* * *
В. Дроботу
Девчонка в хитоне
Играет которые сутки.
Мотив незатейлив,
Но что ожидать от свирели…
Обычная дудка –
Не сложная аппаратура,
А я, будто дура,
Пытаюсь хоть что-то расслышать.
А город вокруг и во мне оглушительным фоном,
А город звучанием полон по самые крыши:
Бранятся таксисты,
Визжат тормоза лимузинов,
Чуть дальше джазисты
Насилуют медь саксофонов,
Динамики из магазинов –
То роком, то рэпом,
Волна за волною,
И так до бездонного неба.
Девчонка в хитоне,
Кого ты пытаешься тронуть?
Мотив твой наивен,
Красиво, но, в сущности, штампы.
А нам бы хотелось еще не звучавших созвучий,
А нам бы хотелось сложнее, покруче,
А нам бы…
Не зря композиторы трудятся над партитурой:
У них за плечами пласты музыкальной культуры,
У них за плечами тома музыкальной науки,
И чтó твоя дудка, дыханье, и чтó твои руки?
За ними бессмертная слава – взгляни на афиши!
Ну кто твою дудку расслышит,
Девчонка в хитоне?
Девчонка в хитоне с утра проиграла напрасно
Для нас, для таксистов, для грязных сердитых бездомных,
А мы с удивленьем угрюмым на дудку смотрели,
Джазисты, оркестры, к чему неуместные трели?
Пока не зажглись над проспектами желтые лампы,
И я вдруг расслышала тонкие звуки свирели,
В безмолвии темном
Звучавшие просто и ясно;
И мне расхотелось искать в этой музыке штампы.
И мне показалось, что я эту девочку помню…
* * *
Раз поэт – значит, ветер в кармане, прописка мансарды
Или в жалкой клетушке, которая стоит гроши.
Да и много ль доходов от эха рыданий Кассандры,
Искаженных глухой аритмией уставшей души.
Ты Поэт. И покуда тебе не мешают – пиши.
Видишь: темные тени, смущаясь, толпятся за дверью.
Значит, снова в их рифмах копаться восторженнорозовых
(Хорошо, если тени не с буро-занудливой прозою,
Набиваясь на роль подмастерьев).
А потом я, ликуя, с друзьями иду в кафетерий:
Он не просто поэт, он из сонма прижизненно бронзовых!
Он меня признает! Его слово надежный критерий!
Жизнь проходит. Мы все, как и он, декламируем что-то у рампы.
Мы читаем стихи, он о прошлом своем говорит.
Аплодируют всем. Светоносны и звезды, и лампы.
Мой успех, обжигая, как спирт, опьяняет, как спирт.
Я не морщась глотаю привычное пойло из штампов:
«Он по-черному пьет; он пропойца, поэтому беден;
Все поэты – пропойцы!» Но что мне до слухов и сплетен…
Он действительно нищ. Для кого это, впрочем, секрет…
Ну а если он пьет, то, считай, его песенка спета.
Все мы бьемся, как мухи… Но к черту, какой я поэт,
А верней, человек? Я ведь знала, я знала про это.
А теперь его нет… Через несколько дней или лет
Я смогу называть себя другом большого поэта.
* * *
М. Майгелю
Кассандра, позабудь пророчества свои!
Парис влюблен и юн, ему смешны химеры,
В мерцающую синь ушла его триера,
Забудь свою тоску – танцуй, люби, живи!
Кого тут удивят пророчества навзрыд?
Столетия подряд повсюду смерть и горе.
Еще десятки Трой разрушат и отстроят,
Но каждую ль судьбу Елена озарит?
Пророчества твои для Клео лишь слова,
Зола, смола и кровь для Клео лишь чернила…
А над землей парит мальчишка легкокрылый,
В руках его дрожит, мерцая, тетива.
* * *
Выживают духовно куцые…
Из отчаянной и бесстыжей
Я упорно леплю Конфуция,
Да такого, чтоб был пониже.
Для чего я калечу птенчика,
По себе ее переделав?
Все поглядываю за плечики
В ожидании перьев белых,
Все талдычу, учу беззлобию…
Горек опыт, да только толку!
Все по образу и подобию,
Без оглядки на злого волка,
Чтоб дорога – лазурной лентою
Мимо белых, лепных ампиров,
Чтоб какой-то, увы, не Лермонтов
Костерил ее: «Не от мира».
Неужели так близко личное,
Что под страхом душевных срывов:
«Будь как я, моя горемычная!»,
А могла бы, как все, счастливой…
В. Дроботу
Девчонка в хитоне
Играет которые сутки.
