Для меня и других журналистов «Городских новостей» Анатолий Иванович Чмыхало был не только классиком сибирской литературы, но и коллегой, старшим товарищем, который был готов в любой момент прийти на помощь, дать дельный совет. Очень горько осознавать, что больше нельзя позвонить ему, забежать на минутку и задержаться на пару-тройку часов, потому что разговаривать с ним был бесконечно интересно...
Про войну
Он сам назначил дату своего рождения. Как и подобает настоящему мужчине, прибавил себе возраст. Причём «состарил» себя не для пущей солидности и не для того, чтобы завоевать сердце девушки, а чтобы попасть на войну, получить право вместе с товарищами бить ненавистных фашистов.
«Война застала меня в Алма-Ате,— рассказывал Анатолий Чмыхало.— Наш выпускной состоялся в канун войны — отмечать мы пошли в горы. Когда стали спускаться в город, узнали, что началась война. Почти все мои друзья-одноклассники ушли сразу на фронт, а меня никак не хотели брать. Мне хотелось попасть на фронт вместе со своими ребятами-одноклассниками, чтобы мы были в одной части. Но я был на три-четыре года моложе многих своих друзей по школе. Дело в том, что раньше за партами сидело много переростков: парням было по двадцать — двадцать три года, а они учились только в седьмом классе; в деревнях не было десятилетки, ребята приезжали доучиваться в город. Я попытался устроиться на работу — жили очень трудно, надо было помогать семье. Поступил в типографию — смазывал клейстером корешки книг. Причём два раза проходил кистью по бумаге, а один — обсасывал, такой голодный был. Но в это время в Алма-Ате появилось много эвакуированных из Москвы, среди которых было много хороших специалистов с опытом работы — не чета нам, мальчишкам. И я остался без места. В Ачинске жила моя сестра, работала врачом. И я поехал к ней, думая хоть там подыскать работу. Но каждую неделю я исправно ходил в военкомат, надеясь, что меня всё-таки призовут. (Мне тогда не было ещё даже семнадцати, поэтому сказал, что метрики потерял, и прибавил себе полгода. На самом деле я тысяча девятьсот двадцать пятого года рождения, летний, а соврал, что с декабря тысяча девятьсот двадцать четвёртого. Так эта придуманная запись осталась у меня в паспорте. Так и праздную свой день рождения в декабре до сих пор.)
Однажды я пришёл в военкомат, а меня спросили: «Какое у вас образование?» — «Десять классов,— отвечаю.— И учусь заочно на юридическом в институте». А они как раз набирали в артиллерийское военное училище людей со средним и высшим образованием, а в Ачинске таких не хватало. Таким образом я оказался в армии — попал в Киевское Краснознамённое артиллерийское училище имени Кирова, которое было эвакуировано в Красноярск во время войны. Так я стал красноярцем. Этот город стал для меня главным моим в жизни.
Одно из ярких впечатлений тех лет — встреча с архиепископом Лукой. Нас отправляли на фронт, и мы проходили медкомиссию. Уходящих на войну традиционно напутствовали: «Чтобы не посрамили Родину, до последней капли крови защищали свой народ, за Сталина...» А священник-доктор сказал нам: «Езжайте, да спасёт вас Господь. Мы вас ждать будем». Эти слова: «Мы вас ждать будем»,— запали в мою душу, я пронёс их через всю войну. Вопрос, куда возвращаться с фронта, для меня уже не стоял, я точно знал: если выживу — приеду обратно на Енисей, ведь там ждут».
Про журналистику
Будучи собственным корреспондентом газеты «Красноярский рабочий», Анатолий Иванович много лет колесил по краю, знакомился с интересными людьми, историей и современностью могучей Сибири. Из этих путешествий и родился писатель, без памяти влюблённый в могучий край и его людей.
