ПАНИ ГАНЕВСКАЯ
В этот дом мы переехали совершенно случайно. Когда меня в очередной раз обуяла страсть к перемене мест, мы с мужем бросились лихорадочно развешивать объявления об обмене жилплощади и после долгих мытарств случайно поменялись на квартиру в самом центре, в элитном месте, где жили генералы, заслуженные артисты и другие известные люди, а этажом ниже даже находилась квартира, в своё время принадлежавшая Василию Сталину, тому самому — сыну Иосифа Виссарионовича. Хозяйка квартиры страшно боялась того, что после смерти мужа из её квартиры сделают коммуналку, поэтому без долгих раздумий поменяла свою роскошную двухкомнатную квартиру на нашу, тоже двухкомнатную, но маленькую и со смежными комнатами на окраине. Так мы и оказались соседями с паном и пани Ги... Ганевскими. Не буду раскрывать их псевдоним, ведь раньше, когда этот телевизионный кабачок постоянно мелькал на всех ещё чёрно-белых телевизорах, это имя было очень популярным. Пани была странной женщиной, иногда у неё появлялись какие-то идеи, которые надо было во что бы то ни стало реализовать, и тогда она прикладывала к этому невероятное количество усилий. Кроме того, дама страшно любила поболтать, причём говорила в основном она, от собеседника не требовалось даже иногда поддакивать — так бывала увлечена Инесса Викторовна своими монологами. Носить же она предпочитала длинные хламиды наподобие индийских сари, цветастые и многослойные. Запястья рук — окованы множеством чеканных серебряных браслетов, а пальцы унизаны разнообразными перстнями с большими драгоценными и полудрагоценными камнями. Я старалась не слишком часто попадаться ей на глаза, потому что её монологи могли затягиваться надолго. Критерий времени совершенно не волновал милейшую женщину, думаю, что она с трудом в нём ориентировалась. Хотя, может быть это и не так, и я ошибаюсь.
В тот день я сидела и пыталась готовиться к экзаменам в институте, которые маячили не за горами, а в довольно опасной близости ко мне. К тому же вот-вот должна была подъехать моя преподавательница из Уфы, которая прибывала в Москву проездом и должна была на несколько дней остановиться у нас дома. Так получилось, что я поступила учиться в музыкальный институт в Уфе. Не пройдя по конкурсу в Гнесинское училище, я решила не ждать ещё год, а поступить хоть куда, чтобы потом перевестись на второй курс уже в своём городе. Приготовив обед, сделав уборку в квартире, я, совершенно уставшая, села за учебники и попыталась сосредоточиться. Только я стала вникать в материал, как раздался звонок в дверь. Я тут же побежала открывать, понимая, что это моя преподавательница Клара Марковна. Но за дверью стояла соседка — пани Ганевская.
— Здравствуйте, Алёнушка! — чопорно произнесла она.
— Здравствуйте, Инесса Викторовна, — ответила я. — Проходите.
— Я ненадолго, милочка, всего на пару минут, — сказала та и вольготно расположилась в моём любимом кресле.
— Хотите чаю?
— Пожалуй, нет, благодарю вас. Я только-только выпила пару чашечек с нашей очаровательной соседкой Мариной Микулишной. Мне, пожалуй, хватит. Вы знаете, какие дивные пирожки и ватрушки она печёт? Её муж, генерал Выздохов всегда говорил, что не прогадал, женившись на ней, потому что она замечательно готовит. Хотя при этом он весьма недвусмысленно поглядывал на меня, но это строго между нами, дорогая!
— Да-да, конечно. А я тут к экзаменам готовлюсь. Сессия скоро начнётся.
— Да, разумеется, милочка, я вас не задержу. Я к вам по делу. Мне очень приглянулся ваш дивный журнальный столик, и я бы хотела его купить. У моей старшей дочери скоро день рождения, и он потрясающе вписывается в интерьер её квартиры. Знаете, там такие вишнёвые гардины и золотистая лепнина на потолке, думаю, это то, что надо. К тому же на их плюшевом диване почти такие же цветы, как и рисунок на вашем столике. Просто удивительно!
— Вы меня извините, Инесса Викторовна, но этот столик не продаётся. Он мне самой очень нравится.
— Как жаль, милочка, право, жаль. Он бы так чудесно нам подошёл. Если надумаете, пожалуйста, сообщите мне.
— Конечно, если надумаю, то вы первая об этом узнаете.
— До свидания, милочка.
— До свидания, Инесса Викторовна.
Я с облегчением закрыла дверь за своей соседкой и поплелась обратно к учебникам. Через пять минут, когда я уже начала слегка понимать, о каком предмете говорится в учебнике, кажется, это была “История КПСС”, раздался звонок в дверь. Открыв её, я опять обнаружила Инессу Викторовну, которая на этот раз держала в руках какой-то тяжёлый длинный свёрток.
— Ладно, милочка, вы меня уговорили. Я поменяюсь с вами. Ваш столик на мой чудесный потрясающий ковёр.
— Но мне не нужен ковёр!
— Вы даже не посмотрели на него! — И она с торжеством развернула передо мной старый выцветший и кое-где сильно потёртый дешёвый коврик советского производства.
— Это же ручная работа! Такой вы не приобретёте даже в “Берёзке”!
— Совершенно очаровательный коврик, Инесса Викторовна. Я в таком восторге, что даже не знаю, что и сказать. — Ответила я и, потеряв терпение, вынесла свой журнальный столик. — Вот, возьмите столик, я с радостью поменяюсь с вами на столь ценную и раритетную вещь.
Совершенно не представляю, что толкнуло меня на сей поступок, ведь обычно я так легко не сдаюсь. Наверное, я очень нервничала перед экзаменом, в материале которого плавала, как бревно в проруби, или что там было в оригинале?..
Инесса Викторовна подозрительно на меня посмотрела, бросила взгляд на коврик, подхватила столик подмышку и ушла, царственно кивнув головой. Не успела я дойти до учебников, как снова зазвенел звонок. Я поплелась обратно.
Инесса Викторовна стояла перед дверью со свёртком поменьше и пытливо смотрела на мою взъерошенную особу.
— Знаете, милочка, я подумала, что такую ценную вещь, можно сказать семейную реликвию, я никак не могу отдать вам в обмен на какой-то пустяковый столик. Возьмите, я принесла вам ковёр поменьше, он тоже довольно миленький. Он у нас не больше двенадцати лет, почти совсем новый.
— О, — воскликнула я с воодушевлением, — какая прелесть! Вы обладаете потрясающим вкусом, Инесса Викторовна! Это настоящее произведение искусства! Конечно, забирайте свой первый коврик и давайте мне этот. Он замечательно будет гармонировать с моими обоями!
Естественно, я несла полную чушь, но мне уже было всё равно, требовалось как можно скорее отвязаться от милой пани и заняться самым насущным делом — учебниками. Тут моя соседка посмотрела на меня ещё более подозрительно, чем в тот раз, свернула первый из своих ковриков и пошла к себе. От усталости и лёгкой очумелости я присела на пуфик в коридоре и стала тупо смотреть на входную дверь. Как оказалось — не зря. Буквально через минуту опять затрезвонили в дверь. В проёме стояла с высокомерно-обиженным видом пани Ганевская, держа подмышкой мой столик.
