Карасев Евгений. Мокрый снег

В поисках утраченного времени

Люблю погоду —
не солнечно и не дождит.
Позади годы,
если не целая жизнь.
Но всякий раз при благоприятном небе,
пользуясь перекладными,
тянусь, как гуси-лебеди,
в места родные.
Не ради бабкиного дома,
не за лекарственными кореньями —
отыскать отметины знакомые.
И как бы возвернуть время.
…Дорога никудышная,
коровьими блинами уляпанная.
Легкий туманец, будто надышанный
стадом, пасущимся на2 поле.
Подхожу к пастуху. Курит.
Желая подмазаться к мужичку, костерю власть,
не ставящую людей ни в грош.
“Садись, — говорит. — И не мучайся дурью.
Плетью обуха не перешибешь”.
Не поддержал меня ни подмигом, ни другим
сочувственным знаком —
истово цигарку самодельную жевал.
Я пристроился рядом с сельчанином
на рассохшуюся плаху.
И ровно никуда не уезжал.


На грустном окошке

На грустном окошке цветок тихо вянет —
хозяев ли нет иль забыли о нем?
И хоть называют его мокрым ванькой,
хотел бы побыть он под щедрым дождем.
А дождь за окном, как ликующий праздник,
струи бесцельно несет в водосток.
Брызги на стекла бросает, как дразнит
от жажды слабеющий жалкий цветок.
Он тянется немощно в сторону ливня,
надеждой последней себя бередя.
Не видя преграды ему непосильной,
смутившей беднягу игрою дождя…
И мне, непутевому, в путаной жизни,
подобно цветку, столько раз не везло.
Казалась удача убийственно близкой,
но стыло обманом незримым стекло…
На грустном окошке цветок тихо вянет —
хозяев ли нет иль забыли о нем?
И хоть называют его мокрым ванькой,
хотел бы побыть он под щедрым дождем.


Скромное наследство

Этот хилый, на курьих ножках домик
достался мне от матери вместе с никчемным скарбом.
Не жилье, не дача — укрытие соломенное,
когда солнце печет или дождь накрапывает.
В некотором отдалении, как за стенами острога,
высятся палаты каменные —
обделенные Богом,
немало прихватили сами.
Я не завидую ни богатым хоромам,
ни джипам, стоящим у кованых ворот,
твердо зная: лодка Харона
все это не возьмет на борт.
…Лежу в траве унаследованных соток —
слово ищу свое.
Пахнущее хлебом с пода,
подлинное, как суровье.


Сосед

Одинокий как перст сосед по коридору
и в праздник, и в пост,
точно после изрядного кира,
шумно певал:
“Построю мост на тыщу верст
и стану бригадиром”.
Про певуна говорили: забулдыга, с башкой того.
А я слушал залихватскую песню.
И пытался представить сооруженье его
с пролетами, уходящими в неизвестность.
Что это — пар из свистка,
вызов горемыки, вконец спившегося?
Или безысходная, смертная тоска
по чему-то большому, несбывшемуся?..
Наш дом редко посещал веселый гость.
Унынье нарушал лишь выпивоха сирый:
“Построю мост на тыщу верст
и стану бригадиром”.


Запоздалое желание

Просматриваю мысленно утраченного
списки —
земля выжженная.
Хотя потерять можно только близких —
остальное выживет.
Без припарок и примочек
выживут пьянки, драки.
Следователи:
— Голубок, короче! —
Колись до сраки!
Карточные удачи, проигрыши,
веселые деньки и понедельники.
Хитрованы-кореши
и плуты-подельники.
Выживут воровские фокусы,
пируэты,
стежки с острыми камушками…
…Сменить бы все это
на умерших маму и бабушку.


Мокрый снег

Неприютная улица.
Последняя из утех —
сигарета не курится.
И летит мокрый снег…
Мокрый снег, мокрый снег,
как живая слеза,
то ль с небес, то ль со стрех
застилает глаза…
С самого детства —
никому не в укор —
я искал, где согреться.
И ищу до сих пор.
Знаю дома приметы,
даже кнопку звонка.
…В пальцах мну сигарету
и смотрю огонька.
…Мокрый снег, мокрый снег,
как живая слеза,
то ль с небес, то ль со стрех
застилает глаза.


Схожая отрада

Как птицу вдали от дома,
застигнутую непогодой лихой,
греет пучок соломы
под родительскою стрехой,
так меня, усталого, изверившегося,
травленного псами злыми,
утешают обитые знакомой клеенкой

двери.

И родные шаги за ними.


Тополиная заметь

Словно заяц следы путает,
кружит тополиная заметь.
Иду, как по первопутку
ворохнувшейся памяти.
Понимаю: этот снег невзаправдашний,
невзаправдашний и собравшийся

у забора сугроб.

Но что-то прихлынуло из вчерашнего
и вызвало счастливый озноб.
Видимо, не все ворожейные линии
затерялись в жизни лихой.
…Увеселяется метель тополиная,
как сбивающий с толку косой.


На закате

Сыплет пшеница зерно перезрелое,
колос повинно провис.
Время вечернее. Тропка несмелая.
Чуткая, чудная тишь.
Помню, в далеком уж было такое —
гуляла по ниве волна.
Плутал я в глухом, застоявшемся поле,
такая ж была тишина.
Кто меня водит, голь перекатную,
душу былым бередит?..
…Стежка выходит к грунтовке укатанной,
стылый большак впереди.
Хочется кинуться в травы шелковые,
по небу облаком плыть.
Вспомнить метания, жизнь непутевую.
Вспомнить… а лучше забыть.
…Красит дорогу розово-серым
солнца закатного кисть.
Сыплет пшеница зерно перезрелое.
Чуткая, чудная тишь.


Скворечник

В детстве я прибил к березе скворечник.
Безотцовщина, золотая рота,
спустя годы, вернувшись из тьмы кромешной,
обнаружил на знакомом дереве
предмет мальчишьей заботы.
Пока я мыкал в этапах,
платил по счетам за не убранные подчистую концы,
в ребяческой постройке, сколоченной для пернатых,
неугомонные хлопотали скворцы.
Утерянное страшно вспомнить.
Умерли мои бабушка, мама.
А посеревший крохотный домик
птичьим полнится гамом.
…Оглядываюсь, как в пункте конечном.
Из всех различимых мет
шумный, веселый скворечник —
пожалуй, единственный светлый след.