три рассказа
Кажется, у Довлатова это где-то промелькнуло, где, не помню, да и не важно. Эту историйку я услышал в первый раз довольно уже давно от нашей общей приятельницы Тани Юдиной, не раз упоминавшейся в довлатовских записных книжках. Они переписывались, Танька читала мне наиболее интересные письма, - так, о знаменитой эпистоле Довлатову от Воннегута я узнал из письма - намного раньше его русскоязычных читателей.
А сам анекдот - в первоначальном значении этого слова - таков. Некий молодой человек, решивший стать писателем и усиленно постигавший тайны писательского ремесла, объявил, что одну тайну, из самых, подчёркивалось,
главных, он уже постиг. Самое трудное в рассказе, говорил он, это концовка. Так вот, он нашел универсальную формулу этой самой концовки, подходящую практически для любого рассказа. Плюс абсолютная простота и стопроцентный успех. Примеры? - Извольте. Война, молодого солдата отправляют в разведку. Трудное задание, риск, реальная возможность гибели. Концовка: «Капитан долго смотрел ему вслед...». Ещё. Из другой оперы: Конец 50-х. Молодой парень рвётся на целину. Белоручка, неврастеник. Начитанный, но слабый.
Но рвётся. Там - трудности, лишения, кочевой быт. Концовка: «Секретарь райкома долго смотрел ему вслед...». Ещё. Больница. Молодой человек после тяжелой травмы. Врачи однозначно: не будет ходить. Медсестра - самоотверженная, молодая, красивая. Влюбленность, роман, роковая страсть (он уже ходит). Наконец, выписывается – уезжает. Концовка: «Медсестра долго смотрела ему вслед...».
Последний пример меня добил, то есть, убедил окончательно. Правота молодого писателя была мне очевидна. Я и до этого интуитивно чувствовал,
что есть, есть какие-то формулы, которыми втихомолку пользуются «инженеры человеческих душ». Что помимо таланта и вдохновения держат они в своих тайных кладовых и иные, так сказать, кирпичики, из которых складывают свои «нетленки» и «эпохалки». Следовало только провести проверку практикой - и я взял вышеприведенную формулу, не страшась обвинений в плагиате, ибо - об этом говорит воя история литературы - приём, найденный одним
автором, становится законным достоянием всех. Вариант с медсестрой показался мне самим многообещающим и, в силу заявленной профессии, наиболее универсальным. О результатах судить читателю.
Рассказ первый: «Сердце разведчика Прохоренко»
- Товарищ генерал! Полковник Прохоренко явился по вашему
приказу! Что случилось, Алексей Петрович?
Несколько секунд генерал, не мигая, пристально смотрел на вошедшего и, не принимая неофициального тона, сказал:
- Садитесь, полковник. Садитесь и расскажите, причём, прежде хорошенько подумайте... Только не выдумывайте, не выдумывайте! - раздраженно повторил генерал, - короче, рассказывайте о ваших, так сказать, делах.
- О каких именно, товарищ генерал? - сказал Прохоренко, - Я же вчера направил вам подробный рапорт по всем подлодкам класса ГП-137А, его - чтo – не передали? Могу доложить устно. Все это барахло у нас берут с дорогой душой, причём, по цене выше, чем мы рассчитывали. Похоже, их ходят толкнуть куда-то в Африку, тамошним обезьянам, как действующие. У нас по документам они проходят, как простой металлолом, да ещё в разборе... То есть, пять уйдут, как
три. Деньги через оффшорную, как вы приказывали...
- Передали, передали, - криво усмехнувшись, сказал генерал. Через третьи руки! Ты, что, не понимаешь, что об этом письменно... Ладно, проехали. Расскажите нам лучше, полковник - голос генерала снова стал официальным - о своих
других делах: как давно и по какой цене вы продаете иностранцам оборонные секреты нашей Родины?
- Какие секреты? О чём вы, товарищ генерал? Кому я... - полковник приподнялся и снова сел, почти упал, на стул - я вас не понимаю...
- Не понимаешь? Он не понимает! - зло сказал генерал, - А это что? В его руках оказалась какая-то, странного вида, газета.
- А твое сраное интервью этой... как ее?...Он наклонился к селектору:
- Игорь, принеси перевод из японской «Кимоноку Расава».Через десять секунд генерал держал в руках несколько страниц машинописи.
-Вот. Здесь: «Наша страна не держит оружия массового поражения на Сахалинской гряде...» А вот еще: «Склад бактериологического оружия в Волочаевске-17 ликвидирован ещё в прошлом году в соответствии с договором от...»
Генерал швырнул листки на стол.
