Песочина Эмилия. Преломление


Взгляд

Живьём
Попасть на миг за окоём
Или отверженным жнивьём
Врасти
В границу пламенного неба.
В него закинуть мысли невод
И вынуть серебристый стих,
И понести
В открытой небесам горсти
За колкий жёлтый шов стерни,
Чтоб среди трав из слов возник
Родник.

И луч
Пульсирующий ключ —
Волшебный ключик золотой,
Из зорь червонных отлитой —
В просвете скважины заветной
Повертит
И откровенье миру явит.

Краями
Раскрытых крыльев красной дали
Рассветный благовест ударит,
И переливы поплывут,
Сплавляя родника молву
И синеву
В конечном совершенстве звона.
И взгляд незваный, изумлённый,
Заброшенный за окоём,
Вернут живьём.

Ядрышко

Вроде глянешь, так жизнь — просто сказка!
Но на счастья её разбери —
И увидишь: матрёшка-раскраска!
Там сплошные пустоты внутри.
Деревянных годков оболочки
Пересохли. Тряхнёшь — и гремят!
Между ними бессонные ночки
И удары по сердцу плашмя.

Не смертельно. Лишь краски тускнеют.
Тоньше радость, бездушье плотней.
Это жизнь. Что поделаешь с нею?
Нет, скажи, что ты сделаешь с ней?!
Лишь во внутренней крошке-матрёшке,
Как в утробной, нетронутой мгле,
Детство спит в самошитой одёжке
На покрытой любовью земле.

Там, во сне, среди вишен кудрявых,
Птичка счастья щебечет взахлёб.
Папа слева, а мамочка справа...
Летний солнечный калейдоскоп
Рассыпает цветные осколки...

Что растеряно — не повторишь...
Только звякнут мгновений подковки
По стеклу... Ни Мадрид, ни Париж
С их красотами, ни океаны
С непрерывно грядущей волной
Не заменят любви домотканой
И шершавой ладони родной.

Сколько лишних матрёшек надето,
Маскарадов, то глупых, то злых...
Но волшебное ядрышко детства
Всё же светит надёжно из мглы.
Там тепло пирогов и картошки,
И полёты у папы в руках,
И на мамином платье горошки,
И летящая в лето река...

Пусть большие матрёшки снаружи
Под давлением стрессов трещат,
Только детство моё не разрушат
Ни паденья, ни дней камнепад!
И когда горе полною ложкой,
И когда всё в душе кверху дном,
Я держу на ладони матрёшку
И шепчу: «Ничего... Поживём...»

Преломление

Моя астигматичная душа,
Ты видишь мир весь по диагонали,
И, сколько бы иные не пеняли
Тебе за взгляд чудной, не им решать,
Закат ли зелен и красны ли травы,
Опасен ли для ночи неба крен.

Сдвигая взор привычно набекрень,
Пытаешься в осеннюю оправу
Поставить стёкла заревых озёр,
Но остаётся крошечный зазор
И преломляет синий звон вечерний.

Пластинку плавных золотых верчений
Ты держишь к октябрю наискосок.
Переливаешь звёзд прозрачный сок
В лиловую посудину долины.

Ваяешь из холодной, вязкой глины
Кувшин для сбережения огня,
Опавшего с пылающего клёна,
И пробуешь у сути раскалённой
Горение как свойство перенять.

Душа моя со сдвигом по оси,
Ты, главное, свой луч не погаси
Внутри кривизн холодной атмосферы.
Не помути хрусталик чистой веры.
Сквозь линзу в миллионы диоптрий
Расплавь до лавы медный лист зари
И медианой алого угла
Звони в колокола.

Под небом синим, как в Италии

1

«Не вози ты мне … ни венца самоцветного,
ни тувалета хрустального, а привези ты мне
аленький цветочек, которого бы не было краше
на белом свете.» С.Аксаков «Аленький цветочек»

Под небом, синим, как в Италии,
Пушинки счастия витали и
Не торопились падать вниз.
Они садились на карниз,
Сияли лучиками-лицами
И щебетали вместе с птицами,
И в воздухе болтали ножками,
И парашютиками-крошками
Слетали с крыши наугад
В пестреющий плодами сад.

