***
Надо прижаться сильней друг к другу,
Чтобы почувствовать одним целым
И сотворить красным летом вьюгу,
И замести цветы белым-белым.
Осень – конец, и зима настала,
Чистый листок для грядущих строчек,
Нет, не весна для стихов начало,
Только зима без концов и точек.
Нарисовать на снегу рисунок:
Целый дворец для больных, бездомных,
Верить, что вера спасет безумных,
Помнить о тех, кто нас будет помнить.
Мы повторяем, нас повторяют,
Что и случится в итоге с нами,
Будет тепло и снега растают,
И озарится земля цветами.
Илецкая защита
1.
Хорошо, где река Юрюзань
протекает через Урал,
мы простые люди, господня срань,
что за всеми я повторял.
Хорошо там, где река Урал
разделяет наш континент,
за тобою тоже я повторял,
мой раздолбанный монумент.
Наша родина – очень красивый край,
погуляли и знайте честь,
за собой приниженно повторяй –
хорошо, что мы тоже есть.
2.
Перу Гюнту позвольте в Илецкой Защите
Проживать одним днем, ожидая троллей,
Инвалиду Гореву разрешите
Доживать свой век в этом диком поле.
Пара теплых дней и немного каши,
Разгрызать арбузы, не строить планы,
Только на какой-нибудь распродаже
Закупать байдарки, катамараны.
Пугачев придет и легко нарушит,
С каждым днем морозы немного ближе,
Ты такой счастливый, такой послушный,
Там, где твоя Сольвейг пришла на лыжах.
***
Подступает жизни сентябрь,
сорок лет – это вам не хухры-
мухры, мавры, Присцилла Магр, –
говорили так заратухлы.
Это было назад полжизни,
а теперь одни нурофены,
смурфики, черепашки-ниндзи, –
вот такие вам перемены.
Нам, кому РВС – три буквы
и паленка в ночных киосках,
да под завтрак туриста тухлый, –
так сказал на цепи Матроскин.
***
Мы приехали в белый отель
И остались до смерти гостить.
К нам следы заметает метель,
Нас не сможет никто навестить.
Наши дети тихонько растут,
Список мечт с каждым годом скромней,
До экватора наш институт
Мы прошли средь подводных камней.
Вдруг приходит на ум Гончаров,
Он давно написал наш роман,
Роберт Скотт проиграл, мир суров,
За экватором лед и обман.
Мы умрем, потому что умрем,
Самый обыкновенный тупик,
Мы живем, потому что живем,
Умирать я никак не привык.
***
Державин хотел стать сученком,
Фелице Гаврила служил.
Зачем нам безумные гонки
В кругах необъятных светил?
Вселенная – бездна галактик,
Вселенным нет счета и дна,
Успеть бы побольше нам практик
Наделать до вечного сна.
Они исполняются, дарлинг,
И даже такие мечты.
Не гасни, мой беленький карлик,
Огарочек синей звезды.
***
Я — Платонов, рою котлован,
Чтоб сложить в него свою ботву.
У меня теперь мещанский план:
Огород построить наяву.
Рою и взираю на маяк,
Он постмодернистски говорит:
«Через годы будет полный кряк,
Расцветут малины и артрит».
Я могу копать и не копать,
И поэтому решил начать.
Лучше, чем жирком давить кровать,
Легче, чем бессовестно молчать.
Через годы нас зароют здесь,
Но оставлю детям скудный план,
Потому что в этом что-то есть.
Все равно я строю котлован.
***
В сером доме, что против аптеки,
На Арбате жил Лешка-солдат,
Погибали в боях человеки
И на всех не хватало наград.
А кто выжил – пошел к Пастернаку,
Стал стихи про погибших творить,
Нас бросали собакам на драку,
Но о чем тут теперь говорить.
Может, лучше, но вряд ли, не спорю,
Я по горло псалом получил,
Я уехал бы к синему морю
И уже ничего не творил.
***
Горничная верит в своем дневнике:
Грех остался в прошлом, остыл разврат,
И о каждом бросившем говнюке
Вспоминать не надо, не стоит трат.
Постепенно к лучшему суть идет,
В сердце самой сути – семья и дом.
И вкушай спокойно законный плод,
И не надо мучиться тем стыдом.
Там мы презирали и ложь, и грязь,
А теперь мы стали частицей зла,
И разврат, и грех порицаем всласть,
И желаем прошлое сжечь дотла.
Кто-то в это верит, и леший с ним,
Но я слышу тот же забриски-рок,
И пылает стыд тот огнем святым,
И не гаснет в памяти тот порок.
***
Декоратор должен писать декорации,
А чиновник должен читать стихи,
И поэтому я в обычной прострации,
Мои строчки загадочны и легки.
Издеваясь над наивным зрителем,
Я сижу, таинственный, за столом.
Я читаю девочкам, их родителям,
О себя волнующем, на своем.
Дорогие девочки, вы меня не слушайте,
Кушайте полезную вы морковь,
А они с открытыми ртами слушают,
Пусть я буду первая их любовь.
***
Как зелена была моя долина,
И сладок был башкирский виноград…
Теперь такой же горький я ослина
И почему-то этому я рад.