«В журналистику я попал, можно сказать, случайно,— вспоминал Анатолий Иванович.— С фронта ехал в Красноярск. Добрался до Новосибирска, где пересел на поезд, из тех, что в те времена называли «Максимами Горькими». Он состоял из одних теплушек, куда набивалось огромное количество людей. В Ачинске закончился путь «Максима Горького». Я вышел и увидел маленький провинциальный городок — тихий, уютный... Подумал: Господи, наконец-то после фронта попаду в обстановку тишины, в рай земной... И остался в Ачинске. Пошёл в горком комсомола, чтобы помогли с работой. Мне сказали: «Есть у нас одна должность в редакции газеты „Ленинский путь“... Но так вы ведь писать не умеете. Но сходите на всякий случай — может, примут». Газетой «Ленинский путь» руководил некий Полежаев Василий Фокич. Журналистский опыт у него был «большой». Он долгое время работал поваром в геологической партии на Севере и там выпускал стенгазету. Редактором стенгазеты был назначен потому, что к нему — повару — за довольствием сходились участники экспедиции, и он знал обо всех последних новостях. Но при этом горе-редактор, который прекрасно разбирался в супах, за всю жизнь не написал ни строчки. Зато он был коммунистом, и считалось, что знал, как руководить газетой. Например, объяснял мне, что давать объявления частного характера в газете не надо: «Что это за объявление такое: „Сочувствую, что помер кто-то“? Один помер — другой родится. Какая проблема? А партийные объявления нужно давать обязательно».
Когда стал собкором «Красноярского рабочего», я исколесил весь край, поэтому знаю каждый его уголок. Эти бескрайние просторы, неописуемая красота природы, горы, леса, поля, реки навсегда покорили моё сердце».
Про Сибирь
Больше всего меня поражало, какое неравнодушное и горячее сердце было у этого большого человека. Как он переживал за свою страну, за свою Сибирь, за свой Красноярск!..
«Красноярцы отличаются не только от россиян, но даже от сибиряков из других регионов,— уверял Анатолий Иванович.— Красноярск — вообще город особый, эту инакость обусловила его история. Например, Барнаул и Новосибирск — города, вышедшие из деревень, а наш город никогда не был деревней, он появился на свет как острог, как город-форпост. Его основали казаки, а казаки в те давние времена — это особая, привилегированная каста, белая кость. Они были вольными людьми; не желая быть в рабстве, бежали на Дон. Они же пришли в Сибирь — подальше от царей и власти. Это свободолюбие, размах в городе и крае ощущается до сих пор. Если бы не первые красноярские остроги, то не видать бы России Сибири. Местные племена не устояли бы перед воинствующими джунгарами и монголами, которые покушались на эту территорию. Наш край — это ключевая, стратегическая область, это сердце не только Сибири, но всей страны. Я уверен, что будущее наше будет коваться не в центре, а именно на местах. И в первую очередь здесь, в Красноярском крае. Самое большое богатство сибиряков — это духовность. Потому что Сибирь — территория исконно свободная, она взрастала на демократии. Здесь никогда не было крепостного права, не было драконовских законов, которые процветали в центре. В то же время в сибиряках нет равнодушия Запада, где люди живут для себя. Наш человек живёт для идеи. Раз мы согласились везти ношу сибиряка, делать нужно это хорошо, с пониманием. Мы все — строители неповторимой сибирской, красноярской жизни. Это нужно помнить».
Про совесть
«Для меня общественное признание намного ценнее и дороже, чем любая правительственная награда, которых у меня уже как у Брежнева,— говорил Анатолий Иванович.— Ведь я жил и писал для людей. Для молодого поколения я — как мамонт. С тысяча девятьсот сорок второго года живу в крае и всё это время нахожусь на острие жизни, знал обо всём, что происходило, был знаком с интересными людьми. К старости как будто поднимаешься на самую вершину и с неё видишь, что тебе скоро уходить, и хочется сказать: «Люди, не творите бесчестий, чтобы они не легли тяжёлым грузом на ваших детей и внуков». Ведь сколько можно наступать на одни и те же грабли? Революция, Гражданская война, та смута, которая прокатилась по нашей стране,— всё это не должно повториться. Мы все отвечаем за то, что произошло в стране. И только покаяние спасёт нас, вернёт к национальным, нравственным истокам. Некоторые до сих пор мечтают, чтобы вернулся Сталин. Они верят в то, что он сможет навести порядок, и не верят в те злодеяния, которые он творил. И в этом отчасти повинен и я. Хотя революций не совершал, но так или иначе поддерживал тот режим, который лежал тяжёлым гнётом на моём народе. В своей книге «Плач о России» призываю всех покаяться, каюсь в ней и я — перед людьми, перед своей многострадальной Родиной. Я не побоялся сделать этот шаг в жизни. Мы все ответственны за то, что прожили...»
