Конец света в отдельно взятом жанре
Другая сторона. — М.: Форум. — 2006—2007. — Илья Новак. Demo-сфера.
Илья Носырев. Карта мира. Алексей Соколов, Виталий Каплан. Струна.
Далия Трускиновская. Шайтан-звезда. Глеб Соколов Адам&Адам.
Несмотря на разговоры об исчерпанности фантастики как жанра, постоянно находятся те, кто готов фантастику сочинять, и те, кто готов ее издавать. Пример тому — московское издательство “Форум” с новой серией “Другая сторона”, которая, похоже, ориентирована на издание неканонической фантастики, не вполне вписывающейся в жесткие жанровые рамки, и в каком-то смысле альтернативной. В качестве таковой эти книги, может быть, и не соберут армию фанатов, но наверняка привлекут внимание критиков. И в самом деле, две из рецензируемых книг в прошедшем году попали в шорт-листы влиятельных премий: роман Ильи Носырева “Карта мира” вышел в финал “Студенческого Букера”, составив конкуренцию Ольге Славниковой, а монументальная сага Далии Трускиновской “Шайтан-звезда” боролась за премию “Большая книга”.
Будем надеяться, что успех — не случайность, вызванная отсутствием более серьезных номинантов, а долгожданное признание за фантастикой той роли, которую она исполняла с тех пор, как выделилась в отдельный жанр: наиболее четкого индикатора общественных настроений. Это стало особенно заметно в эпоху расцвета научной фантастики: сперва в Америке в 40-е годы, затем и у нас в пору хрущевской оттепели. Человечество, освоив небо, устремилось дальше — в космос, и фантастика отреагировала по принципу положительной обратной связи, не только регистрируя это стремление, но и подхлестывая его, пробуждая у своих читателей мечту о новых мирах. А что сегодня? По-прежнему ли фантастика стимулирует воображение, а если да, то в какую сторону она его направляет?
Случайно или нет так получилось, но три из рецензируемых книг представляют собой откровенные антиутопии, и в них на первый план выступает свойственный нашей эпохе катастрофизм мышления. Может, авторы и стараются придумать что-нибудь доброе, да только после сборки все равно пулемет получается. Вот и Илья Новак, автор романа “Demo-сфера”, с первой же строчки начинает про оружие: “Злая пуля — механическая оса, оснащенная теплоискателем…”.
По этой фразе в какой-то мере можно судить обо всей книге. Новак демонстрирует необузданную фантазию, насыщая мир будущего головокружительным количеством подробностей. Но, несмотря на обилие всяких технических штучек типа эготрансформеров, телемоноклей, токамобилей и т.д., мир этот кажется очень неуютным, а главное — он безусловно опасен, не говоря уже про то, что радикальным образом изменился в результате нескольких глобальных катаклизмов. Перед нами — чистый киберпанк. Этот жанр можно определить как выражение страхов перед насквозь компьютеризированным и виртуализированным будущим.
Типичнейший пример киберпанка — всем известный фильм “Матрица”. Так и в “Demo-сфере”: герои постоянно балансируют на грани реальности и виртуального мира, которые понемногу просачиваются друг в друга, а далее читателя ждет самое натуральное сошествие в преисподнюю: выясняется, что два выведенных на орбиту искусственных интеллекта были запрограммированы на создание абсолютного оружия нападения и абсолютного оружия защиты соответственно. Решая эту задачу, они встали перед необходимостью смоделировать настоящий ад — “средад” — со всеми мучениями, которые там положены грешникам, и благополучно этот ад построили по всем канонам Данте и Иеронима Босха, а потом “средад” свалился на Землю — как раз туда, куда сюжетная линия привела героев романа. Последнюю часть книги — продвижение к центру ада, а можно сказать, в глубь собственного “я”, навстречу точке сингулярности, — нельзя назвать особой удачей автора, который угодил в известную ловушку невозможности описать неописуемое. Но это уже второстепенно по сравнению с главным посылом книги. Новак оказывается едва ли не самым последовательным из всех авторов киберпанка, откровенно именуя то состояние, в котором пребывает описываемый ими мир: “конец света”.