Каким я был, таким я и остался,
И те же страхи мучают меня,
Но хорошо, что я еще не сдался,
Не потерял позорного огня.
Да, много шишек, стыдобы и сделок,
И жжет меня мой внуренний огонь
За груду недоеденных тарелок,
За свору незаконченных погонь.
Мои хвосты с крючка еще не сняты,
В пороховницах есть еще запас,
Да иногда случаются расплаты,
И вновь себе даешь последний раз.
***
Люди едут в трамваях, люди едут в трамваях
Катя Капович
Люди стоят, люди идут,
Слушают светофор.
Люди счастливые здесь живут,
Снова заглох мотор.
Нам больше некуда, скво, спешить,
В руки само идет.
Надо хотя бы успеть пожить,
Пусть весь мир подождет.
Даже с тревогой смутной той,
Что впереди обрыв,
С (не)реализованною мечтой
Счастлив или счастлив.
Там, где стоят они за тобой,
Смотрят на красный свет,
Делают ставки – какой герой
Вырвется или нет.
***
Мы еще сопротивляемся,
Носим яркие одежды,
Да храбримся, не стесняемся
Хавать юношей надежды.
Вот, сейчас плюс семь ударило,
Солнце светит, даже греет.
Наше лето нас поправило,
Наша осень пышкой зреет.
В аттестате важной зрелости
Написали: «подтянитесь».
У меня хватает смелости
Вновь купить последний сникерс.
***
Когда нас сживают со свету,
Мы можем в ответ не молчать,
Бросаться словами на ветер,
Глагольною рифмой кричать.
Втихушку пить теплое пиво,
Украдкой в подъезде курить,
Врать взрослым в отместку красиво,
Глагольною рифмой сорить.
Мы право имеем на это
За то, что нас просят не сметь,
Пускай мы – плохие поэты
С банальною рифмой про смерть.
Мы выросли, что-то забыли,
Но нам не дано забывать,
Про то, что мы очень любили,
Когда мы умели летать.
Поэтому мы-то и знаем,
Когда не пристало молчать,
Когда мы опять пролетаем,
Чтоб стих классной рифмой кончать.
***
Я болел за злого волшебника Румбурака,
А не за хороших, добрых и честных малых,
И моя команда: «Троя», а не «Итака»,
И теперь я переживаю за их провалы.
Может быть, потому что я сам проигравший?
Но откуда знал об этом в далеком детстве?
Может быть это – банальная «милость к падшим»,
Мазохизм или боль от стихийный бедствий?
Признанные неудачники иногда побеждают,
В этом есть какая-то высшая справедливость,
Ведь в душе немножечко мы – джедаи,
В безнадежное дело пускаясь, чтоб быть счастливым.
***
И вдруг вспомнится
по дороге из верхней сысерти
детская красноармейская конница,
ах, опять эти мысли о смерти.
Те игрушки дешевые,
ах, отстаньте, сейчас заплачу,
вставлю снова понты дешевые,
слишком часто в стихах я плачу.
А на самом деле уже давно
так и не было не слезинки,
может быть, здесь и вру я, но
не смешите мои ботинки.
Добивайте меня, мои мыльные,
неприкрашенные воспоминания,
потому мы – такие сильные,
что живут в нас все испытания.
2 стихотворения
1.
Расстреляют в сомбреро у бруно травена,
Не придется больше терпеть и врать.
Будете играть по моим правилам
Или я не буду с вами играть.
Мне нужна сиеста после компота,
Пусть мое смятение отдохнет,
Если не дадите, тогда – гаррота,
Я приму безропотно свой уход.
Так мы выезжаем на общих фразах
И случайно фишками метко бьем,
Мексиканским кактусом в дикобразах
Мы надежду острую подаем.
2.
И нет ничего нового под солнцем,
Несмотря на возможности интернета:
Катишься праворуким японцем
И приезжаешь в новое лето.
И то, что было здесь в прошлом лете,
Здесь повторится опять и снова:
Дом, огород, работа, дети,
Ну, еще пара книжек дешевых.
А после лета наступит осень,
Затем зима и весна за нею.
Стреляйте, гончие, по колесам
В мою счастливую ахинею.
***
Шесть недель на воздушном шаре,
Уже меньше шести недель,
Добавляю в свой бестиарий
Снегом падающий апрель.
Мы поедем на самокате
В нестареющий детский сад,
Удивительно в снегопаде
С нами смотрится самокат.
Что сказать мне про эту зиму?
Что в последнее танго шлет
Засидевшемуся пилигриму
Самокат, а не самолет.
Если мы доживем до мая,
То увидим, возможно, свет.
И с оседлостью завершая
Наши счеты дошкольных лет,
Переходим в другую пору,
Покидаем свои дома,
Восьмидесятилетним зорро
Не сдается пока зима.
***
Покупайте, люди, белый порошок,
Чтобы вещи грязны было чем стирать,
А кто будет нюхать - тот получит шок,
Кто колоться будет – станет умирать.
Мы сходили с дочкой в славный Мегамарт,
Порошка купили килограмма три,
Хватит нам запасов на апрель и март,
А ты, грязный гоблин, травку не кури.