- Ты что, тридцать лет в разведке, зубы на этом съел, голова – вон – вся седая, не знаешь, что это и есть наши главные секреты – о том, чего у нас нет? Ты знаешь, что с нами Москва - он кивнул в сторону неснятого портрета Андропова - сделает?! В общем так, Матвей Данилович, - голос генерала был почти спокоен, - это дело нам с рук не сойдет. Это не подлодки...Значит, вариант у нас один. Ты сегодня же пишешь рапорт на увольнение в
запас по состоянию здоровья и уходишь - пока в отпуск. Рапорт я придержу - мало ли что... Может, и обойдётся... А не обойдётся – в отставку, с полным пансионом. Будешь рыбку ловить... Где твои старики? - В Ростове? Посидишь с удочкой у теплого моря, не то, что наше... Да не нервничай так! – рожа красная, как после поллитры. Давление? Это при нашей работе профессиональное... Я предусмотрел. Счас тебе укольчик, в приёмной сдашь рапорт капитану - и домой, в постельку...
- Кустарникова здесь? - спросил он в селектор, - пусть зайдёт.
- Лора Андреевна, - сказал генерал вошедшей в кабинет сорокалетней женщине в белом халате, туго облегающем ее аппетитное тело, - сделайте-ка нашему отпускнику успокоительный укольчик, а то он у нас за последнее время
что-то сильно разволновался. Вы медсестра опытная, не мне вас учить. Генерал исподлобья заглянул в красивые, блестящие, слегка расширенные зрачки Лоры Андреевны, и, вздрогнув, отвёл глаза.
- Отпускнику, - ласково говорила Лора Андреевна, между тем руки её быстро готовили всё для укола. Сделаем, как отпускнику, - проговорила она, уже вводя иглу в вену полковника Прохоренко. Вот и всё. Вот и хорошо.
- Ну, ты всё понял. Будь. Если что, звони, - уже скороговоркой говорил генерал в спину выходящим.
- «Жалко, конечно. Но как разведчик он всё равно пропал, - глядя на закрывшуюся дверь, думал генерал. - Даже не вспомнил, с чего начинается наша служба. А начинается она со слов «Из разведки не уходят – из неё выносят вперёд ногами». Всё. Проехали».
Сдав рапорт дежурному адъютанту, полковник Прохоренко шёл длинным коридором Управления и думал: «Обойдётся – не обойдётся, а отдохнуть и впрямь пора. Вон как сердце разболелось».
А тем временем вышедшая из тех же дверей медсестра Лора Андреевна Кустарникова, поставив на пол свой чемоданчик – аптечку, прикуривала длинную сигарету Данхилл от красивой импортной зажигалки. Она знала, что до обязательного, точно спланированного современной медициной, паралича сердца полковнику – чекисту Прохоренко осталось ровно пятьдесят метров коридора и два лестничных пролёта. Уже держась за сердце правой рукой, Прохоренко медленно шёл по направлению к своему отпуску. Медсестра долго смотрела ему вслед…
Рассказ второй: «Прикладная химия»
- Значит, так, товарищи, - седой человек в дорогом импортном костюме и в модных очках обвёл взглядом присутствующих, - или господа, как это сейчас принято? Ситуацию вам полностью обрисовал товарищ из Комитета.
- Не Комитета - эФэСБэ - тихо поправили из угла.
- Не важно. Короче, ситуация нетерпимая, надо ее решать. Я разговаривал на самом верху, - он сделал небольшую паузу, - там очень недовольны. Вы понимаете - карт-бланш нам не дадут: не те времена, но и особо придираться тоже не будут. Вот так. А вообще-то, я не понимаю, - он повернулся к директору НИИ Прикладной Химии, - вы что, сами не в состоянии справиться с этим как его... Парнокопытным?
- Паперным, - тихо поправили из того же угла.
- Как? - горько спросил директор - низенький толстенький академик. - Из партии исключить? - так он в ней сроду не был, да и что она сейчас... Премии лишить? - ну, так не купит он себе лишних две бутылки пива - знаете, какие у нас сейчас премии... Выгнать с работы? - так представляете, какой шум поднимется? В Гринписе он свой, у местных «зеленых» тоже, а «Мемориал»? А Боннэр, у которой он каждую субботу пасётся? Выгоните, попробуете - через два дня сто пятьдесят западных газет, да и наших тоже, завопят, что репрессирован борец за окружающую среду, за демократию, за чёрта в ступе... Думаете, это увольнение не свяжут с его заявлением о продолжающихся в нашем НИИ работах по химоружию?
- Зелёные, - пробурчал в модных очках, - звезднополосатые, желтоблакитные… Хосподи! Докатились: несколько серьёзных организаций не могут заткнуть рот
одному болтуну. Резюмирую: ситуация нетерпимая. Надо решать. И решать - вам. Ну а мы - если что помочь...