Про войну
Он сам назначил дату своего рождения. Как и подобает настоящему мужчине, прибавил себе возраст. Причём «состарил» себя не для пущей солидности и не для того, чтобы завоевать сердце девушки, а чтобы попасть на войну, получить право вместе с товарищами бить ненавистных фашистов.
«Война застала меня в Алма-Ате,— рассказывал Анатолий Чмыхало.— Наш выпускной состоялся в канун войны — отмечать мы пошли в горы. Когда стали спускаться в город, узнали, что началась война. Почти все мои друзья-одноклассники ушли сразу на фронт, а меня никак не хотели брать. Мне хотелось попасть на фронт вместе со своими ребятами-одноклассниками, чтобы мы были в одной части. Но я был на три-четыре года моложе многих своих друзей по школе. Дело в том, что раньше за партами сидело много переростков: парням было по двадцать — двадцать три года, а они учились только в седьмом классе; в деревнях не было десятилетки, ребята приезжали доучиваться в город. Я попытался устроиться на работу — жили очень трудно, надо было помогать семье. Поступил в типографию — смазывал клейстером корешки книг. Причём два раза проходил кистью по бумаге, а один — обсасывал, такой голодный был. Но в это время в Алма-Ате появилось много эвакуированных из Москвы, среди которых было много хороших специалистов с опытом работы — не чета нам, мальчишкам. И я остался без места. В Ачинске жила моя сестра, работала врачом. И я поехал к ней, думая хоть там подыскать работу. Но каждую неделю я исправно ходил в военкомат, надеясь, что меня всё-таки призовут. (Мне тогда не было ещё даже семнадцати, поэтому сказал, что метрики потерял, и прибавил себе полгода. На самом деле я тысяча девятьсот двадцать пятого года рождения, летний, а соврал, что с декабря тысяча девятьсот двадцать четвёртого. Так эта придуманная запись осталась у меня в паспорте. Так и праздную свой день рождения в декабре до сих пор.)
Однажды я пришёл в военкомат, а меня спросили: «Какое у вас образование?» — «Десять классов,— отвечаю.— И учусь заочно на юридическом в институте». А они как раз набирали в артиллерийское военное училище людей со средним и высшим образованием, а в Ачинске таких не хватало. Таким образом я оказался в армии — попал в Киевское Краснознамённое артиллерийское училище имени Кирова, которое было эвакуировано в Красноярск во время войны. Так я стал красноярцем. Этот город стал для меня главным моим в жизни.
Одно из ярких впечатлений тех лет — встреча с архиепископом Лукой. Нас отправляли на фронт, и мы проходили медкомиссию. Уходящих на войну традиционно напутствовали: «Чтобы не посрамили Родину, до последней капли крови защищали свой народ, за Сталина...» А священник-доктор сказал нам: «Езжайте, да спасёт вас Господь. Мы вас ждать будем». Эти слова: «Мы вас ждать будем»,— запали в мою душу, я пронёс их через всю войну. Вопрос, куда возвращаться с фронта, для меня уже не стоял, я точно знал: если выживу — приеду обратно на Енисей, ведь там ждут».
Про журналистику
Будучи собственным корреспондентом газеты «Красноярский рабочий», Анатолий Иванович много лет колесил по краю, знакомился с интересными людьми, историей и современностью могучей Сибири. Из этих путешествий и родился писатель, без памяти влюблённый в могучий край и его людей.