— Знаете, милочка, — сказала она, — я передумала. Ваш столик совсем не так хорош, как мой чудесный коврик, я просто не могу себе позволить поменяться с вами. Потомки не простят мне такого предательства. Это будет неправильно. И мой муж сказал мне, чтобы я оставила коврики дома, на своих местах. Он так привык к ним, что будет жутко расстроен их исчезновением.
— О, как жаль, милая Инесса Викторовна, — воскликнула я, всплеснув руками, — я уже успела привязаться к дивному узору на вашем потрясающем коврике. Мне будет его безумно не хватать.
— Ничего, милочка, вы всегда можете зайти ко мне в гости и полюбоваться им. Я вам разрешаю.
Сгрузив в коридоре мой столик, соседка проворно подхватила коврик и кинулась наутёк. Очевидно, она думала, что я буду долго уговаривать её, оставить мне свой раритет.
Не могу сказать, что в тот момент мне было смешно. Вернее, совсем не было. Пани Ганевская произвела на меня такое мощное впечатление своими обменами, что я задумчиво прошагала на кухню, чтобы сварить себе кофе. Где-то минут через пятнадцать раздался очередной звонок в дверь. За ней стояла, нет, не пани Ганевская, а моя преподавательница, но почему-то в старом ватном тулупе, в валенках и в компании с каким-то странным небритым мужчиной, в руках которого был коричневато-серый картонный чемодан с железными углами по краям, поцарапанный и побитый долгими путешествиями. Надо вам сказать, что до этого я общалась с Кларой Марковной только по телефону и не знала, как она выглядит.
— Здравствуйте, — поздоровалась я. — Проходите, я вас давно жду.
Молча кивнув, мои гости прошли в туалет и стали там копаться, чем-то громко стучать и шуршать. Удивлению моему не было предела, но я постаралась не обращать на это внимания. Люди из аэропорта, мало ли, дорога опять таки длинная... Почему она только не предупредила меня, что будет не одна? Может, просто не успела? Иногда у людей разные ситуации возникают. Всё же, могла бы и с дороги позвонить. Что они там делают?
Тем не менее, когда странная пара вышла из туалета, я радостно распахнула объятия и вскричала:
— Ну, давайте же обедать. Я тут борщичку сварила, котлеток нажарила. К столу.
Мужчина и женщина переглянулись и отрицательно помотали головой.
— Ну, тогда отдохните с дороги, — с энтузиазмом продолжала я, — я вам чистое бельё уже постлала и комнату отдельную приготовила. Не стесняйтесь, раздевайтесь, проходите. Позвольте-ка мне ваш чемоданчик. — С этими словами я вцепилась в старый потёрханный чемодан в руках мужчины.
Тот с ужасом поглядев на меня, попятился к двери и потянул чемодан на себя. Женщина постаралась держаться к нему поближе, очевидно, чтобы отвоевать дорожную кладь при необходимости. Тут зазвонил телефон. Я побежала взять трубку в комнату и поэтому отпустила ручку чемодана, а странная пара резво выскочила в коридор, испуганно хлопнув дверью.
— Алёнушка, — сказала в трубку моя мама, — я забыла тебя предупредить, я тебе тут сантехников вызвала, у тебя же туалет засорился. А то приедет твоя преподавательница, а туалет не работает, неудобно получится!
— Спасибо, мама, — ответила я, — они только что ушли. — И разразилась гомерическим хохотом.
Успокоилась я только к приезду Клары Марковны. Но когда раздался звонок в дверь, то к ней я кралась на цыпочках, как партизан и долго смотрела в дверной глазок, прежде чем с опаской в голосе, тихо спросить:
— Кто там?
РОКОКО
Америка. Нью-Йорк. Слова для советского человека прямо какие-то всеобъемлющие. Попав первый раз в этот город, совершенно дуреешь — огромные небоскрёбы уносятся с чудовищной скоростью ввысь, стремясь пронзить небосвод своими вершинами. Небо расстилается низко-низко и далеко вширь, так что кажется, что ты где-то под колпаком. Ощущения нереальные. Солнце отражается в окнах небоскрёбов, ломая свои лучи причудливо изогнутыми формами, и они, отражаясь от одного здания-великана к другому, пробегают так целый квартал. На улицах полно жёлтых такси, которые вереницами деловито ползут по своим делам, словно муравейник проснулся на рассвете и тут же захлопотал, зашевелился и потёк одной бесконечной струёй навстречу солнцу. Американский люд различных мастей, вероисповеданий, возрастов и национальностей с белозубой улыбкой несётся на работу, надеясь на ту Великую Мечту, которая в едином порыве и создала эту страну. Красочные витрины, огромные щиты рекламы, чётко распланированные строгие линии улиц — всё поражает человека, впервые очутившегося в этой эпопее будущего.
Попав сюда ещё только на подходе к перестройке, я окунулась в этот нереальный мир с головой. После бедного и голодного СССР эта страна показалась мне тем местом, где сбываются все мечты, если только приложить к этому капельку усилий. Приехала я в Нью-Йорк по приглашению одного не очень хорошо знакомого американца. Хотелось попутешествовать по миру и посмотреть разные страны. Конечно, тогда мне ещё не закрадывалась мысль о том, чтобы остаться здесь навсегда. Это было слишком смело, а прибитые коммунизмом, мыслить широко мы почти не умели.
Пожив у этого американца с месяц, я поняла, что надо искать себе другое пристанище — он явно не рассчитывал на то, что я задержусь на неопределённый срок. Питался он всегда в ресторанах, а дома еды не держал. Я не могла напрашиваться ходить ужинать с ним, потому что американцы платят каждый сам за себя, а просить его, чтобы он меня покормил, было стыдно. К тому времени, за отсутствием каких-бы то ни было денег, я целыми днями смотрела американское телевидение, сидя дома, и в один прекрасный момент поняла, что то, что говорит мне с экрана господин Президент, я прекрасно понимаю. Поскольку он наверняка не удосужился выучить русский язык (с логикой у меня вроде всё в порядке), я сделала вывод, что теперь слегка секу в английском, а когда я поняла без перевода виртуозные идиомы Гарлема, — мои познания углубились ещё основательней.
Надо было искать жильё. Подняв свои немногочисленные связи, я почти случайно познакомилась с человеком, который едва не стал причиной моего тихого помешательства. Но всё по порядку. Милого пожилого афроамериканца звали Джим, и он был саксофонистом. Музыкантом он был неплохим и зарабатывал порядочно, так что предложил мне одну из своих комнат, скорее из сострадания или чувства авантюризма, чем из-за нужды в деньгах. Квартира, в которой он жил, состояла из двух квартир, разделённых обычной межкомнатной дверью и закрытой на замок, от которой у Джима был ключ. Дело всё в том, что раньше эти хоромы были поистине огромными, где-то около двенадцати комнат, и их занимали миллионеры, — какая-то семья, погибшая на “Титанике”. Я не знаю историю разделения этой площади на две квартиры, и, честно говоря, тогда меня волновало лишь одно — что я не останусь на улице без крыши над головой и без куска хлеба. Джим был очень забавным и любил мне покровительствовать. Я рассказывала ему о русских писателях и поэтах, гуляла с его собаками, убирала квартиру, — он прагматически кормил меня, покупал какие-то вещи и учил водить машину. В общем, жили мы душа в душу.