- Феликс Юрьич, - после отъезда седого обратился академик к эфэсбэшнику, - вы ведь говорили как-то, что у Паперного где-то там, в Дубне, кажется, пассия... Может, их сфотографировать в постельке...
- Господи! Ну что вы говорите, - отозвался тот, - жены у него нет, кому мы эти фотки предъявим? Гринпису? Так это же не американский Конгресс. Им всё равно, с кем он трахается, лишь бы не с моржихой или там... Да и не любовница это, а первая любовь, ещё со школы. Они и не видятся, только переписываются, правда, очень пылко. Фотки - не то... Хотя... подумать об этом стоит.
Через две недели старший научный сотрудник НИИПРИХИМа Паперный стоял перед директором института.
- Прекрасно Вас понимаю, милейший Михаил Давидович, - вкрадчиво, но тепло говорил академик. Конечно, поезжайте. О работе не беспокойтесь, здесь всё же не дети, да и план вы оставили подробный, видел, хвалю. Только вот одна мелочь. Чисто для проверяющих. Знаете, времена новые, но и старых инструкций никто не отменял. Два месяца за свой счёт, это, знаете... Лучше так: командировка по линии «Гринпис» с такого-то на неопределенное время. Вернётесь - поставим дату. Вам всё равно, а отделу кадров спокойней.
Еще через два дня СНС НИИПРИХИМа Паперный сидел в кресле напротив главврача специализированной клиники неврозов им. Профессора Хорвата в подмосковной Дубне.
- В общем, Михаил Давидович, ничего страшного. Но подержать ее здесь, полечить - поправился главврач - придётся. А теперь извините великодушно, я - на совещание. А вам всё очень подробно объяснит старшая медсестра отделения, кстати, очень опытная медсестра, рекомендую, - Хронина Нина Каллистратовна.
- Понимаете, Михаил Давидович, - говорила Хронина, когда они прогуливались по саду перед главным зданием клиники, - она обратилась к нам в первый раз два года тому назад. Вы не знали. Естественно. Она вам об этом не писала. Нет, то, что у неё – конечно, не сумасшествие. Вы знаете, мы, медики, вообще не употребляем таких слов. Это, как минимум, не научно. Но здесь действительно ничего опасного. Нужно только время, терпение и - тут она проникновенно посмотрела в глаза Паперного - хоть немного любви и понимания... Дело в том, что отношения с вами, я знаю, что только письма, знаю... у нее стали чем-то вроде мании. Всё, что она писала вам про своего мужа... - нет у неё никакого мужа, и не было. Она просто... сначала боялась себя и своего чувства - отсюда выдумки про семью, а потом запуталась, испугалась, в общем, вы понимаете. У нас таких женских историй, знаете сколько?
- Словом, Михаил Давидович, дорогой, мы её немножко подготовили, теперь всё зависит от вас... На сколько у вас отпуск? - и месяц, и два? Отлично. Будете приходить раз в два-три дня, гулять, беседовать, я уверена, это даст
положительный результат. Всё. Идите. Я вам там не нужна. По этой дорожке до чугунных ворот, они открыты, потом всё время вперёд, там будут следующие, она там. Ждёт. Ну, ни пуха!
- Подумать, как все поворачивается, - думал Паперный, не забыв послать «к чёрту» милую Нину Каллистратовну, - бедная Лариса! Почему не написала, что одна? - я бы сразу... Сколько же это мы не виделись?
- Всё в порядке - доложила главврачу Хронина и тихо вышла из кабинета. В коридоре она остановилась у окна и закурила длинную сигарету Данхилл, щёлкнув красивой импортной зажигалкой. По дорожке сада медленно, задумчиво шёл их новый пациент, бывший СНС НИИПРАХИМа Михаил Давидович Паперный. Он шёл по направлению к чугунным воротам, которые, этого он не знал, закроются за ним навсегда, а у вторых, несуществующих, его встретят два санитара, которые и решат за него все его бывшие и будущие проблемы. Михаил Давидович шёл медленно, потом вдруг ускорил шаги и быстро, решительно двинулся по длинной и прямой, как стрела, дорожке сада. Медсестра долго смотрела ему вслед...
Рассказ третий: «Ночное задание».
- А почему «медсестра-то»? Ты что, в медицинском училась? - сидящий в кресле бритоголовый «бык» с удовольствием разглядывал длинноногую, с роскошной грудью и прекрасной формы жопочкой красотку, наводившую макияж перед высоченным, в два человеческих роста, зеркалом.
- Какой там медицинский! В тюрьме кличку дали.
- Ты что, сидела? - в голосе «быка» проступило уважение.