Если так, то действие книги Ильи Носырева “Карта мира” происходит уже после конца света. Зачин очень простой: новый всемирный потоп, выразившийся в том, что Господь Бог отменил все законы физики и учредил вместо них законы волшебства. Это случилось после очередного всепланетного катаклизма, когда терпение Бога наконец лопнуло. Тот мир, который получился в результате, по многим параметрам напоминает мир фэнтези — там имеются рыцари, замки, монахи, разбойники, крестьяне, не говоря уже про всяческие чудеса, — но при этом очень своеобразен: память о прежних временах у человечества сохранилась, и образованные люди вполне могут порассуждать об архетипах сознания и их связи со строением молекулы ДНК, ссылаясь на “Георгия Фрэзерериуса” и “Клавдия Левия Страуса”, а на последнем сохранившемся в мире компьютере еще удастся поиграть в WarCraft. Не фэнтези, а мир абсурда, что декларирует и сам автор в предисловии: “С исторических позиций фэнтези и есть абсурд”. Герой этой новой “Алисы в стране чудес”, доблестный рыцарь Рональд, получает задание: отыскать некий Муравейник, откуда приходят ожившие мертвецы, угрожающие кое-как отлаженному миропорядку. Выполнение этого “квеста” и составляет сюжет романа, а проникновение в Муравейник оказывается для героя аналогией проникновения в “средад” героев предыдущей книги, сводясь все к тому же архетипу (извините!) поисков самого себя.
При ближайшем рассмотрении выясняется, что, как и положено миру абсурда, здесь не действуют вообще никакие законы — вернее, действуют, но очень произвольно, так, как им самим хочется. Например, законы физики отменены, но не до конца. Неживая материя им, как правило, подчиняется, а люди — нет. Стакан, упавший со стола, здесь разлетится на осколки, но с человеком, свалившимся с какой угодно высоты, ничего не случится. Но что самое главное, в первую очередь погибли, кажется, не физические законы, а нравственные. Порядочность героя не вызывает никакого сомнения, и он в состоянии отличить добро от зла, но тем не менее не слишком старается действовать в соответствии с этими категориями. Да и то сказать, как их соблюдать, если герою по воле автора то и дело приходится совершать подвиги вроде следующего: “Его меч вошел в спину одного из крестьян, отрубил руку другому, рассек напополам третьего — словом, все шло по науке, строгой рыцарской науке”. Возможно, именно такая амбивалентность и является главной авторской находкой.
Наоборот, в романе Алексея Соколова и Виталия Каплана “Струна” с нравственностью шутки плохи. Начало книги прямо-таки вгоняет в оторопь. По воле неких высших сил в современной России появилась “Струна” — тайная организация, которая охотится на всех тех, кто причиняет детям зло — начиная от распространителей детской порнографии и заканчивая просто нерадивыми учителями — и, не утруждая себя сложными юридическими процедурами, отправляет их “за грань тишины”: кого-то расстреливают, кого-то бросают под поезд и т.д. Герой книги — учитель, зачисленный “Струной” во враги детей после того, как дал по морде доставшему его ученику. Чудом избежав казни, он снова попадает в поле зрения “Струны”, когда бросается защищать ребенка от маньяка, становится функционером этой организации, в кратчайшие сроки поднимается до самых ее вершин, одновременно начиная понимать ее истинную сущность. Но здесь нам важен не столько сюжет книги, сколько ее жанр, который можно назвать “антиутопией ближнего прицела”: о том, что может случиться со страной и с миром не в отдаленном, а в самом ближайшем будущем, через год, а то и через месяц. И обычно ничего хорошего от этого будущего авторы подобных книг не ждут. Прямо скажем, жанр этот не очень-то благодарный: в силу своей злободневности “ближние антиутопии” устаревают почти сразу после издания.
В частности, “Струна” поздновато вышла в свет: судя по дате, поставленной авторами, она писалась в 1998—2003 годах и полна реалий, более соответствующих концу ельцинской эпохи с ее бесшабашностью, анархизмом и куда большей неуверенностью в завтрашнем дне, чем сейчас. Например, у меня упоминания об антитеррористической операции в “Дальнегорске” уже не вызвали никаких ассоциаций с Грозным — этот кусок российской истории перестал быть для нас животрепещущим настоящим. Поэтому нагнетание авторами обстановки невольно воспринимается как откровенный и даже спекулятивный перехлест. Остается только надеяться: как бы сказанное ими слово не отозвалось очень больно на них самих. С предсказаниями надо быть поосторожнее.
Фантастический триллер Глеба Соколова в сущности посвящен той же теме: куда движется человечество и какие подводные рифы ожидают его на этом пути. Выход из глубин Африки новой человеческой расы, пришедшей нам на смену, как мы сменили неандертальцев…
Открытый финал автор оставляет сознательно.
