! И более того, сам образ, преображённый течением времени, вызывал интерес и сопереживание не счастливым совпадением случайностей, но силой и красотой человеческого духа!» - справедливо пишет Светлана Лось в «Размышлениях по поводу рассказа Михаила Блехмана "Потом"».
Проза и критика Михаила Блехмана – некая лаборатория, почти все, что он создает – посвящено языку художественной речи, её нюансам – говорит ли он об этом потаённо, оставаясь за ширмой рефлексии, или обращается к читателю развёрнуто.Понятие «постмодерна» сегодня уже многократно обесценилось и не содержит новизны, наоборот, стало удобным контейнером для риторической фальши. Вернуть языку первозданность, писательским эмоциям – завораживающую новизну – вот задача сегодняшней литературы, теряющей профессионализм в расхожих штампах разного рода.
Язык М. Блехмана тяготеет к символическому письму, даже в «Мелькадриках», грустно-веселых заметках о советском быте(все мы помним, например, неотвязных доброжелательных попутчиков в поездах того времени, предлагавших во что бы то ни стало разделить с ними спиртное сомнительного качества).
В прозе Михаила Блехмана преобладает поэзия настроения, соединяющая макро- и микрокосм его формы. Я не берусь утверждать буквально, что его рассказы – это едва развернутая идеи романов, а романы, в свою очередь, развитые сюжеты малой прозы. Столь велика у него значимость паузы, пробела – и в этом тоже своего рода «прием», вернее, его снятие. Можно здесь увидеть отголоски хемингуэевской прозы (неслучайна топонимика Кубы в месте написания), но мне также представляется, что многое М. Блехман перенял у русской поэзии – лаконичный жест, диалогизм с культурами и странами, - это бремя «тяжести и нежности» (О. Мандельштам) классического наследия, в современной аранжировке, может предстать новым авангардом без его броских приёмов.«Фрагментарный роман» - так называет один из лирических персонажей в рассказе цикл того, что может произойти за день, где осколок вечности концентрирует мысль.
Рефлексия над своим творчеством проходит через многие произведения М. Блехмана. Это сложнейшая задача осмысления потока речи вне её российского контекста: уже много лет автор живёт в Канаде.Иногда он решает каую-то математическую-лингвистическую формулу – или напротив, создает ее, как в пьесе «Синдром зрителя», где персонажи Гамма и Игрек, Бета и Алеф, Омега и Зет – супруги, и диалектическое противостояние слова и числа выражено через борьбу героев и попытку выстроить подобие кристаллической решетки.
«В своих рассказах М. Блехман не стремится создавать головоломные, захватывающие сюжеты, когдачитательжадно пробегает страницу глазами в поисках неожиданной развязки», - подчёркивает Ольга Бежанова стремление автора увлечь внутренней многоплановой мыслью в эссе «О рассказах цикла "Письмо" Михаила Блехмана». - Каждый новый образ в его рассказах требует интеллектуального и эмоционального вклада со стороны читателя. В рассказе "Безымянный" автор говорит: "Музыка нужна тем словам, у которых нет своей…. Зачем же настоящим словам - чужая?" С моей точки зрения, или можно сказать в моей субъективной реальности, данные слова могли бы послужить ключом для понимания всего сборника. Автор раскрывает для своих читателей неповторимую и индивидуальную музыку привычных, казалось бы, слов, наполняя их совершенно новым, сложным и заставляющим думать смыслом»
Цветной слух, образное видение порой самому автору кажется избыточным. Он, словно стесняясь этого дара, щедро им делится: «И непонятно было - да и зачем понимать, - музыка ли розовеет райскими яблонями, яблони ли звучат розовыми звуками струнного хора».«Об этом – моя повесть в прошедшем времени. Об этом – все мои рассказы, и прошлые, и будущие.И о вас, конечно. Простите, если не узнали себя в этих строчках, но каждая из них – о вас. И пустот между этими строчками нет, ведь там, между всеми моими строчками, – вы».
В «Мыслях о литературе» Михаил Блехман отмечает: «Современная официальная литература – это плохонькие опыты троечников, нигде и ничему толком не учившихся, бесцветненьких, полуграмотненьких, больше всего на свете ненавидящих как раз литературу и язык. Да-да, именно ненавистью, а не пресловутой графоманией, объясняется, на мой взгляд, та псевдолитература, которая даже не выходит, а выползает из-под их перьев, выскакивает, словно дыры из чёрствых бубликов, из-под насилующих заеложенные клавиши компьютеров пальцев. Ни знания красок языка, ни чувства слова (да какое уж там чувство!), ни желания сказать это слово по-своему… Хуже того, незнание основ русской грамматики: того, что такое причастный и деепричастный обороты, куда и зачем вставлять знаки препинания, как использовать инструментарий русской морфологии – все эти наши суффиксы да приставки, - где, зачем и почему ставить и не ставить мягкий знак и тире... А беспомощная лексика, незнание исконных слов и энергичное напихивание калек с английского!..Это – что касается языка, бедного, многострадального, умело уничтожаемого русского языка. А “собственно” русская литература – если только можно представить их отдельно друг от друга?»
Тоска по подлинной русской литературе заключена в страстных эссе, и конечно, в художественных произведениях М. Блехмана. О тоске автора по мысли пишет Светлана Лось в «Приключении мысли»: «Своеобразный мир прозы Михаила Блехмана… Онзахватывает и увлекает, и ведёт в непознанные глубины сознания. Он плоховписывается в существующие литературные жанры. Стилю писателя чужды банальныеусловности повествования. Проза его – обобщающе-индивидуализирована. Она исповедальна, но это, скорее, биография не событий, а мыслей. Мыслей-воспоминаний, что тесно связывают прошлое с настоящим и позволяют заглянуть в зазеркалье памяти и подсознания, где хранится первозданная непохожесть привычных предметов и образов».
Едки, но справедливы замечания автора о сегодняшних суетных интеллектуалах:«Все непреодолимо хотели быть посвящёнными».«Ты же видишь: чем разноцветнее, тем бесцветнее».«Перьев после сараизации не было, скрипеть было нечем. Бумаги тоже не осталось, нечему было шелестеть».
Его проза может показаться этакой игрой в бисер с классиками – а точнее, в жемчуга, которые всуе разбросаны перед сегодняшним критиком.Она зиждется на отталкивании – и притяжении интертекста – куда теперь без него, термин обозначен и получил хождение в народ, будучи пойман за хвост ловкими литературоведами. Над этим-то и иронизирует автор. А ведь действительно, незаметносегодня подлинных мастеров.От холодного формального мастерства могут спасти только чистые эмоции, когда впереди разворачивающийся день – и он бесконечен для созерцания сердцем, ибо язык и созерцание связаны кровно. «Позже я понял, что гирлянды бывают и траурными» - приводит Михаил Блехман постэпиграф из Хулио Кортасара.
Россия теряет то, что не хочет в спешке замечать. Мысли и персонажи Михаила Блехмана растворены в языке, который есть синтез свободы и огранки. Видимо, писательсочиняет произведения по старинке – пером, создавая книги в розовом переплёте (название одноимённого рассказа) цвета фламинго, а не пользуясь компьютерными подсказками. И это оставляет ему право быть индивидуальностью в век электронных текстов, самому делая выбор слов и осознавая их волю выбора.