Соседнюю квартиру, примыкающую к нашей, занимал актёр, достаточно востребованный для того, чтобы по полгода и более не появляться дома. Джим, обладая на свой собственный взгляд практической смёткой, решил купать собак в ванне этого актёра. Каждую неделю мы открывали ключом (который почему-то у нас был) дверь, ведущую в жильё соседа, устраивали для собак помывочный день и тщательно купали их в роскошной ванне ничего не подозревающего хозяина помещения. Сначала мне это не очень нравилось, но потом я привыкла — ведь если это достаточно долго сходит с рук, то почему бы и нет?
Как-то раз, придя домой, я обнаружила в холле прелестное, старинное, почти королевское кресло в стиле рококо. Изогнутые перетекающие друг в друга линии подлокотников из светлого ореха с вырезанными на нём листьями, очаровательная акварельная обивка с розоватыми цветами и букетами по светло-зелёному гобелену в китайском стиле, грациозные, игривые завитки ножек — кресло было таким прекрасным и совершенным, что притягивало к себе взгляд.
— Джим, откуда это чудо? — спросила я.
— Тебе нравится? — ухмыльнулся Джим.
— Конечно.
— Это тебе. У королевы должен быть свой трон.
— Спасибо. Это так потрясающе. У меня просто нет слов.
Сколько я ни допытывалась, откуда это — Джим молчал.
Буквально через несколько дней в нашу дверь позвонили. Я была чем-то занята, поэтому слегка замешкалась в комнате, когда же вышла, то дверь была заперта, и никого не было видно. Я взглянула на Джима — на нём не было лица: он был весь белый (не смотря на природную темноту кожи), пухлые губы тряслись, и белки глаз стали казаться ещё больше, чем были на самом деле.
— Что такое, Джим, кто-то умер? — спросила я, переполняясь заранее скорбью к утрате моего друга.
Джим покачал головой и промычал что-то невразумительное.
— Может воды? — он только досадливо потряс головой и опять издал очень странные звуки.
— Кто это был? — не теряла надежду на ответ я.
Наконец, после нескольких безуспешных попыток, ему удалось выдавить:
— Полиция.
— И что они хотели? — искренне удивилась я.
— Понимаешь, — сконфуженно произнёс Джим, посмотрев куда-то вниз, по-моему, как раз на мой порванный носок из которого торчал большой палец ноги, — это кресло, которое так тебе понравилось, и которое теперь стоит в твоей комнате, оно, в общем, не наше. Оно... нашего соседа... я тут подумал: его всё равно никогда нет, а Алёне (это я) оно понравится... так перетащу-ка я его к нам... и вот... — тут он окончательно потупился.
— Да-а-а-а-а-а-а-а?! — произнесла я. — ...а-а-а-а... ну-у-у-у-у...
— Да ты понимаешь, что теперь будет? — прорезался у меня, наконец, голос. — Тебя посадят в тюрьму, а меня ждёт или тюрьма, или высылка в СССР и тюрьма там! Ты что совсем ненормальный?
— Ну, не сердись, Алёнушка, — тихо, как побитая собака, попросил он. — Я же хотел тебе угодить.
— Господи, — зарыдала я, — что же теперь будет?
Через несколько мгновений тягостных раздумий Джим встрепенулся и радостно произнёс:
— Я знаю, что делать!
И он посвятил меня в свой план.
Надо вам сказать, что из нашей квартиры шла лестница прямо на крышу, и мы часто там загорали, пили вино, смотрели по ночам на звёзды. И вот теперь, по узкой винтовой лестнице мы потащили на крышу тяжёлое массивное кресло, пронося его как раз мимо окон обокраденного соседа. Там ещё возилась полиция, тщательно изучая место преступления. Сейчас я с ужасом думаю о том, что было бы, глянь кто-либо из них в окно. Слава богу, этого не произошло. Мы успешно перетащили злополучный антиквариат наверх, хотя я и не представляю как.
Только мы избавились от улик, как к нам в дверь опять позвонили. Вежливые полицейские прошли в коридор и попросили осмотреть квартиру. Мы, в прострации, согласились. Извинившись за беспокойство, наши визитёры краем глаза оглядели квартиру и через минуту ушли.
Я посмотрела на Джима. Его наморщенный лоб выдавал невероятную работу мысли. Наконец, его лицо просветлело.
— Вот что, — радостно произнёс он, — надо его тащить назад, а то вдруг они заглянут на крышу, лестница-то только у нас, другие жильцы такого доступа на крышу не имеют, и тогда нас точно загребут. Как пить дать загребут. — И он хитро посмотрел на меня, вероятно ожидая аплодисментов за свою изворотливость.
— Джим, я не смогу, — отчаянно проскулила я, с ужасом представив себе эту картину.
В общем, следующие полчаса мы на цыпочках тащили этот трон с крыши обратно в дом, стараясь при этом слиться со стеной и не издать ни шороха.
Радостно переведя дух после завершения садомазохистских упражнений, мы стали думать, что делать дальше. В тюрьму, понятное дело не хотелось, обратно в СССР ещё меньше, поэтому Джим решил всё радикально... более чем...
В три часа утра, запершись в ванне, он со слезами на глазах пилил пилой и рубил топором уникальную коллекционную мебель и выносил её по частям на помойку в маленькой авоське, совершая воровские перебежки от квартиры до помойки и обратно. Надо вам сказать, кресло он распилил практически мгновенно. Не знаю, откуда у него такие навыки и быстрота, но скорость смахивала на скорость кота Тома из моих любимых мультфильмов “Том и Джерри”.
На сей раз, всё окончилось благополучно. Полиция ничего не нашла и, наверно, это был один из самых загадочных случаев воровства.
Джим потом долго передо мной извинялся, и я его простила, но как вы думаете, смогла я и дальше жить рядом с такой бомбой замедленного действия? Правильно — нет. И мне опять пришлось искать себе квартиру.
ЧЁРНЫЙ ВОРОНОК И ДРУГИЕ ПРЕЛЕСТИ ЖИЗНИ
Я жутко боялась ехать куда-то одна. Чёрт меня дёрнул отправиться поступать в музыкальный институт в Уфу! Ну, не поступила в Гнесинку в этом году, поступлю в следующем и что? А теперь надо ехать, вернее, лететь на край земли и всё из-за моего бешеного темперамента и невероятного упрямства. И зачем я на такое решилась? Страшно-то как! Я уже давно нигде не бывала одна. И в общественном транспорте, и на машине рядом со мной всегда мой муж — Боян и руку подаст, и поддержит, как бы чего не случилось, а тут на тебе: перелёт Москва — Уфа и ещё неделю экзамены в институт. Хорошо хоть жить я буду в гостинице, а не в общежитии. Когда Боян пошёл работать в УпДК (Управление делами дипломатического корпуса при МИД СССР), я вообще забыла, что значит ходить пешком — ездили только на служебной “Волге”. Мой муж — болгарин, устроился туда работать шофёром у одного из генералов и мог пользоваться в свободное время служебной машиной. Как хорошо! Никакой тебе давки в автобусе, боязни, что порвут с таким трудом приобретённые в “Берёзке” гипюровые колготки или наставят сумками и локтями синяков на теле. Выбравшийся из общественного транспорта пассажир, как правило, напоминает взлохмаченного общипанного кочета, только что выдержавшего бой с целой гвардией своих соперников и вид после этого у гражданина совсем не товарный. Человек быстро привыкает к хорошему и совершенно разучивается жить по-прежнему, по-советски. Почему? А потому что не хочется уже как все, хочется хорошо, по-настоящему. Не надо стоять километровые очереди за бананами и туалетной бумагой, не надо в овощном магазине выбирать сетку с наименее гнилой картошкой, вдыхая её сладковато-прелый запах, не надо беспокоиться достанется ли тебе, отстоявшей три часа на улице, на морозе, посиневший трупик умершего голодной смертью, пупырчатого цыплёнка... Всего этого не надо.