Пушинки падали да падали,
А в том саду невесту сватали.
Шашлык томился на огне,
И Паваротти пел в окне.
Цвела герань на подоконнике,
И бело-мраморные слоники
По горней голубой пустыне
Брели залогом благостыни.

Бутыль с медовой бражкой местною
И самовар с короной медною
Стояли рядом на столе,
И разговор неспешный млел.
Сидели гости на завалинке.

Жених дарил цветочек аленький,
Ларец, хрустальный тувалет,
И день, и жизнь, и белый свет...
А девушка гляделась ласково
В стекло почти венецианское,
В почти заморское литьё,
И счастье видела своё.

2

Из раскуроченного венчика
Уже седого одуванчика
Взлетали детки-беспризорники,
Как растерявшиеся зонтики.

Ромашка с голубою мушкою
Стояла белою старушкою
С янтарной шапочкою донышка
И грела пальчики на солнышке.

И пчёлы над шалфейной венкою
Сияли золотыми веками,
И, вожделея, хоботки
Входили в тёплые цветки.

По травам пробегали полосы,
И ветерок трепал им волосы,
И бредил свет лучами вслух,
И падал, падал, падал пух...

Зовущее

Отведи, отстрани, отними
Тонкостенную, хрупкую грусть.
Белозвёздный стеклянный жасмин
Собери меж ладонями в гроздь.
Осчастливь, одели, одари
Поле пройденной жизни во тьме
Медным светом из круглой дыры
Среди чёрных небесных камней.

Отстегни, отцепи, отпусти
Пса горячего мысли моей.
Пусть летит по ночному пути
За двенадцать зелёных морей.
Там на каждом — полночный отлив,
И волны вопросительный знак
Уплывает, ответ оголив
На странице песчаного дна.

Проводи, пронеси, протащи
Через дюжину прошлых пустынь.
Там шуруют в карманах души
Старой памяти злые посты.
Прилучи, примани, призови
Неотложную силу из туч
Для рожденья звезды на крови
И врастанья её в высоту.

И прольётся сквозь грусти стекло
Свет жасминный на лунный покос.
И уколется звёздной иглой
Окрылённый свободою пёс.
В жаркой пасти слова прикусив,
Он протянет мне лапу: лечи.
Видишь нá небе млечный курсив?
Почитай. Посмекай. Помолчи.

Успение Пресвятой Богородицы

Ты устала жить в сем грешном мире, Мама! Пойдем Домой...
Без Тебя Я скучаю в Небесном Царстве. Пребудь со Мной
Ты отныне! Отец Восшествию светлому будет рад!
Я приду за Тобою. Ты помнишь наш Гефсиманский сад?
Вознесёшься оттуда. Готовься. Этою ночью Я
В Иерусалим явлюсь, и осветит Небо душа Твоя
Паче сонма свечей пылающих, ярче луны и звёзд...

Я никогда не смогу забыть пролитых Тобою слёз,
Когда у Креста Ты стояла. А рядом друг Иоанн.
Обещаю твёрдо, он будет Тебе для прощанья дан.
Соберу всех апостолов-братьев Я к Твоему одру.
Всё свершится, моя родная, по Воле Отца к утру.
Подниму осторожно и наверх на руках понесу.
Вот увидишь, какую Небо готовит Тебе красу!

Серафимы летят к изголовью, ангелы высоко
Начинают, возносят пенье на крыльях до облаков,
До открытых в обители нашей горней златых ворот.
Дорогая моя, там Тебя наш Отец Небесный ждёт.
Мы взлетаем, Душа Моя, Мамочка... Замер весь дольний мир.
Ты отныне пребудешь Заступницей тёплой меж людьми.