- Да нет, - совершая какие-то действия кисточкой, отозвалась красотка, - только этого не хватало. Я тогда путанила в Европейской, ну, шеф и послал меня в Крестуху. К серьезным людям. У них там в камерах, вообще-то, всё было - кроме баб. Ну, меня и послали им помочь. Типа расслабиться и тэ-пэ. А мне что, работа есть работа. Там, конечно, бесплатно, но никогда не знаешь, что может пригодиться. А мужчины там действительно сидели серьезные. У
них сам начальник корпуса, полковник, как мальчонка, шестерил. Так вот, там был один авторитет из Средней Азии, то ли узбек, то ли таджик, я в них не разбираюсь, в гостинице у меня только фирма, так он всем мужчинам говорил «брат», а женщинам – «сестра». И когда меня трахал, всё время говорил: «Ты как мэд, сестра. Ты как мэд, сестра». Вот они, остальные, и прозвали меня
"мэдсестра". А оттуда на волю как-то передалось. Теперь уже все: «медсестра» да «медсестра».Так и пошло. Я привыкла.
- А спидович где приобрела? - поинтересовался второй, помельче и прыщавый, но тоже бритоголовый.
- Да уж не за партой, понятно, - ответила красотка, отойдя, наконец, от зеркала. И ведь никогда же не шла с азиатами, только с фирмой, а тут купилась. Красавчик, весь в золоте, одна булавка с брюликом чего стоит, да и подруги с опытом говорили: не пренебрегай арабами, у них миллионеров каждый второй. По нефти. Вот и приобрела - на весь миллион.
- Кончили разговоры. К делу. Появившийся без стука молодой человек с дипломатом внимательно посмотрел на девушку. - Лариса, готова? Пошли. Уже вдвоём, без охраны, они подошли к маленькому смотровому окну, через которое был отлично виден отдельный кабинет ресторана *** . - Вот этот,
в сером пиджаке и в очках. Посмотри хорошенько, не перепутай. А перепутаешь - поправим. Он хищно усмехнулся. - Считай, что тебе повезло: парень красивый, да и в постели, говорят, гигант - бабы от него без ума. Так что работа у тебя будет приятная. Вот ключ от номера на втором этаже - там всё: прикид, драгоценности, сумочка, туфли, всё, что надо, в лучшем качестве, без подделки. В сумочке штука баксов - твоя. Еще колечко с бриллиантиком. Значит так: твоя работа - две ночи. Это чтобы с гарантией. И гуляй. Но две ночи надо работать хорошо. Через час жду тебя здесь. Знакомство и прочее - дело наше. Всё.
Утром следующего дня Лариса лежала на шикарной, громадной, как лётное поле, кровати, отдыхая от только что отбушевавшей любви и удовлетворенно мурлыкала под восхищенным взглядом любовника. - И откуда ты такая взялась? - в который раз говорил он, - где я только ни был, чего только ни видал - и Бразилию, и Таиланд, в швейцарской Давосе был на симпозиуме, там элита со всего мира, а самое прекрасное - его руки опять потянулись к её
груди - оказалось здесь, в своём городе. Под боком.
- Лара! - продолжил он, оторвавшись от ее губ, - у меня сейчас дел буквально на два-три дня. Потом - поедем... куда ты захочешь: Канары, Багамы, Амазонка, Ниагара - на неделю, вдвоём, Лариса, а?
- Ми-и-лый, милый мой, - говорила, она, перебирая пальцами его волосы, - какая неделя? - ты же знаешь, я замужем, через два дня муж приезжает, всё, что я могу - это остаться с тобой – боже, как я этого хочу – ещё на одну ночь. Еще на одну неземную, волшебную ночь. Поэтому распорядись сделать нам кофе, пей, одевайся - и поскорее возвращайся. Я буду тебя ждать здесь. Слышишь: я бу-ду те-бя жда-а-ать.
- Жалко? - спросила себя Лариса, когда дверь спальни закрылась за мужчиной. Жалко, жалко, жалко, да нет, не жалко. Все они дерьмо, и этот такой же - ласковый. Она стояла у большого, «венецианского» окна, украшавшего шикарный трёхэтажный особняк, расположенный посреди огромного, обнесённого сплошной оградой, участка. Выйдя из дверей, Марат Дмитриевич Панов - так будет высечено на могильной плите - подошёл к своему, уже выведенному
телохранителем из гаража, Мерседесу и, послав воздушный поцелуй окну спальни, сел рядом с водителем. «Мерс» легко взял с места и тихо пошёл по направлению к уже начавшим открываться воротам.
Держа у распухших, нацелованных за ночь губ длинную сигарету Данхилл, только что прикуренную от красивой импортной зажигалки, «Медсестра» долго смотрела ему вслед...