Мне сказочно повезло. Боян постарался и через УпДК организовал мне гостиницу и машину, которая должна была меня встретить в аэропорту в Уфе и доставить на место, чтобы я не боялась одна с сумками в чужом незнакомом городе.
Долетела я без приключений. Спускаясь по трапу самолёта, ещё издали приметила чёрный воронок с решётками на окнах. “Упс! — подумала я, — а мы, оказывается, с преступником в одном салоне летели. Ещё повезло, что всё так мирно обошлось”. У воронка стояли три колоритных милиционера в форме. Два суровых стража закона с обветренными лицами и одна дама-милиционер весьма внушительных габаритов, с очень строгим выражением лица и бровями домиком, сразу видно — главная. Они скользнули по мне невидящим взглядом и напряжённо стали осматривать толпу новоприбывших пассажиров. Я прошла дальше. Багаж надо было ждать около часа, и всё это время я лениво ходила по залу, пила кофе, рассматривала газеты и журналы. Одета я была как все, очень просто. Никаких дорогих вещей у меня не было и в помине. Маечка да штанишки сорокового размера, обычная худенькая студентка, каких море, пацанка.
Подойдя, наконец, к багажному отделению, где на ленте крутился багаж прибывшего из Москвы рейса, я увидела в стороне ту же милицейскую троицу, у ног которой стояли две мои рыжие кожаные сумки. Таких сумок больше ни у кого не было, Боян покупал их в Болгарии, поэтому я сделала печальный вывод о том, что троица здесь по мою душу. К горлу подкатила дурнота, колени подогнулись. На ватных ногах я подошла к милиционерам.
— Гражданка Авиотова? — грохочущим басом спросила меня начальница.
— Да, это я, — тоненько пискнула я.
— Вас поручили встретить и проводить до гостиницы, — суровым тоном сообщила мне дама. — Пройдёмте.
Они подхватили мои сумки, и повели меня к выходу, как под конвоем. Пассажиры, летевшие со мной в самолёте, с ужасом смотрели в нашу сторону. “Так вот она, преступница”, — наверное, крутилось у них в мозгу. Вежливо проводив меня до воронка, они посадили меня вперёд, рядом с шофёром, а сами уселись сзади в зарешётчатый кузов, вместе с багажом. “Спасибо хоть на этом, — пронеслось у меня в голове, — я ещё никогда с таким “почётом” не ездила. Ну и дела. Вот так приключение. А у них-то просто дипломатических машин нету, хи-хи”. Это моё “хи-хи” было несколько нервным, но кто бы на моём месте не перетрусил? Пытаясь спрятать испуг и дрожь, я храбро заговорила с шофёром, молоденьким мальчиком солдатом, но тот нервно косился назад и только невнятно мычал какие-то односложные междометия. “Да они же меня боятся, — осенило меня, — вдруг я иностранный шпион или наоборот какое-то высокопоставленное лицо. У них, может, и подобных случаев раньше не было, если они такую встречу организовали!” Я не стала больше мучить солдатика и всю дорогу молча смотрела в окно. Зато в гостинице мне предоставили номер люкс, а милиционеры даже донесли мои сумки на третий этаж — лифт не работал.
— Будете уезжать, позвоните, мы вас доставим обратно в аэропорт. — отчеканила командирским голосом милиционерша, и они вышли.
“Ух!” — подумала я и бросилась звонить мужу с известиями о благополучном прилёте и с “благодарностями” за организованную встречу.
Мне очень повезло, что в экзаменационной комиссии присутствовал молодой преподаватель, которому рекомендовали меня знакомые. Четыре дня перед экзаменами он занимался со мной, помогая “подтянуть” какие-то билеты, предупреждая о каверзных вопросах. Альберт Геннадьевич, так его звали, только что окончил институт и устроился там же преподавателем полифонии. Это был очень умный, скромный и интеллигентный человек, искренне стремящийся мне помочь в поступлении. Слава Богу, всё прошло нормально, и я без каких-либо эксцессов сдала все предметы. После объявления результатов, Альберт Геннадьевич зашёл ко мне в гостиницу — поздравить. Я была очень благодарна ему за поддержку и своевременную помощь. Вдруг в дверь номера кто-то постучал. Оказалось, что это мои подружки пришли праздновать наше поступление. В общежитии было не так просторно и вольготно, как в моём номере люкс. Я посмотрела на преподавателя. Альберт Геннадьевич смутился, уши у него покраснели.
— Понимаете, Алёна, — сказал он, — я принимал у них экзамены и, хотя мы с вами не делаем ничего плохого, мне бы не хотелось, чтобы они меня у вас застали. Это несколько неприлично. Вы не находите?
— Хорошо, Альберт Геннадьевич, посидите тогда на балконе, а я постараюсь их побыстрее выпроводить отсюда. — Закрыв балконную дверь, я задёрнула тяжёлые жаккардовые занавески.
Весёлая гудящая толпа девчонок заполонила мой номер. Бутерброды, шампанское, вино, фрукты — вскладчину — что ещё надо счастливому студенту? Сознание того, что ты перешагнул Рубикон, взял очередную высоту иногда пьянит почище, чем какая-то бутыль вина или шампанского. Народ уходить категорически не хотел.
— Ну, ты чего, Алёна?
— Не обижай нас, что ты как не родная?
— Поступили же!
— Кайф!
— Давай, за нас, за наше студенческое братство!
— Алёна, не выделывайся, расселась тут в люксе, и знаться с нами не хочет.
В общем, выпроводила я их только через три с половиной часа. Закрыв за последним из посетителей дверь, я с опаской выглянула на балкон.
— Альберт Геннадьевич, как вы тут?
— Да, вот, сижу, — ответил потухшим голосом тот. — А я видел, как мою машину угоняли. Подошёл какой-то бугай, сел за руль и уехал. А я сижу. Что я мог? Пойду сейчас в милицию, напишу заявление. — Он с трудом размял затёкшие от неудобной позы ноги и, кряхтя, отправился к выходу.
— Поздравляю вас, Алёна, с поступлением в наш институт. — скорбно глядя на меня повлажневшими грустными глазами, сказал он на прощанье.
— Вы позвоните мне, как там, в общем, с машиной, — пряча глаза, виновато попросила я.
— Конечно, — кивнул преподаватель и закрыл за собой дверь.
Через несколько часов он позвонил мне в номер и уже повеселевшим голосом сказал, что машина нашлась. Выяснилось, что она стояла в неположенном месте перед гостиницей и милиция отогнала её на стоянку. Только и всего. Я очень обрадовалась, потому что страшно переживала из-за этой нелепой ситуации, а оказалось, как ни крути, — наша милиция нас бережёт, в какой бы форме это ни выражалось. Только в аэропорт я предпочла ехать своим ходом, а не на воронке. Чёрт с ними, с колготками.