Казалось бы, совершенно иное явление представляет собой “Шайтан-звезда” Далии Трускиновской (кстати, тоже написанная десять лет назад и очень долго искавшая издателя). Она служит примером того, насколько плодотворной может быть работа на стыке жанров. Теоретически эту книгу можно назвать фэнтези с восточным антуражем, полной джиннов и всевозможного волшебства. С другой стороны, автору удалось показать всех этих ифритов, гулей, чародеев и прочих чудовищ как вещь настолько обыденную и никого не удивляющую, что “Шайтан-звезда” воспринимается даже не как сказка, типа новой “Тысячи и одной ночи”, а как авантюрный роман в духе “Рукописи, найденной в Сарагосе” — с бесчисленными переодеваниями, сменой имен, головокружительными сюжетными поворотами и вставными историями. Несмотря на огромный объем книги (семьсот страниц), автору каким-то чудом удается не запутаться в своих героях и не потерять нити повествования, которая, причудливо петляя, все же ведет к намеченной цели.
Действие книги происходит в достаточно условном восточном мире с выдуманными по большей части названиями городов и царств, но все же четко отмечено эпохой крестовых походов. Тем не менее упомянутой выше целью оказывается не что-нибудь, а вопрос об ответственности науки, принявший форму ученого спора о фатуме и предназначении. Мудрецы, пожелавшие выяснить, в самом ли деле судьба человека однозначно определена звездами в момент его рождения, ставят в прямом смысле слова эксперимент на живом человеке. За свой аморальный опыт им в конце концов самим приходится жестоко поплатиться.
Главная героиня романа — дочь франкского вельможи, испытавшая множество превратностей судьбы, но в целом проявившая куда больше нравственной стойкости и порядочности, чем прочие персонажи. Несмотря на это одной из ключевых тем книги является противопоставление европейских и исламских ценностей, причем предпочтение обычно отдается именно последним. Разочаровавшись в прежних идеалах, люди склонны искать себе новые. Не удивлюсь, если чувство исчерпанности европейской цивилизации через несколько лет приведет к волне массового обращения в ислам — примерно так же, как в XIX веке русские образованные люди нередко переходили в католичество, видя в нем источник духовности, красоты и смысла жизни. Откровенно говоря, поездки на Восток — например, в Египет — действительно оставляют впечатление, что люди там живут пусть скудновато, зато как-то более правильно, не забывая о чем-то таком, что мы, люди западной культуры, по недомыслию отправили в утиль. И в этом смысле книга Трускиновской оказывается едва ли не более злободневной, чем все вышеупомянутые антиутопические “страшилки”.
Другая сторона. — М.: Форум. — 2006—2007. — Илья Новак. Demo-сфера.
Илья Носырев. Карта мира. Алексей Соколов, Виталий Каплан. Струна.
Далия Трускиновская. Шайтан-звезда. Глеб Соколов Адам&Адам.
Несмотря на разговоры об исчерпанности фантастики как жанра, постоянно находятся те, кто готов фантастику сочинять, и те, кто готов ее издавать. Пример тому — московское издательство “Форум” с новой серией “Другая сторона”, которая, похоже, ориентирована на издание неканонической фантастики, не вполне вписывающейся в жесткие жанровые рамки, и в каком-то смысле альтернативной. В качестве таковой эти книги, может быть, и не соберут армию фанатов, но наверняка привлекут внимание критиков. И в самом деле, две из рецензируемых книг в прошедшем году попали в шорт-листы влиятельных премий: роман Ильи Носырева “Карта мира” вышел в финал “Студенческого Букера”, составив конкуренцию Ольге Славниковой, а монументальная сага Далии Трускиновской “Шайтан-звезда” боролась за премию “Большая книга”.
Будем надеяться, что успех — не случайность, вызванная отсутствием более серьезных номинантов, а долгожданное признание за фантастикой той роли, которую она исполняла с тех пор, как выделилась в отдельный жанр: наиболее четкого индикатора общественных настроений. Это стало особенно заметно в эпоху расцвета научной фантастики: сперва в Америке в 40-е годы, затем и у нас в пору хрущевской оттепели. Человечество, освоив небо, устремилось дальше — в космос, и фантастика отреагировала по принципу положительной обратной связи, не только регистрируя это стремление, но и подхлестывая его, пробуждая у своих читателей мечту о новых мирах. А что сегодня? По-прежнему ли фантастика стимулирует воображение, а если да, то в какую сторону она его направляет?
Случайно или нет так получилось, но три из рецензируемых книг представляют собой откровенные антиутопии, и в них на первый план выступает свойственный нашей эпохе катастрофизм мышления. Может, авторы и стараются придумать что-нибудь доброе, да только после сборки все равно пулемет получается. Вот и Илья Новак, автор романа “Demo-сфера”, с первой же строчки начинает про оружие: “Злая пуля — механическая оса, оснащенная теплоискателем…”.