Кажется, у Довлатова это где-то промелькнуло, где, не помню, да и не важно. Эту историйку я услышал в первый раз довольно уже давно от нашей общей приятельницы Тани Юдиной, не раз упоминавшейся в довлатовских записных книжках. Они переписывались, Танька читала мне наиболее интересные письма, - так, о знаменитой эпистоле Довлатову от Воннегута я узнал из письма - намного раньше его русскоязычных читателей.
А сам анекдот - в первоначальном значении этого слова - таков. Некий молодой человек, решивший стать писателем и усиленно постигавший тайны писательского ремесла, объявил, что одну тайну, из самых, подчёркивалось,
главных, он уже постиг. Самое трудное в рассказе, говорил он, это концовка. Так вот, он нашел универсальную формулу этой самой концовки, подходящую практически для любого рассказа. Плюс абсолютная простота и стопроцентный успех. Примеры? - Извольте. Война, молодого солдата отправляют в разведку. Трудное задание, риск, реальная возможность гибели. Концовка: «Капитан долго смотрел ему вслед...». Ещё. Из другой оперы: Конец 50-х. Молодой парень рвётся на целину. Белоручка, неврастеник. Начитанный, но слабый.
Но рвётся. Там - трудности, лишения, кочевой быт. Концовка: «Секретарь райкома долго смотрел ему вслед...». Ещё. Больница. Молодой человек после тяжелой травмы. Врачи однозначно: не будет ходить. Медсестра - самоотверженная, молодая, красивая. Влюбленность, роман, роковая страсть (он уже ходит). Наконец, выписывается – уезжает. Концовка: «Медсестра долго смотрела ему вслед...».
Последний пример меня добил, то есть, убедил окончательно. Правота молодого писателя была мне очевидна. Я и до этого интуитивно чувствовал,
что есть, есть какие-то формулы, которыми втихомолку пользуются «инженеры человеческих душ». Что помимо таланта и вдохновения держат они в своих тайных кладовых и иные, так сказать, кирпичики, из которых складывают свои «нетленки» и «эпохалки». Следовало только провести проверку практикой - и я взял вышеприведенную формулу, не страшась обвинений в плагиате, ибо - об этом говорит воя история литературы - приём, найденный одним
автором, становится законным достоянием всех. Вариант с медсестрой показался мне самим многообещающим и, в силу заявленной профессии, наиболее универсальным. О результатах судить читателю.
Рассказ первый: «Сердце разведчика Прохоренко»
- Товарищ генерал! Полковник Прохоренко явился по вашему
приказу! Что случилось, Алексей Петрович?
Несколько секунд генерал, не мигая, пристально смотрел на вошедшего и, не принимая неофициального тона, сказал:
- Садитесь, полковник. Садитесь и расскажите, причём, прежде хорошенько подумайте... Только не выдумывайте, не выдумывайте! - раздраженно повторил генерал, - короче, рассказывайте о ваших, так сказать, делах.
- О каких именно, товарищ генерал? - сказал Прохоренко, - Я же вчера направил вам подробный рапорт по всем подлодкам класса ГП-137А, его - чтo – не передали? Могу доложить устно. Все это барахло у нас берут с дорогой душой, причём, по цене выше, чем мы рассчитывали. Похоже, их ходят толкнуть куда-то в Африку, тамошним обезьянам, как действующие. У нас по документам они проходят, как простой металлолом, да ещё в разборе... То есть, пять уйдут, как
три. Деньги через оффшорную, как вы приказывали...
- Передали, передали, - криво усмехнувшись, сказал генерал. Через третьи руки! Ты, что, не понимаешь, что об этом письменно... Ладно, проехали. Расскажите нам лучше, полковник - голос генерала снова стал официальным - о своих
других делах: как давно и по какой цене вы продаете иностранцам оборонные секреты нашей Родины?
- Какие секреты? О чём вы, товарищ генерал? Кому я... - полковник приподнялся и снова сел, почти упал, на стул - я вас не понимаю...
- Не понимаешь? Он не понимает! - зло сказал генерал, - А это что? В его руках оказалась какая-то, странного вида, газета.
- А твое сраное интервью этой... как ее?...Он наклонился к селектору:
- Игорь, принеси перевод из японской «Кимоноку Расава».Через десять секунд генерал держал в руках несколько страниц машинописи.
-Вот. Здесь: «Наша страна не держит оружия массового поражения на Сахалинской гряде...» А вот еще: «Склад бактериологического оружия в Волочаевске-17 ликвидирован ещё в прошлом году в соответствии с договором от...»
Генерал швырнул листки на стол.