В этот дом мы переехали совершенно случайно. Когда меня в очередной раз обуяла страсть к перемене мест, мы с мужем бросились лихорадочно развешивать объявления об обмене жилплощади и после долгих мытарств случайно поменялись на квартиру в самом центре, в элитном месте, где жили генералы, заслуженные артисты и другие известные люди, а этажом ниже даже находилась квартира, в своё время принадлежавшая Василию Сталину, тому самому — сыну Иосифа Виссарионовича. Хозяйка квартиры страшно боялась того, что после смерти мужа из её квартиры сделают коммуналку, поэтому без долгих раздумий поменяла свою роскошную двухкомнатную квартиру на нашу, тоже двухкомнатную, но маленькую и со смежными комнатами на окраине. Так мы и оказались соседями с паном и пани Ги... Ганевскими. Не буду раскрывать их псевдоним, ведь раньше, когда этот телевизионный кабачок постоянно мелькал на всех ещё чёрно-белых телевизорах, это имя было очень популярным. Пани была странной женщиной, иногда у неё появлялись какие-то идеи, которые надо было во что бы то ни стало реализовать, и тогда она прикладывала к этому невероятное количество усилий. Кроме того, дама страшно любила поболтать, причём говорила в основном она, от собеседника не требовалось даже иногда поддакивать — так бывала увлечена Инесса Викторовна своими монологами. Носить же она предпочитала длинные хламиды наподобие индийских сари, цветастые и многослойные. Запястья рук — окованы множеством чеканных серебряных браслетов, а пальцы унизаны разнообразными перстнями с большими драгоценными и полудрагоценными камнями. Я старалась не слишком часто попадаться ей на глаза, потому что её монологи могли затягиваться надолго. Критерий времени совершенно не волновал милейшую женщину, думаю, что она с трудом в нём ориентировалась. Хотя, может быть это и не так, и я ошибаюсь.
В тот день я сидела и пыталась готовиться к экзаменам в институте, которые маячили не за горами, а в довольно опасной близости ко мне. К тому же вот-вот должна была подъехать моя преподавательница из Уфы, которая прибывала в Москву проездом и должна была на несколько дней остановиться у нас дома. Так получилось, что я поступила учиться в музыкальный институт в Уфе. Не пройдя по конкурсу в Гнесинское училище, я решила не ждать ещё год, а поступить хоть куда, чтобы потом перевестись на второй курс уже в своём городе. Приготовив обед, сделав уборку в квартире, я, совершенно уставшая, села за учебники и попыталась сосредоточиться. Только я стала вникать в материал, как раздался звонок в дверь. Я тут же побежала открывать, понимая, что это моя преподавательница Клара Марковна. Но за дверью стояла соседка — пани Ганевская.
— Здравствуйте, Алёнушка! — чопорно произнесла она.
— Здравствуйте, Инесса Викторовна, — ответила я. — Проходите.
— Я ненадолго, милочка, всего на пару минут, — сказала та и вольготно расположилась в моём любимом кресле.
— Хотите чаю?
— Пожалуй, нет, благодарю вас. Я только-только выпила пару чашечек с нашей очаровательной соседкой Мариной Микулишной. Мне, пожалуй, хватит. Вы знаете, какие дивные пирожки и ватрушки она печёт? Её муж, генерал Выздохов всегда говорил, что не прогадал, женившись на ней, потому что она замечательно готовит. Хотя при этом он весьма недвусмысленно поглядывал на меня, но это строго между нами, дорогая!
— Да-да, конечно. А я тут к экзаменам готовлюсь. Сессия скоро начнётся.
— Да, разумеется, милочка, я вас не задержу. Я к вам по делу. Мне очень приглянулся ваш дивный журнальный столик, и я бы хотела его купить. У моей старшей дочери скоро день рождения, и он потрясающе вписывается в интерьер её квартиры. Знаете, там такие вишнёвые гардины и золотистая лепнина на потолке, думаю, это то, что надо. К тому же на их плюшевом диване почти такие же цветы, как и рисунок на вашем столике. Просто удивительно!
— Вы меня извините, Инесса Викторовна, но этот столик не продаётся. Он мне самой очень нравится.
— Как жаль, милочка, право, жаль. Он бы так чудесно нам подошёл. Если надумаете, пожалуйста, сообщите мне.
— Конечно, если надумаю, то вы первая об этом узнаете.
— До свидания, милочка.
— До свидания, Инесса Викторовна.
Я с облегчением закрыла дверь за своей соседкой и поплелась обратно к учебникам. Через пять минут, когда я уже начала слегка понимать, о каком предмете говорится в учебнике, кажется, это была “История КПСС”, раздался звонок в дверь. Открыв её, я опять обнаружила Инессу Викторовну, которая на этот раз держала в руках какой-то тяжёлый длинный свёрток.
— Ладно, милочка, вы меня уговорили. Я поменяюсь с вами. Ваш столик на мой чудесный потрясающий ковёр.
— Но мне не нужен ковёр!
— Вы даже не посмотрели на него! — И она с торжеством развернула передо мной старый выцветший и кое-где сильно потёртый дешёвый коврик советского производства.
— Это же ручная работа! Такой вы не приобретёте даже в “Берёзке”!
— Совершенно очаровательный коврик, Инесса Викторовна. Я в таком восторге, что даже не знаю, что и сказать. — Ответила я и, потеряв терпение, вынесла свой журнальный столик. — Вот, возьмите столик, я с радостью поменяюсь с вами на столь ценную и раритетную вещь.
Совершенно не представляю, что толкнуло меня на сей поступок, ведь обычно я так легко не сдаюсь. Наверное, я очень нервничала перед экзаменом, в материале которого плавала, как бревно в проруби, или что там было в оригинале?..
Инесса Викторовна подозрительно на меня посмотрела, бросила взгляд на коврик, подхватила столик подмышку и ушла, царственно кивнув головой. Не успела я дойти до учебников, как снова зазвенел звонок. Я поплелась обратно.
Инесса Викторовна стояла перед дверью со свёртком поменьше и пытливо смотрела на мою взъерошенную особу.
— Знаете, милочка, я подумала, что такую ценную вещь, можно сказать семейную реликвию, я никак не могу отдать вам в обмен на какой-то пустяковый столик. Возьмите, я принесла вам ковёр поменьше, он тоже довольно миленький. Он у нас не больше двенадцати лет, почти совсем новый.
— О, — воскликнула я с воодушевлением, — какая прелесть! Вы обладаете потрясающим вкусом, Инесса Викторовна! Это настоящее произведение искусства! Конечно, забирайте свой первый коврик и давайте мне этот. Он замечательно будет гармонировать с моими обоями!
Естественно, я несла полную чушь, но мне уже было всё равно, требовалось как можно скорее отвязаться от милой пани и заняться самым насущным делом — учебниками. Тут моя соседка посмотрела на меня ещё более подозрительно, чем в тот раз, свернула первый из своих ковриков и пошла к себе. От усталости и лёгкой очумелости я присела на пуфик в коридоре и стала тупо смотреть на входную дверь. Как оказалось — не зря. Буквально через минуту опять затрезвонили в дверь. В проёме стояла с высокомерно-обиженным видом пани Ганевская, держа подмышкой мой столик.