По этой фразе в какой-то мере можно судить обо всей книге. Новак демонстрирует необузданную фантазию, насыщая мир будущего головокружительным количеством подробностей. Но, несмотря на обилие всяких технических штучек типа эготрансформеров, телемоноклей, токамобилей и т.д., мир этот кажется очень неуютным, а главное — он безусловно опасен, не говоря уже про то, что радикальным образом изменился в результате нескольких глобальных катаклизмов. Перед нами — чистый киберпанк. Этот жанр можно определить как выражение страхов перед насквозь компьютеризированным и виртуализированным будущим.
Типичнейший пример киберпанка — всем известный фильм “Матрица”. Так и в “Demo-сфере”: герои постоянно балансируют на грани реальности и виртуального мира, которые понемногу просачиваются друг в друга, а далее читателя ждет самое натуральное сошествие в преисподнюю: выясняется, что два выведенных на орбиту искусственных интеллекта были запрограммированы на создание абсолютного оружия нападения и абсолютного оружия защиты соответственно. Решая эту задачу, они встали перед необходимостью смоделировать настоящий ад — “средад” — со всеми мучениями, которые там положены грешникам, и благополучно этот ад построили по всем канонам Данте и Иеронима Босха, а потом “средад” свалился на Землю — как раз туда, куда сюжетная линия привела героев романа. Последнюю часть книги — продвижение к центру ада, а можно сказать, в глубь собственного “я”, навстречу точке сингулярности, — нельзя назвать особой удачей автора, который угодил в известную ловушку невозможности описать неописуемое. Но это уже второстепенно по сравнению с главным посылом книги. Новак оказывается едва ли не самым последовательным из всех авторов киберпанка, откровенно именуя то состояние, в котором пребывает описываемый ими мир: “конец света”.
Если так, то действие книги Ильи Носырева “Карта мира” происходит уже после конца света. Зачин очень простой: новый всемирный потоп, выразившийся в том, что Господь Бог отменил все законы физики и учредил вместо них законы волшебства. Это случилось после очередного всепланетного катаклизма, когда терпение Бога наконец лопнуло. Тот мир, который получился в результате, по многим параметрам напоминает мир фэнтези — там имеются рыцари, замки, монахи, разбойники, крестьяне, не говоря уже про всяческие чудеса, — но при этом очень своеобразен: память о прежних временах у человечества сохранилась, и образованные люди вполне могут порассуждать об архетипах сознания и их связи со строением молекулы ДНК, ссылаясь на “Георгия Фрэзерериуса” и “Клавдия Левия Страуса”, а на последнем сохранившемся в мире компьютере еще удастся поиграть в WarCraft. Не фэнтези, а мир абсурда, что декларирует и сам автор в предисловии: “С исторических позиций фэнтези и есть абсурд”. Герой этой новой “Алисы в стране чудес”, доблестный рыцарь Рональд, получает задание: отыскать некий Муравейник, откуда приходят ожившие мертвецы, угрожающие кое-как отлаженному миропорядку. Выполнение этого “квеста” и составляет сюжет романа, а проникновение в Муравейник оказывается для героя аналогией проникновения в “средад” героев предыдущей книги, сводясь все к тому же архетипу (извините!) поисков самого себя.
При ближайшем рассмотрении выясняется, что, как и положено миру абсурда, здесь не действуют вообще никакие законы — вернее, действуют, но очень произвольно, так, как им самим хочется. Например, законы физики отменены, но не до конца. Неживая материя им, как правило, подчиняется, а люди — нет. Стакан, упавший со стола, здесь разлетится на осколки, но с человеком, свалившимся с какой угодно высоты, ничего не случится. Но что самое главное, в первую очередь погибли, кажется, не физические законы, а нравственные. Порядочность героя не вызывает никакого сомнения, и он в состоянии отличить добро от зла, но тем не менее не слишком старается действовать в соответствии с этими категориями. Да и то сказать, как их соблюдать, если герою по воле автора то и дело приходится совершать подвиги вроде следующего: “Его меч вошел в спину одного из крестьян, отрубил руку другому, рассек напополам третьего — словом, все шло по науке, строгой рыцарской науке”. Возможно, именно такая амбивалентность и является главной авторской находкой.