- Ты что, тридцать лет в разведке, зубы на этом съел, голова – вон – вся седая, не знаешь, что это и есть наши главные секреты – о том, чего у нас нет? Ты знаешь, что с нами Москва - он кивнул в сторону неснятого портрета Андропова - сделает?! В общем так, Матвей Данилович, - голос генерала был почти спокоен, - это дело нам с рук не сойдет. Это не подлодки...Значит, вариант у нас один. Ты сегодня же пишешь рапорт на увольнение в
запас по состоянию здоровья и уходишь - пока в отпуск. Рапорт я придержу - мало ли что... Может, и обойдётся... А не обойдётся – в отставку, с полным пансионом. Будешь рыбку ловить... Где твои старики? - В Ростове? Посидишь с удочкой у теплого моря, не то, что наше... Да не нервничай так! – рожа красная, как после поллитры. Давление? Это при нашей работе профессиональное... Я предусмотрел. Счас тебе укольчик, в приёмной сдашь рапорт капитану - и домой, в постельку...
- Кустарникова здесь? - спросил он в селектор, - пусть зайдёт.
- Лора Андреевна, - сказал генерал вошедшей в кабинет сорокалетней женщине в белом халате, туго облегающем ее аппетитное тело, - сделайте-ка нашему отпускнику успокоительный укольчик, а то он у нас за последнее время
что-то сильно разволновался. Вы медсестра опытная, не мне вас учить. Генерал исподлобья заглянул в красивые, блестящие, слегка расширенные зрачки Лоры Андреевны, и, вздрогнув, отвёл глаза.
- Отпускнику, - ласково говорила Лора Андреевна, между тем руки её быстро готовили всё для укола. Сделаем, как отпускнику, - проговорила она, уже вводя иглу в вену полковника Прохоренко. Вот и всё. Вот и хорошо.
- Ну, ты всё понял. Будь. Если что, звони, - уже скороговоркой говорил генерал в спину выходящим.
- «Жалко, конечно. Но как разведчик он всё равно пропал, - глядя на закрывшуюся дверь, думал генерал. - Даже не вспомнил, с чего начинается наша служба. А начинается она со слов «Из разведки не уходят – из неё выносят вперёд ногами». Всё. Проехали».
Сдав рапорт дежурному адъютанту, полковник Прохоренко шёл длинным коридором Управления и думал: «Обойдётся – не обойдётся, а отдохнуть и впрямь пора. Вон как сердце разболелось».
А тем временем вышедшая из тех же дверей медсестра Лора Андреевна Кустарникова, поставив на пол свой чемоданчик – аптечку, прикуривала длинную сигарету Данхилл от красивой импортной зажигалки. Она знала, что до обязательного, точно спланированного современной медициной, паралича сердца полковнику – чекисту Прохоренко осталось ровно пятьдесят метров коридора и два лестничных пролёта. Уже держась за сердце правой рукой, Прохоренко медленно шёл по направлению к своему отпуску. Медсестра долго смотрела ему вслед…
Рассказ второй: «Прикладная химия»
- Значит, так, товарищи, - седой человек в дорогом импортном костюме и в модных очках обвёл взглядом присутствующих, - или господа, как это сейчас принято? Ситуацию вам полностью обрисовал товарищ из Комитета.
- Не Комитета - эФэСБэ - тихо поправили из угла.
- Не важно. Короче, ситуация нетерпимая, надо ее решать. Я разговаривал на самом верху, - он сделал небольшую паузу, - там очень недовольны. Вы понимаете - карт-бланш нам не дадут: не те времена, но и особо придираться тоже не будут. Вот так. А вообще-то, я не понимаю, - он повернулся к директору НИИ Прикладной Химии, - вы что, сами не в состоянии справиться с этим как его... Парнокопытным?
- Паперным, - тихо поправили из того же угла.
- Как? - горько спросил директор - низенький толстенький академик. - Из партии исключить? - так он в ней сроду не был, да и что она сейчас... Премии лишить? - ну, так не купит он себе лишних две бутылки пива - знаете, какие у нас сейчас премии... Выгнать с работы? - так представляете, какой шум поднимется? В Гринписе он свой, у местных «зеленых» тоже, а «Мемориал»? А Боннэр, у которой он каждую субботу пасётся? Выгоните, попробуете - через два дня сто пятьдесят западных газет, да и наших тоже, завопят, что репрессирован борец за окружающую среду, за демократию, за чёрта в ступе... Думаете, это увольнение не свяжут с его заявлением о продолжающихся в нашем НИИ работах по химоружию?
- Зелёные, - пробурчал в модных очках, - звезднополосатые, желтоблакитные… Хосподи! Докатились: несколько серьёзных организаций не могут заткнуть рот
одному болтуну. Резюмирую: ситуация нетерпимая. Надо решать. И решать - вам. Ну а мы - если что помочь...
