Pieris brassicae
Две недели переждать — и тебя отпустит,
Две недели пережить — и пройдёт само,
Это давняя война за ряды капусты
Человека с червяком, гусеничкой злой.
Не писать, не говорить, не читать, не думать,
Если память не кормить — тут неглубоко.
Две недели — пустяки, и — как ветром сдует,
И отшутится цветной лёгкой шелухой.
Так ведёшь свою войну скорлупой яичной,
Пестицидами, золой, мыльным порошком,
Но капустница летит из дырявых листьев
Бледным символом любви, маленьким божком.
Лангольеры
Ты говоришь, что жизни — пятнадцать минут,
А после её глотают какие-то монстры,
Ланго… гондольеры? — как-то же их зовут.
Ландо… лангобарды? — прости, я забыла просто.
Ты говоришь, распластана Астана —
Степной двухэтажный город чуть больше станции,
Я даже не знаю, где это место на
Карте Евразии — вынуждена соглашаться.
Память была надёжнее наждака,
Шершавей и цепче, cherchez теперь по сусекам.
Мир собираю ниткой Париж — Дакар,
Прошлое — по свинцовым листам газетным.
Слон
Вино, и дождик, и клонит в сон.
Овин порожний находит слон,
И в нём гнездится,
И спать ложится,
Сломав нарочно гнилой заслон.
Виновны дрожжи шампанских вин
В досадной дрожи всех тонких жил.
Игристы вина —
Слону дробина,
Но слон крадётся в пустой овин.
Он чешет кожу о край стропил
И просит дождик, чтоб дольше лил,
И грустно хобот
Меж яслей ходит.
Он дожил, дожил.
Дожил. Дожил.
* * *
Мама спит. Она устала.
Дети плачут в полнакала,
Тихо матеря «Зенит»,
Папа чашками звенит,
Суп фасолевый скисает.
Писк назойливый не тает.
Открывает рыба рот
И с открытым ртом плывёт.
За окном часы вокзала.
Мама — спит: она устала.
* * *
По осени голос Велеса —
Ивовое наречье —
Лениво и мягко стелется,
Течёт молоком надречным.
На утро туман створожится —
Застынет белесый ивень,
Станут кричать тревожные
Гуси — и вслед — гусыни.
И, сколько зима протянется
Огромным степным пробелом,
Не будет тебе, красавица,
Ни смеха, ни сна, ни дела,
Лишь стебли тысячелистника
Меж пальцев крути, считая,
Читая шесть строчек истины
В домашнем своём Китае.
* * *
Вот снег ложится вдоль стволов
И между веток.
Ты видишь головы волов,
Смежая веки:
Ты только что о них читал.
Тебе приснится
Воды солёный грозный вал,
Чтоб опресниться,
Прошедший ряд метаморфоз,
Морфаны, фавны,
Не принимающий всерьёз
Угрозы Павел,
Волы и их большие лбы,
Глаза воловьи,
И звук осёкшейся мольбы
На полуслове,
И уплывающий узор
Прозрачных мошек…
Снег успокоится, твой сон
Не потревожив.
Две недели переждать — и тебя отпустит,
Две недели пережить — и пройдёт само,
Это давняя война за ряды капусты
Человека с червяком, гусеничкой злой.
Не писать, не говорить, не читать, не думать,
Если память не кормить — тут неглубоко.
Две недели — пустяки, и — как ветром сдует,
И отшутится цветной лёгкой шелухой.
Так ведёшь свою войну скорлупой яичной,
Пестицидами, золой, мыльным порошком,
Но капустница летит из дырявых листьев
Бледным символом любви, маленьким божком.
Лангольеры
Ты говоришь, что жизни — пятнадцать минут,
А после её глотают какие-то монстры,
Ланго… гондольеры? — как-то же их зовут.
Ландо… лангобарды? — прости, я забыла просто.
Ты говоришь, распластана Астана —
Степной двухэтажный город чуть больше станции,
Я даже не знаю, где это место на
Карте Евразии — вынуждена соглашаться.
Память была надёжнее наждака,
Шершавей и цепче, cherchez теперь по сусекам.
Мир собираю ниткой Париж — Дакар,
Прошлое — по свинцовым листам газетным.
Слон
Вино, и дождик, и клонит в сон.
Овин порожний находит слон,
И в нём гнездится,
И спать ложится,
Сломав нарочно гнилой заслон.
Виновны дрожжи шампанских вин
В досадной дрожи всех тонких жил.
Игристы вина —
Слону дробина,
Но слон крадётся в пустой овин.
Он чешет кожу о край стропил
И просит дождик, чтоб дольше лил,
И грустно хобот
Меж яслей ходит.
Он дожил, дожил.
Дожил. Дожил.
* * *
Мама спит. Она устала.
Дети плачут в полнакала,
Тихо матеря «Зенит»,
Папа чашками звенит,
Суп фасолевый скисает.
Писк назойливый не тает.
Открывает рыба рот
И с открытым ртом плывёт.
За окном часы вокзала.
Мама — спит: она устала.
* * *
По осени голос Велеса —
Ивовое наречье —
Лениво и мягко стелется,
Течёт молоком надречным.
На утро туман створожится —
Застынет белесый ивень,
Станут кричать тревожные
Гуси — и вслед — гусыни.
И, сколько зима протянется
Огромным степным пробелом,
Не будет тебе, красавица,
Ни смеха, ни сна, ни дела,
Лишь стебли тысячелистника
Меж пальцев крути, считая,
Читая шесть строчек истины
В домашнем своём Китае.
* * *
Вот снег ложится вдоль стволов
И между веток.
Ты видишь головы волов,
Смежая веки:
Ты только что о них читал.
Тебе приснится
Воды солёный грозный вал,
Чтоб опресниться,
Прошедший ряд метаморфоз,
Морфаны, фавны,
Не принимающий всерьёз
Угрозы Павел,
Волы и их большие лбы,
Глаза воловьи,
И звук осёкшейся мольбы
На полуслове,
И уплывающий узор
Прозрачных мошек…
Снег успокоится, твой сон
Не потревожив.