«В журналистику я попал, можно сказать, случайно,— вспоминал Анатолий Иванович.— С фронта ехал в Красноярск. Добрался до Новосибирска, где пересел на поезд, из тех, что в те времена называли «Максимами Горькими». Он состоял из одних теплушек, куда набивалось огромное количество людей. В Ачинске закончился путь «Максима Горького». Я вышел и увидел маленький провинциальный городок — тихий, уютный... Подумал: Господи, наконец-то после фронта попаду в обстановку тишины, в рай земной... И остался в Ачинске. Пошёл в горком комсомола, чтобы помогли с работой. Мне сказали: «Есть у нас одна должность в редакции газеты „Ленинский путь“... Но так вы ведь писать не умеете. Но сходите на всякий случай — может, примут». Газетой «Ленинский путь» руководил некий Полежаев Василий Фокич. Журналистский опыт у него был «большой». Он долгое время работал поваром в геологической партии на Севере и там выпускал стенгазету. Редактором стенгазеты был назначен потому, что к нему — повару — за довольствием сходились участники экспедиции, и он знал обо всех последних новостях. Но при этом горе-редактор, который прекрасно разбирался в супах, за всю жизнь не написал ни строчки. Зато он был коммунистом, и считалось, что знал, как руководить газетой. Например, объяснял мне, что давать объявления частного характера в газете не надо: «Что это за объявление такое: „Сочувствую, что помер кто-то“? Один помер — другой родится. Какая проблема? А партийные объявления нужно давать обязательно».
Когда стал собкором «Красноярского рабочего», я исколесил весь край, поэтому знаю каждый его уголок. Эти бескрайние просторы, неописуемая красота природы, горы, леса, поля, реки навсегда покорили моё сердце».
Про Сибирь
Больше всего меня поражало, какое неравнодушное и горячее сердце было у этого большого человека. Как он переживал за свою страну, за свою Сибирь, за свой Красноярск!..
«Красноярцы отличаются не только от россиян, но даже от сибиряков из других регионов,— уверял Анатолий Иванович.— Красноярск — вообще город особый, эту инакость обусловила его история. Например, Барнаул и Новосибирск — города, вышедшие из деревень, а наш город никогда не был деревней, он появился на свет как острог, как город-форпост. Его основали казаки, а казаки в те давние времена — это особая, привилегированная каста, белая кость. Они были вольными людьми; не желая быть в рабстве, бежали на Дон. Они же пришли в Сибирь — подальше от царей и власти. Это свободолюбие, размах в городе и крае ощущается до сих пор. Если бы не первые красноярские остроги, то не видать бы России Сибири. Местные племена не устояли бы перед воинствующими джунгарами и монголами, которые покушались на эту территорию. Наш край — это ключевая, стратегическая область, это сердце не только Сибири, но всей страны. Я уверен, что будущее наше будет коваться не в центре, а именно на местах. И в первую очередь здесь, в Красноярском крае. Самое большое богатство сибиряков — это духовность. Потому что Сибирь — территория исконно свободная, она взрастала на демократии. Здесь никогда не было крепостного права, не было драконовских законов, которые процветали в центре. В то же время в сибиряках нет равнодушия Запада, где люди живут для себя. Наш человек живёт для идеи. Раз мы согласились везти ношу сибиряка, делать нужно это хорошо, с пониманием. Мы все — строители неповторимой сибирской, красноярской жизни. Это нужно помнить».
Про совесть
«Для меня общественное признание намного ценнее и дороже, чем любая правительственная награда, которых у меня уже как у Брежнева,— говорил Анатолий Иванович.— Ведь я жил и писал для людей. Для молодого поколения я — как мамонт. С тысяча девятьсот сорок второго года живу в крае и всё это время нахожусь на острие жизни, знал обо всём, что происходило, был знаком с интересными людьми. К старости как будто поднимаешься на самую вершину и с неё видишь, что тебе скоро уходить, и хочется сказать: «Люди, не творите бесчестий, чтобы они не легли тяжёлым грузом на ваших детей и внуков». Ведь сколько можно наступать на одни и те же грабли? Революция, Гражданская война, та смута, которая прокатилась по нашей стране,— всё это не должно повториться. Мы все отвечаем за то, что произошло в стране. И только покаяние спасёт нас, вернёт к национальным, нравственным истокам. Некоторые до сих пор мечтают, чтобы вернулся Сталин. Они верят в то, что он сможет навести порядок, и не верят в те злодеяния, которые он творил. И в этом отчасти повинен и я. Хотя революций не совершал, но так или иначе поддерживал тот режим, который лежал тяжёлым гнётом на моём народе. В своей книге «Плач о России» призываю всех покаяться, каюсь в ней и я — перед людьми, перед своей многострадальной Родиной. Я не побоялся сделать этот шаг в жизни. Мы все ответственны за то, что прожили...»