- Феликс Юрьич, - после отъезда седого обратился академик к эфэсбэшнику, - вы ведь говорили как-то, что у Паперного где-то там, в Дубне, кажется, пассия... Может, их сфотографировать в постельке...
- Господи! Ну что вы говорите, - отозвался тот, - жены у него нет, кому мы эти фотки предъявим? Гринпису? Так это же не американский Конгресс. Им всё равно, с кем он трахается, лишь бы не с моржихой или там... Да и не любовница это, а первая любовь, ещё со школы. Они и не видятся, только переписываются, правда, очень пылко. Фотки - не то... Хотя... подумать об этом стоит.
Через две недели старший научный сотрудник НИИПРИХИМа Паперный стоял перед директором института.
- Прекрасно Вас понимаю, милейший Михаил Давидович, - вкрадчиво, но тепло говорил академик. Конечно, поезжайте. О работе не беспокойтесь, здесь всё же не дети, да и план вы оставили подробный, видел, хвалю. Только вот одна мелочь. Чисто для проверяющих. Знаете, времена новые, но и старых инструкций никто не отменял. Два месяца за свой счёт, это, знаете... Лучше так: командировка по линии «Гринпис» с такого-то на неопределенное время. Вернётесь - поставим дату. Вам всё равно, а отделу кадров спокойней.
Еще через два дня СНС НИИПРИХИМа Паперный сидел в кресле напротив главврача специализированной клиники неврозов им. Профессора Хорвата в подмосковной Дубне.
- В общем, Михаил Давидович, ничего страшного. Но подержать ее здесь, полечить - поправился главврач - придётся. А теперь извините великодушно, я - на совещание. А вам всё очень подробно объяснит старшая медсестра отделения, кстати, очень опытная медсестра, рекомендую, - Хронина Нина Каллистратовна.
- Понимаете, Михаил Давидович, - говорила Хронина, когда они прогуливались по саду перед главным зданием клиники, - она обратилась к нам в первый раз два года тому назад. Вы не знали. Естественно. Она вам об этом не писала. Нет, то, что у неё – конечно, не сумасшествие. Вы знаете, мы, медики, вообще не употребляем таких слов. Это, как минимум, не научно. Но здесь действительно ничего опасного. Нужно только время, терпение и - тут она проникновенно посмотрела в глаза Паперного - хоть немного любви и понимания... Дело в том, что отношения с вами, я знаю, что только письма, знаю... у нее стали чем-то вроде мании. Всё, что она писала вам про своего мужа... - нет у неё никакого мужа, и не было. Она просто... сначала боялась себя и своего чувства - отсюда выдумки про семью, а потом запуталась, испугалась, в общем, вы понимаете. У нас таких женских историй, знаете сколько?
- Словом, Михаил Давидович, дорогой, мы её немножко подготовили, теперь всё зависит от вас... На сколько у вас отпуск? - и месяц, и два? Отлично. Будете приходить раз в два-три дня, гулять, беседовать, я уверена, это даст
положительный результат. Всё. Идите. Я вам там не нужна. По этой дорожке до чугунных ворот, они открыты, потом всё время вперёд, там будут следующие, она там. Ждёт. Ну, ни пуха!
- Подумать, как все поворачивается, - думал Паперный, не забыв послать «к чёрту» милую Нину Каллистратовну, - бедная Лариса! Почему не написала, что одна? - я бы сразу... Сколько же это мы не виделись?
- Всё в порядке - доложила главврачу Хронина и тихо вышла из кабинета. В коридоре она остановилась у окна и закурила длинную сигарету Данхилл, щёлкнув красивой импортной зажигалкой. По дорожке сада медленно, задумчиво шёл их новый пациент, бывший СНС НИИПРАХИМа Михаил Давидович Паперный. Он шёл по направлению к чугунным воротам, которые, этого он не знал, закроются за ним навсегда, а у вторых, несуществующих, его встретят два санитара, которые и решат за него все его бывшие и будущие проблемы. Михаил Давидович шёл медленно, потом вдруг ускорил шаги и быстро, решительно двинулся по длинной и прямой, как стрела, дорожке сада. Медсестра долго смотрела ему вслед...
Рассказ третий: «Ночное задание».
- А почему «медсестра-то»? Ты что, в медицинском училась? - сидящий в кресле бритоголовый «бык» с удовольствием разглядывал длинноногую, с роскошной грудью и прекрасной формы жопочкой красотку, наводившую макияж перед высоченным, в два человеческих роста, зеркалом.
- Какой там медицинский! В тюрьме кличку дали.
- Ты что, сидела? - в голосе «быка» проступило уважение.