Тот, кто сам захочет, станет лучше жить,
Будет строить домик и растить семью,
Сразу люди скажут – правильный мужик,
Порошок стиральный жизнь спасет твою.
На концерте БГ
В ваши игры я только играл,
Но по-детски вживался всерьез,
Я действительно в них умирал,
Потому что до лжи не дорос.
Потому что до зла не дошел
По течению скользкой реки,
Я действительно счастье нашел,
Но не ваше, а вам вопреки.
И теперь мне на берег пора,
Поворачивай к черту каяк,
По хотенью прервется игра,
Возвращаю вам в руки ваш флаг.
***
Почти меня почти,
И я тебя почту
Примерно из пяти,
Почти и на лету.
Но как тут дотянуть,
Пока еще второй,
Глагольной вновь блеснуть
И окончаньем «ой»?
Но новенький катрен
Дается просто так,
Рифмуется на «хрен»,
На, получай, дурак.
Четверка храбрецов
Со шпагами придет,
Подвески из стихов
С собою принесет.
Ну, слава, дотянул,
И Богу и спаси,
Свидетель мой, гуцул,
И больше не проси.
Сонет
Повесил одного на стуле,
Двоих запрятал было в стол,
И трое под столом уснули,
Залезли четверо в камзол.
Где впятером так суицидно,
Где шестеро сидят в вине,
Но всемером и ждать обидно,
Но ввосьмером - уже в цене.
И девять неудачных строчек,
И десять глупых круглых строк,
Одиннадцать злых одиночек,
Двенадцать – вовсе не порок.
И чертова выходит дюжина,
Четырнадцать – уже жемчужина.
Белорусский вокзал
1.
Девушка на мосту...
Хватит уже об этом,
Я никогда не расту,
Я становлюсь поэтом.
Дерзкий Ашик-Кериб,
Плач и мольба ашуга,
Ленин – мохнатый гриб...
Хватит уже, Калуга.
Помолчи, Кострома,
Нечем прикрыть нам сраму,
Это она сама –
Наша дорога к храму.
2.
Леонида встречает на Белорусском вокзале
Ксеркс, который не выпорет море,
Я смотрю кино в бесконечной печали,
Я смотрю кино в обреченной Гоморре.
Фессалийцы скачут на нибелунгах
По пескам бескрайним царя Камбиза,
И сидят герои на небе лунном,
Где досталось каждому по карнизу.
Я еще не понял про день победы,
Этот день победы, что был салютом,
На меня спускались другие беды,
Но я с ними тоже сражался люто.
3.
Хорошо поехать в Каменск
И услышать про фрамугу,
Подождать стихов покамест
И прижать к себе супругу.
Посадить иргу и липу
Возле обмелевшей Утки,
Отложить большую кипу
Ради легкой прибаутки.
Что зачтется нам в итоге –
Геродот или сальгари?
И спокойства и тревоги
Спрячу в книгу – свой гербарий.
4.
Витязю в тигровой шкуре
Надоело в жесткой шкуре,
И по-пермяковски нежно
Он запел о ней прилежно.
Что же ты наделал суши?
У тебя солены уши.
Даже глупые газели
Убегают от метели.
Но скрывается коварно
Здесь мелодия гитарна,
И пускай на ней играет,
И никто не умирает.
5.
Вырвется, вырвется, вырвется
Малое слово мое,
Визбора, бормана, штирлица
Майское это нытье.
И никуда не попросится
Дальше кровати моей.
Кто это с ней еще носится,
Кто этот жалкий плебей?
И ничего неприличного
Я никому не сказал,
Много останется личного
И белорусский вокзал.
Серебряная роса
1.
Очень много нескладного Пущина
Удалось перегнуть,
И теперь я, как вольноотпущенник,
Должен бить себя в грудь.
Но как много позорного прошлого
Бродит в слабой груди,
Не забыть, не увидеть хорошего
В том, что все позади.
Фридрих снова к себе возвращается
И себя не корит,
Ну, а мне ничего не прощается
И, как солнце, горит.
Были дети крестьянские,
Было много всего,
И вино себастьянское
Для меня одного.
2.
Маричка или Мессалина –
Как Бунюэль ни называл,
Слепили их из пластилина,
Как Галатею злой Дедал.
Что перепутал – то и вышло,
Но получил чего хотел:
Она – на раскаленной крыше,
Он виноват и не у дел.
Яйцом каким-то нюренбергским
Идет, но надо заводить,
Продажно замыслам имперским
За нос дает себя водить.
Но некуда бежать из Рима
Элагабалов, каракалл,
Империя непобедима
И вечен банк "Империал".
3.
Уже написан вертер,
Алмазный мой венец,
Доехали до Перта
Мы тоже, наконец.
А так хотелось славы
Мне в городе другом,
Но здесь иные нравы
И думы ни о чем.
Прекрасное далеко –
Лишь песня, а не быль,
Артемио - жестокий,
Но девушку любил.
Они наобещают,
Что старость – это Рим.
Фуэнтес их прощает,
Себя лишь не простим.