Наоборот, в романе Алексея Соколова и Виталия Каплана “Струна” с нравственностью шутки плохи. Начало книги прямо-таки вгоняет в оторопь. По воле неких высших сил в современной России появилась “Струна” — тайная организация, которая охотится на всех тех, кто причиняет детям зло — начиная от распространителей детской порнографии и заканчивая просто нерадивыми учителями — и, не утруждая себя сложными юридическими процедурами, отправляет их “за грань тишины”: кого-то расстреливают, кого-то бросают под поезд и т.д. Герой книги — учитель, зачисленный “Струной” во враги детей после того, как дал по морде доставшему его ученику. Чудом избежав казни, он снова попадает в поле зрения “Струны”, когда бросается защищать ребенка от маньяка, становится функционером этой организации, в кратчайшие сроки поднимается до самых ее вершин, одновременно начиная понимать ее истинную сущность. Но здесь нам важен не столько сюжет книги, сколько ее жанр, который можно назвать “антиутопией ближнего прицела”: о том, что может случиться со страной и с миром не в отдаленном, а в самом ближайшем будущем, через год, а то и через месяц. И обычно ничего хорошего от этого будущего авторы подобных книг не ждут. Прямо скажем, жанр этот не очень-то благодарный: в силу своей злободневности “ближние антиутопии” устаревают почти сразу после издания.
В частности, “Струна” поздновато вышла в свет: судя по дате, поставленной авторами, она писалась в 1998—2003 годах и полна реалий, более соответствующих концу ельцинской эпохи с ее бесшабашностью, анархизмом и куда большей неуверенностью в завтрашнем дне, чем сейчас. Например, у меня упоминания об антитеррористической операции в “Дальнегорске” уже не вызвали никаких ассоциаций с Грозным — этот кусок российской истории перестал быть для нас животрепещущим настоящим. Поэтому нагнетание авторами обстановки невольно воспринимается как откровенный и даже спекулятивный перехлест. Остается только надеяться: как бы сказанное ими слово не отозвалось очень больно на них самих. С предсказаниями надо быть поосторожнее.
Фантастический триллер Глеба Соколова в сущности посвящен той же теме: куда движется человечество и какие подводные рифы ожидают его на этом пути. Выход из глубин Африки новой человеческой расы, пришедшей нам на смену, как мы сменили неандертальцев…
Открытый финал автор оставляет сознательно.
Казалось бы, совершенно иное явление представляет собой “Шайтан-звезда” Далии Трускиновской (кстати, тоже написанная десять лет назад и очень долго искавшая издателя). Она служит примером того, насколько плодотворной может быть работа на стыке жанров. Теоретически эту книгу можно назвать фэнтези с восточным антуражем, полной джиннов и всевозможного волшебства. С другой стороны, автору удалось показать всех этих ифритов, гулей, чародеев и прочих чудовищ как вещь настолько обыденную и никого не удивляющую, что “Шайтан-звезда” воспринимается даже не как сказка, типа новой “Тысячи и одной ночи”, а как авантюрный роман в духе “Рукописи, найденной в Сарагосе” — с бесчисленными переодеваниями, сменой имен, головокружительными сюжетными поворотами и вставными историями. Несмотря на огромный объем книги (семьсот страниц), автору каким-то чудом удается не запутаться в своих героях и не потерять нити повествования, которая, причудливо петляя, все же ведет к намеченной цели.
Действие книги происходит в достаточно условном восточном мире с выдуманными по большей части названиями городов и царств, но все же четко отмечено эпохой крестовых походов. Тем не менее упомянутой выше целью оказывается не что-нибудь, а вопрос об ответственности науки, принявший форму ученого спора о фатуме и предназначении. Мудрецы, пожелавшие выяснить, в самом ли деле судьба человека однозначно определена звездами в момент его рождения, ставят в прямом смысле слова эксперимент на живом человеке. За свой аморальный опыт им в конце концов самим приходится жестоко поплатиться.
Главная героиня романа — дочь франкского вельможи, испытавшая множество превратностей судьбы, но в целом проявившая куда больше нравственной стойкости и порядочности, чем прочие персонажи. Несмотря на это одной из ключевых тем книги является противопоставление европейских и исламских ценностей, причем предпочтение обычно отдается именно последним. Разочаровавшись в прежних идеалах, люди склонны искать себе новые. Не удивлюсь, если чувство исчерпанности европейской цивилизации через несколько лет приведет к волне массового обращения в ислам — примерно так же, как в XIX веке русские образованные люди нередко переходили в католичество, видя в нем источник духовности, красоты и смысла жизни. Откровенно говоря, поездки на Восток — например, в Египет — действительно оставляют впечатление, что люди там живут пусть скудновато, зато как-то более правильно, не забывая о чем-то таком, что мы, люди западной культуры, по недомыслию отправили в утиль. И в этом смысле книга Трускиновской оказывается едва ли не более злободневной, чем все вышеупомянутые антиутопические “страшилки”.