— Знаете, милочка, — сказала она, — я передумала. Ваш столик совсем не так хорош, как мой чудесный коврик, я просто не могу себе позволить поменяться с вами. Потомки не простят мне такого предательства. Это будет неправильно. И мой муж сказал мне, чтобы я оставила коврики дома, на своих местах. Он так привык к ним, что будет жутко расстроен их исчезновением.
— О, как жаль, милая Инесса Викторовна, — воскликнула я, всплеснув руками, — я уже успела привязаться к дивному узору на вашем потрясающем коврике. Мне будет его безумно не хватать.
— Ничего, милочка, вы всегда можете зайти ко мне в гости и полюбоваться им. Я вам разрешаю.
Сгрузив в коридоре мой столик, соседка проворно подхватила коврик и кинулась наутёк. Очевидно, она думала, что я буду долго уговаривать её, оставить мне свой раритет.
Не могу сказать, что в тот момент мне было смешно. Вернее, совсем не было. Пани Ганевская произвела на меня такое мощное впечатление своими обменами, что я задумчиво прошагала на кухню, чтобы сварить себе кофе. Где-то минут через пятнадцать раздался очередной звонок в дверь. За ней стояла, нет, не пани Ганевская, а моя преподавательница, но почему-то в старом ватном тулупе, в валенках и в компании с каким-то странным небритым мужчиной, в руках которого был коричневато-серый картонный чемодан с железными углами по краям, поцарапанный и побитый долгими путешествиями. Надо вам сказать, что до этого я общалась с Кларой Марковной только по телефону и не знала, как она выглядит.
— Здравствуйте, — поздоровалась я. — Проходите, я вас давно жду.
Молча кивнув, мои гости прошли в туалет и стали там копаться, чем-то громко стучать и шуршать. Удивлению моему не было предела, но я постаралась не обращать на это внимания. Люди из аэропорта, мало ли, дорога опять таки длинная... Почему она только не предупредила меня, что будет не одна? Может, просто не успела? Иногда у людей разные ситуации возникают. Всё же, могла бы и с дороги позвонить. Что они там делают?
Тем не менее, когда странная пара вышла из туалета, я радостно распахнула объятия и вскричала:
— Ну, давайте же обедать. Я тут борщичку сварила, котлеток нажарила. К столу.
Мужчина и женщина переглянулись и отрицательно помотали головой.
— Ну, тогда отдохните с дороги, — с энтузиазмом продолжала я, — я вам чистое бельё уже постлала и комнату отдельную приготовила. Не стесняйтесь, раздевайтесь, проходите. Позвольте-ка мне ваш чемоданчик. — С этими словами я вцепилась в старый потёрханный чемодан в руках мужчины.
Тот с ужасом поглядев на меня, попятился к двери и потянул чемодан на себя. Женщина постаралась держаться к нему поближе, очевидно, чтобы отвоевать дорожную кладь при необходимости. Тут зазвонил телефон. Я побежала взять трубку в комнату и поэтому отпустила ручку чемодана, а странная пара резво выскочила в коридор, испуганно хлопнув дверью.
— Алёнушка, — сказала в трубку моя мама, — я забыла тебя предупредить, я тебе тут сантехников вызвала, у тебя же туалет засорился. А то приедет твоя преподавательница, а туалет не работает, неудобно получится!
— Спасибо, мама, — ответила я, — они только что ушли. — И разразилась гомерическим хохотом.
Успокоилась я только к приезду Клары Марковны. Но когда раздался звонок в дверь, то к ней я кралась на цыпочках, как партизан и долго смотрела в дверной глазок, прежде чем с опаской в голосе, тихо спросить:
— Кто там?
РОКОКО
Америка. Нью-Йорк. Слова для советского человека прямо какие-то всеобъемлющие. Попав первый раз в этот город, совершенно дуреешь — огромные небоскрёбы уносятся с чудовищной скоростью ввысь, стремясь пронзить небосвод своими вершинами. Небо расстилается низко-низко и далеко вширь, так что кажется, что ты где-то под колпаком. Ощущения нереальные. Солнце отражается в окнах небоскрёбов, ломая свои лучи причудливо изогнутыми формами, и они, отражаясь от одного здания-великана к другому, пробегают так целый квартал. На улицах полно жёлтых такси, которые вереницами деловито ползут по своим делам, словно муравейник проснулся на рассвете и тут же захлопотал, зашевелился и потёк одной бесконечной струёй навстречу солнцу. Американский люд различных мастей, вероисповеданий, возрастов и национальностей с белозубой улыбкой несётся на работу, надеясь на ту Великую Мечту, которая в едином порыве и создала эту страну. Красочные витрины, огромные щиты рекламы, чётко распланированные строгие линии улиц — всё поражает человека, впервые очутившегося в этой эпопее будущего.
Попав сюда ещё только на подходе к перестройке, я окунулась в этот нереальный мир с головой. После бедного и голодного СССР эта страна показалась мне тем местом, где сбываются все мечты, если только приложить к этому капельку усилий. Приехала я в Нью-Йорк по приглашению одного не очень хорошо знакомого американца. Хотелось попутешествовать по миру и посмотреть разные страны. Конечно, тогда мне ещё не закрадывалась мысль о том, чтобы остаться здесь навсегда. Это было слишком смело, а прибитые коммунизмом, мыслить широко мы почти не умели.
Пожив у этого американца с месяц, я поняла, что надо искать себе другое пристанище — он явно не рассчитывал на то, что я задержусь на неопределённый срок. Питался он всегда в ресторанах, а дома еды не держал. Я не могла напрашиваться ходить ужинать с ним, потому что американцы платят каждый сам за себя, а просить его, чтобы он меня покормил, было стыдно. К тому времени, за отсутствием каких-бы то ни было денег, я целыми днями смотрела американское телевидение, сидя дома, и в один прекрасный момент поняла, что то, что говорит мне с экрана господин Президент, я прекрасно понимаю. Поскольку он наверняка не удосужился выучить русский язык (с логикой у меня вроде всё в порядке), я сделала вывод, что теперь слегка секу в английском, а когда я поняла без перевода виртуозные идиомы Гарлема, — мои познания углубились ещё основательней.
Надо было искать жильё. Подняв свои немногочисленные связи, я почти случайно познакомилась с человеком, который едва не стал причиной моего тихого помешательства. Но всё по порядку. Милого пожилого афроамериканца звали Джим, и он был саксофонистом. Музыкантом он был неплохим и зарабатывал порядочно, так что предложил мне одну из своих комнат, скорее из сострадания или чувства авантюризма, чем из-за нужды в деньгах. Квартира, в которой он жил, состояла из двух квартир, разделённых обычной межкомнатной дверью и закрытой на замок, от которой у Джима был ключ. Дело всё в том, что раньше эти хоромы были поистине огромными, где-то около двенадцати комнат, и их занимали миллионеры, — какая-то семья, погибшая на “Титанике”. Я не знаю историю разделения этой площади на две квартиры, и, честно говоря, тогда меня волновало лишь одно — что я не останусь на улице без крыши над головой и без куска хлеба. Джим был очень забавным и любил мне покровительствовать. Я рассказывала ему о русских писателях и поэтах, гуляла с его собаками, убирала квартиру, — он прагматически кормил меня, покупал какие-то вещи и учил водить машину. В общем, жили мы душа в душу.