- Да нет, - совершая какие-то действия кисточкой, отозвалась красотка, - только этого не хватало. Я тогда путанила в Европейской, ну, шеф и послал меня в Крестуху. К серьезным людям. У них там в камерах, вообще-то, всё было - кроме баб. Ну, меня и послали им помочь. Типа расслабиться и тэ-пэ. А мне что, работа есть работа. Там, конечно, бесплатно, но никогда не знаешь, что может пригодиться. А мужчины там действительно сидели серьезные. У
них сам начальник корпуса, полковник, как мальчонка, шестерил. Так вот, там был один авторитет из Средней Азии, то ли узбек, то ли таджик, я в них не разбираюсь, в гостинице у меня только фирма, так он всем мужчинам говорил «брат», а женщинам – «сестра». И когда меня трахал, всё время говорил: «Ты как мэд, сестра. Ты как мэд, сестра». Вот они, остальные, и прозвали меня
"мэдсестра". А оттуда на волю как-то передалось. Теперь уже все: «медсестра» да «медсестра».Так и пошло. Я привыкла.
- А спидович где приобрела? - поинтересовался второй, помельче и прыщавый, но тоже бритоголовый.
- Да уж не за партой, понятно, - ответила красотка, отойдя, наконец, от зеркала. И ведь никогда же не шла с азиатами, только с фирмой, а тут купилась. Красавчик, весь в золоте, одна булавка с брюликом чего стоит, да и подруги с опытом говорили: не пренебрегай арабами, у них миллионеров каждый второй. По нефти. Вот и приобрела - на весь миллион.
- Кончили разговоры. К делу. Появившийся без стука молодой человек с дипломатом внимательно посмотрел на девушку. - Лариса, готова? Пошли. Уже вдвоём, без охраны, они подошли к маленькому смотровому окну, через которое был отлично виден отдельный кабинет ресторана *** . - Вот этот,
в сером пиджаке и в очках. Посмотри хорошенько, не перепутай. А перепутаешь - поправим. Он хищно усмехнулся. - Считай, что тебе повезло: парень красивый, да и в постели, говорят, гигант - бабы от него без ума. Так что работа у тебя будет приятная. Вот ключ от номера на втором этаже - там всё: прикид, драгоценности, сумочка, туфли, всё, что надо, в лучшем качестве, без подделки. В сумочке штука баксов - твоя. Еще колечко с бриллиантиком. Значит так: твоя работа - две ночи. Это чтобы с гарантией. И гуляй. Но две ночи надо работать хорошо. Через час жду тебя здесь. Знакомство и прочее - дело наше. Всё.
Утром следующего дня Лариса лежала на шикарной, громадной, как лётное поле, кровати, отдыхая от только что отбушевавшей любви и удовлетворенно мурлыкала под восхищенным взглядом любовника. - И откуда ты такая взялась? - в который раз говорил он, - где я только ни был, чего только ни видал - и Бразилию, и Таиланд, в швейцарской Давосе был на симпозиуме, там элита со всего мира, а самое прекрасное - его руки опять потянулись к её
груди - оказалось здесь, в своём городе. Под боком.
- Лара! - продолжил он, оторвавшись от ее губ, - у меня сейчас дел буквально на два-три дня. Потом - поедем... куда ты захочешь: Канары, Багамы, Амазонка, Ниагара - на неделю, вдвоём, Лариса, а?
- Ми-и-лый, милый мой, - говорила, она, перебирая пальцами его волосы, - какая неделя? - ты же знаешь, я замужем, через два дня муж приезжает, всё, что я могу - это остаться с тобой – боже, как я этого хочу – ещё на одну ночь. Еще на одну неземную, волшебную ночь. Поэтому распорядись сделать нам кофе, пей, одевайся - и поскорее возвращайся. Я буду тебя ждать здесь. Слышишь: я бу-ду те-бя жда-а-ать.
- Жалко? - спросила себя Лариса, когда дверь спальни закрылась за мужчиной. Жалко, жалко, жалко, да нет, не жалко. Все они дерьмо, и этот такой же - ласковый. Она стояла у большого, «венецианского» окна, украшавшего шикарный трёхэтажный особняк, расположенный посреди огромного, обнесённого сплошной оградой, участка. Выйдя из дверей, Марат Дмитриевич Панов - так будет высечено на могильной плите - подошёл к своему, уже выведенному
телохранителем из гаража, Мерседесу и, послав воздушный поцелуй окну спальни, сел рядом с водителем. «Мерс» легко взял с места и тихо пошёл по направлению к уже начавшим открываться воротам.
Держа у распухших, нацелованных за ночь губ длинную сигарету Данхилл, только что прикуренную от красивой импортной зажигалки, «Медсестра» долго смотрела ему вслед...