Мотив незатейлив,
Но что ожидать от свирели…
Обычная дудка –
Не сложная аппаратура,
А я, будто дура,
Пытаюсь хоть что-то расслышать.
А город вокруг и во мне оглушительным фоном,
А город звучанием полон по самые крыши:
Бранятся таксисты,
Визжат тормоза лимузинов,
Чуть дальше джазисты
Насилуют медь саксофонов,
Динамики из магазинов –
То роком, то рэпом,
Волна за волною,
И так до бездонного неба.
Девчонка в хитоне,
Кого ты пытаешься тронуть?
Мотив твой наивен,
Красиво, но, в сущности, штампы.
А нам бы хотелось еще не звучавших созвучий,
А нам бы хотелось сложнее, покруче,
А нам бы…
Не зря композиторы трудятся над партитурой:
У них за плечами пласты музыкальной культуры,
У них за плечами тома музыкальной науки,
И чтó твоя дудка, дыханье, и чтó твои руки?
За ними бессмертная слава – взгляни на афиши!
Ну кто твою дудку расслышит,
Девчонка в хитоне?
Девчонка в хитоне с утра проиграла напрасно
Для нас, для таксистов, для грязных сердитых бездомных,
А мы с удивленьем угрюмым на дудку смотрели,
Джазисты, оркестры, к чему неуместные трели?
Пока не зажглись над проспектами желтые лампы,
И я вдруг расслышала тонкие звуки свирели,
В безмолвии темном
Звучавшие просто и ясно;
И мне расхотелось искать в этой музыке штампы.
И мне показалось, что я эту девочку помню…
* * *
Раз поэт – значит, ветер в кармане, прописка мансарды
Или в жалкой клетушке, которая стоит гроши.
Да и много ль доходов от эха рыданий Кассандры,
Искаженных глухой аритмией уставшей души.
Ты Поэт. И покуда тебе не мешают – пиши.
Видишь: темные тени, смущаясь, толпятся за дверью.
Значит, снова в их рифмах копаться восторженнорозовых
(Хорошо, если тени не с буро-занудливой прозою,
Набиваясь на роль подмастерьев).
А потом я, ликуя, с друзьями иду в кафетерий:
Он не просто поэт, он из сонма прижизненно бронзовых!
Он меня признает! Его слово надежный критерий!
Жизнь проходит. Мы все, как и он, декламируем что-то у рампы.
Мы читаем стихи, он о прошлом своем говорит.
Аплодируют всем. Светоносны и звезды, и лампы.
Мой успех, обжигая, как спирт, опьяняет, как спирт.
Я не морщась глотаю привычное пойло из штампов:
«Он по-черному пьет; он пропойца, поэтому беден;
Все поэты – пропойцы!» Но что мне до слухов и сплетен…
Он действительно нищ. Для кого это, впрочем, секрет…
Ну а если он пьет, то, считай, его песенка спета.
Все мы бьемся, как мухи… Но к черту, какой я поэт,
А верней, человек? Я ведь знала, я знала про это.
А теперь его нет… Через несколько дней или лет
Я смогу называть себя другом большого поэта.
* * *
М. Майгелю
Кассандра, позабудь пророчества свои!
Парис влюблен и юн, ему смешны химеры,
В мерцающую синь ушла его триера,
Забудь свою тоску – танцуй, люби, живи!
Кого тут удивят пророчества навзрыд?
Столетия подряд повсюду смерть и горе.
Еще десятки Трой разрушат и отстроят,
Но каждую ль судьбу Елена озарит?
Пророчества твои для Клео лишь слова,
Зола, смола и кровь для Клео лишь чернила…
А над землей парит мальчишка легкокрылый,
В руках его дрожит, мерцая, тетива.
* * *
Выживают духовно куцые…
Из отчаянной и бесстыжей
Я упорно леплю Конфуция,
Да такого, чтоб был пониже.
Для чего я калечу птенчика,
По себе ее переделав?
Все поглядываю за плечики
В ожидании перьев белых,
Все талдычу, учу беззлобию…
Горек опыт, да только толку!
Все по образу и подобию,
Без оглядки на злого волка,
Чтоб дорога – лазурной лентою
Мимо белых, лепных ампиров,
Чтоб какой-то, увы, не Лермонтов
Костерил ее: «Не от мира».
Неужели так близко личное,
Что под страхом душевных срывов:
«Будь как я, моя горемычная!»,
А могла бы, как все, счастливой…