Соседнюю квартиру, примыкающую к нашей, занимал актёр, достаточно востребованный для того, чтобы по полгода и более не появляться дома. Джим, обладая на свой собственный взгляд практической смёткой, решил купать собак в ванне этого актёра. Каждую неделю мы открывали ключом (который почему-то у нас был) дверь, ведущую в жильё соседа, устраивали для собак помывочный день и тщательно купали их в роскошной ванне ничего не подозревающего хозяина помещения. Сначала мне это не очень нравилось, но потом я привыкла — ведь если это достаточно долго сходит с рук, то почему бы и нет?
Как-то раз, придя домой, я обнаружила в холле прелестное, старинное, почти королевское кресло в стиле рококо. Изогнутые перетекающие друг в друга линии подлокотников из светлого ореха с вырезанными на нём листьями, очаровательная акварельная обивка с розоватыми цветами и букетами по светло-зелёному гобелену в китайском стиле, грациозные, игривые завитки ножек — кресло было таким прекрасным и совершенным, что притягивало к себе взгляд.
— Джим, откуда это чудо? — спросила я.
— Тебе нравится? — ухмыльнулся Джим.
— Конечно.
— Это тебе. У королевы должен быть свой трон.
— Спасибо. Это так потрясающе. У меня просто нет слов.
Сколько я ни допытывалась, откуда это — Джим молчал.
Буквально через несколько дней в нашу дверь позвонили. Я была чем-то занята, поэтому слегка замешкалась в комнате, когда же вышла, то дверь была заперта, и никого не было видно. Я взглянула на Джима — на нём не было лица: он был весь белый (не смотря на природную темноту кожи), пухлые губы тряслись, и белки глаз стали казаться ещё больше, чем были на самом деле.
— Что такое, Джим, кто-то умер? — спросила я, переполняясь заранее скорбью к утрате моего друга.
Джим покачал головой и промычал что-то невразумительное.
— Может воды? — он только досадливо потряс головой и опять издал очень странные звуки.
— Кто это был? — не теряла надежду на ответ я.
Наконец, после нескольких безуспешных попыток, ему удалось выдавить:
— Полиция.
— И что они хотели? — искренне удивилась я.
— Понимаешь, — сконфуженно произнёс Джим, посмотрев куда-то вниз, по-моему, как раз на мой порванный носок из которого торчал большой палец ноги, — это кресло, которое так тебе понравилось, и которое теперь стоит в твоей комнате, оно, в общем, не наше. Оно... нашего соседа... я тут подумал: его всё равно никогда нет, а Алёне (это я) оно понравится... так перетащу-ка я его к нам... и вот... — тут он окончательно потупился.
— Да-а-а-а-а-а-а-а?! — произнесла я. — ...а-а-а-а... ну-у-у-у-у...
— Да ты понимаешь, что теперь будет? — прорезался у меня, наконец, голос. — Тебя посадят в тюрьму, а меня ждёт или тюрьма, или высылка в СССР и тюрьма там! Ты что совсем ненормальный?
— Ну, не сердись, Алёнушка, — тихо, как побитая собака, попросил он. — Я же хотел тебе угодить.
— Господи, — зарыдала я, — что же теперь будет?
Через несколько мгновений тягостных раздумий Джим встрепенулся и радостно произнёс:
— Я знаю, что делать!
И он посвятил меня в свой план.
Надо вам сказать, что из нашей квартиры шла лестница прямо на крышу, и мы часто там загорали, пили вино, смотрели по ночам на звёзды. И вот теперь, по узкой винтовой лестнице мы потащили на крышу тяжёлое массивное кресло, пронося его как раз мимо окон обокраденного соседа. Там ещё возилась полиция, тщательно изучая место преступления. Сейчас я с ужасом думаю о том, что было бы, глянь кто-либо из них в окно. Слава богу, этого не произошло. Мы успешно перетащили злополучный антиквариат наверх, хотя я и не представляю как.
Только мы избавились от улик, как к нам в дверь опять позвонили. Вежливые полицейские прошли в коридор и попросили осмотреть квартиру. Мы, в прострации, согласились. Извинившись за беспокойство, наши визитёры краем глаза оглядели квартиру и через минуту ушли.
Я посмотрела на Джима. Его наморщенный лоб выдавал невероятную работу мысли. Наконец, его лицо просветлело.
— Вот что, — радостно произнёс он, — надо его тащить назад, а то вдруг они заглянут на крышу, лестница-то только у нас, другие жильцы такого доступа на крышу не имеют, и тогда нас точно загребут. Как пить дать загребут. — И он хитро посмотрел на меня, вероятно ожидая аплодисментов за свою изворотливость.
— Джим, я не смогу, — отчаянно проскулила я, с ужасом представив себе эту картину.
В общем, следующие полчаса мы на цыпочках тащили этот трон с крыши обратно в дом, стараясь при этом слиться со стеной и не издать ни шороха.
Радостно переведя дух после завершения садомазохистских упражнений, мы стали думать, что делать дальше. В тюрьму, понятное дело не хотелось, обратно в СССР ещё меньше, поэтому Джим решил всё радикально... более чем...
В три часа утра, запершись в ванне, он со слезами на глазах пилил пилой и рубил топором уникальную коллекционную мебель и выносил её по частям на помойку в маленькой авоське, совершая воровские перебежки от квартиры до помойки и обратно. Надо вам сказать, кресло он распилил практически мгновенно. Не знаю, откуда у него такие навыки и быстрота, но скорость смахивала на скорость кота Тома из моих любимых мультфильмов “Том и Джерри”.
На сей раз, всё окончилось благополучно. Полиция ничего не нашла и, наверно, это был один из самых загадочных случаев воровства.
Джим потом долго передо мной извинялся, и я его простила, но как вы думаете, смогла я и дальше жить рядом с такой бомбой замедленного действия? Правильно — нет. И мне опять пришлось искать себе квартиру.
ЧЁРНЫЙ ВОРОНОК И ДРУГИЕ ПРЕЛЕСТИ ЖИЗНИ
Я жутко боялась ехать куда-то одна. Чёрт меня дёрнул отправиться поступать в музыкальный институт в Уфу! Ну, не поступила в Гнесинку в этом году, поступлю в следующем и что? А теперь надо ехать, вернее, лететь на край земли и всё из-за моего бешеного темперамента и невероятного упрямства. И зачем я на такое решилась? Страшно-то как! Я уже давно нигде не бывала одна. И в общественном транспорте, и на машине рядом со мной всегда мой муж — Боян и руку подаст, и поддержит, как бы чего не случилось, а тут на тебе: перелёт Москва — Уфа и ещё неделю экзамены в институт. Хорошо хоть жить я буду в гостинице, а не в общежитии. Когда Боян пошёл работать в УпДК (Управление делами дипломатического корпуса при МИД СССР), я вообще забыла, что значит ходить пешком — ездили только на служебной “Волге”. Мой муж — болгарин, устроился туда работать шофёром у одного из генералов и мог пользоваться в свободное время служебной машиной. Как хорошо! Никакой тебе давки в автобусе, боязни, что порвут с таким трудом приобретённые в “Берёзке” гипюровые колготки или наставят сумками и локтями синяков на теле. Выбравшийся из общественного транспорта пассажир, как правило, напоминает взлохмаченного общипанного кочета, только что выдержавшего бой с целой гвардией своих соперников и вид после этого у гражданина совсем не товарный. Человек быстро привыкает к хорошему и совершенно разучивается жить по-прежнему, по-советски. Почему? А потому что не хочется уже как все, хочется хорошо, по-настоящему. Не надо стоять километровые очереди за бананами и туалетной бумагой, не надо в овощном магазине выбирать сетку с наименее гнилой картошкой, вдыхая её сладковато-прелый запах, не надо беспокоиться достанется ли тебе, отстоявшей три часа на улице, на морозе, посиневший трупик умершего голодной смертью, пупырчатого цыплёнка... Всего этого не надо.
Мне сказочно повезло. Боян постарался и через УпДК организовал мне гостиницу и машину, которая должна была меня встретить в аэропорту в Уфе и доставить на место, чтобы я не боялась одна с сумками в чужом незнакомом городе.
Долетела я без приключений. Спускаясь по трапу самолёта, ещё издали приметила чёрный воронок с решётками на окнах. “Упс! — подумала я, — а мы, оказывается, с преступником в одном салоне летели. Ещё повезло, что всё так мирно обошлось”. У воронка стояли три колоритных милиционера в форме. Два суровых стража закона с обветренными лицами и одна дама-милиционер весьма внушительных габаритов, с очень строгим выражением лица и бровями домиком, сразу видно — главная. Они скользнули по мне невидящим взглядом и напряжённо стали осматривать толпу новоприбывших пассажиров. Я прошла дальше. Багаж надо было ждать около часа, и всё это время я лениво ходила по залу, пила кофе, рассматривала газеты и журналы. Одета я была как все, очень просто. Никаких дорогих вещей у меня не было и в помине. Маечка да штанишки сорокового размера, обычная худенькая студентка, каких море, пацанка.
Подойдя, наконец, к багажному отделению, где на ленте крутился багаж прибывшего из Москвы рейса, я увидела в стороне ту же милицейскую троицу, у ног которой стояли две мои рыжие кожаные сумки. Таких сумок больше ни у кого не было, Боян покупал их в Болгарии, поэтому я сделала печальный вывод о том, что троица здесь по мою душу. К горлу подкатила дурнота, колени подогнулись. На ватных ногах я подошла к милиционерам.
— Гражданка Авиотова? — грохочущим басом спросила меня начальница.
— Да, это я, — тоненько пискнула я.
— Вас поручили встретить и проводить до гостиницы, — суровым тоном сообщила мне дама. — Пройдёмте.
Они подхватили мои сумки, и повели меня к выходу, как под конвоем. Пассажиры, летевшие со мной в самолёте, с ужасом смотрели в нашу сторону. “Так вот она, преступница”, — наверное, крутилось у них в мозгу. Вежливо проводив меня до воронка, они посадили меня вперёд, рядом с шофёром, а сами уселись сзади в зарешётчатый кузов, вместе с багажом. “Спасибо хоть на этом, — пронеслось у меня в голове, — я ещё никогда с таким “почётом” не ездила. Ну и дела. Вот так приключение. А у них-то просто дипломатических машин нету, хи-хи”. Это моё “хи-хи” было несколько нервным, но кто бы на моём месте не перетрусил? Пытаясь спрятать испуг и дрожь, я храбро заговорила с шофёром, молоденьким мальчиком солдатом, но тот нервно косился назад и только невнятно мычал какие-то односложные междометия. “Да они же меня боятся, — осенило меня, — вдруг я иностранный шпион или наоборот какое-то высокопоставленное лицо. У них, может, и подобных случаев раньше не было, если они такую встречу организовали!” Я не стала больше мучить солдатика и всю дорогу молча смотрела в окно. Зато в гостинице мне предоставили номер люкс, а милиционеры даже донесли мои сумки на третий этаж — лифт не работал.
— Будете уезжать, позвоните, мы вас доставим обратно в аэропорт. — отчеканила командирским голосом милиционерша, и они вышли.
“Ух!” — подумала я и бросилась звонить мужу с известиями о благополучном прилёте и с “благодарностями” за организованную встречу.
Мне очень повезло, что в экзаменационной комиссии присутствовал молодой преподаватель, которому рекомендовали меня знакомые. Четыре дня перед экзаменами он занимался со мной, помогая “подтянуть” какие-то билеты, предупреждая о каверзных вопросах. Альберт Геннадьевич, так его звали, только что окончил институт и устроился там же преподавателем полифонии. Это был очень умный, скромный и интеллигентный человек, искренне стремящийся мне помочь в поступлении. Слава Богу, всё прошло нормально, и я без каких-либо эксцессов сдала все предметы. После объявления результатов, Альберт Геннадьевич зашёл ко мне в гостиницу — поздравить. Я была очень благодарна ему за поддержку и своевременную помощь. Вдруг в дверь номера кто-то постучал. Оказалось, что это мои подружки пришли праздновать наше поступление. В общежитии было не так просторно и вольготно, как в моём номере люкс. Я посмотрела на преподавателя. Альберт Геннадьевич смутился, уши у него покраснели.
— Понимаете, Алёна, — сказал он, — я принимал у них экзамены и, хотя мы с вами не делаем ничего плохого, мне бы не хотелось, чтобы они меня у вас застали. Это несколько неприлично. Вы не находите?
— Хорошо, Альберт Геннадьевич, посидите тогда на балконе, а я постараюсь их побыстрее выпроводить отсюда. — Закрыв балконную дверь, я задёрнула тяжёлые жаккардовые занавески.
Весёлая гудящая толпа девчонок заполонила мой номер. Бутерброды, шампанское, вино, фрукты — вскладчину — что ещё надо счастливому студенту? Сознание того, что ты перешагнул Рубикон, взял очередную высоту иногда пьянит почище, чем какая-то бутыль вина или шампанского. Народ уходить категорически не хотел.
— Ну, ты чего, Алёна?
— Не обижай нас, что ты как не родная?
— Поступили же!
— Кайф!
— Давай, за нас, за наше студенческое братство!
— Алёна, не выделывайся, расселась тут в люксе, и знаться с нами не хочет.
В общем, выпроводила я их только через три с половиной часа. Закрыв за последним из посетителей дверь, я с опаской выглянула на балкон.
— Альберт Геннадьевич, как вы тут?
— Да, вот, сижу, — ответил потухшим голосом тот. — А я видел, как мою машину угоняли. Подошёл какой-то бугай, сел за руль и уехал. А я сижу. Что я мог? Пойду сейчас в милицию, напишу заявление. — Он с трудом размял затёкшие от неудобной позы ноги и, кряхтя, отправился к выходу.
— Поздравляю вас, Алёна, с поступлением в наш институт. — скорбно глядя на меня повлажневшими грустными глазами, сказал он на прощанье.
— Вы позвоните мне, как там, в общем, с машиной, — пряча глаза, виновато попросила я.
— Конечно, — кивнул преподаватель и закрыл за собой дверь.
Через несколько часов он позвонил мне в номер и уже повеселевшим голосом сказал, что машина нашлась. Выяснилось, что она стояла в неположенном месте перед гостиницей и милиция отогнала её на стоянку. Только и всего. Я очень обрадовалась, потому что страшно переживала из-за этой нелепой ситуации, а оказалось, как ни крути, — наша милиция нас бережёт, в какой бы форме это ни выражалось. Только в аэропорт я предпочла ехать своим ходом, а не на воронке. Чёрт с ними, с колготками.