Благодатная, как давно Мне хотелось Тебя обнять..
Ты, пожалуйста, Сына Живого по голове погладь...
Хорошо-то как... Благодарствую, Матушка... Вот Твой Трон,
И летят херувимы к его подножью со всех сторон.
Вот Фома, желая проститься, фамильный наш склеп открыл
И узрел, что он пуст. Пелены белели, да шелест крыл
Поначалу был явственно слышен. Позже и он затих.

Богородице Дево, вечно и присно Ты Мать для тех,
Кто молитвой сердечною славит Тебя из рода в род
И превечное Слово Божие в чистой душе несёт.
И возносится в высь песнопенье с теплом и любовью:
«Богородице, Дево, радуйся,
Благодатная Марие,
Господь с Тобою...»

Ущерб луны

Страницы полночной мглы
Чуть слышно листает ветер,
И столь же темны углы,
Сколь лунный осколок светел.

Бесплодно блуждает мысль
В бесплотном краю бессониц.
Как Доброй Надежды Мыс,
Гряда колокольных звонниц,

Прикрывшая мира часть
От злых посягательств ветра.
Неясной тревоги час...
Мираж отражений света

На меди колоколов,
Боящихся шелохнуться,
На платине куполов...
...А судьбы, что в Божьей Руце,

Клубочком свернувшись, спят,
Надеясь на утра милость.
Луна, колокольня, сад –
Все в сны мои устремилось,

И темная сторона
Души повернулась к свету.
Окно, тишина, луна –
Любимый сюжет поэта,

Банальный ночной пейзаж –
И все же - какая тайна!..
Знал, Боже, ты, что создашь?
Иль брал наугад, случайно:

Звезда... Темнота... Размах
Бесшумных движений тени...
Окно... Изголовье... Страх,
Измявший заслон постели...

Молчание... Сон... Луна
Над мраком безбрежной ночи...
Желанье... Соблазн... Вина...
Спаси и помилуй, Отче...

Ночь... Церковь... Колокола...
Смятенье... Молитва... Ветер...
И сколь беспросветна мгла,
Столь лунный осколок светел...

Все в тон

Всё в тон: деревья, дом, земля...
Всё выдержано в гамме охры,
И только ворон – мрачный, мокрый –
На ветке глыбою угля.

Среди изношенной травы
Змеятся человечьи тропы
И прячутся в осенний опыт
Пластов стареющей листвы.

Подводит горизонт черту
Под серым утренним стараньем
Небес заставить мирозданье
Явить былую красоту.

Природа красит рыжей хной
Клочки оставшихся роскошеств
И лезет, нет, ползет из кожи,
Чтоб все восторги – ей одной...

Но вечность и покой – творцы
Всех мудрых преобразований –
Переплавляют смесь желаний
В янтарь и антрацит.

(П)ловец

Отрешаясь от фонаря,
Свет вдыхал темноту, нырял
Жёлтой, стриженою под ноль
Головою в портал ночной,
В неспокойное море неба,
Словно ама* закоренелый.

В плотных рáкушках-облаках
Зрели звёздные жемчуга.
Одинокий хребет столба
Чёрным деревом прозябал.
Спело золото в жарких кущах
Меж холодных дождей секущих.

Устремляясь наверх, ко дну,
Свет запутывался, тонул
Между водорослей-ветвей
И в объятьях густых теней,
Чьи тенёта невыносимы,
Задыхался, теряя силу.

Но, мгновение улучив,
Прорывались за мглу лучи.
Свет фонарный всё плыл взахлёб,
Принимая валы на лоб,
Их размётывая до перьев,
И вливался в сиянье перлов.

*ама (яп. «человек моря») - ныряльщик, ловец жемчуга

Сумасбродка

Молния влипла в чёрный чурбан
И разлетелась на щепки!
Сыплется с неба капель гурьба.
Дождь нарастает крещендо.

Сбрось босоножки... В плясах босых
Юная прелесть свободы!
Что тебе нынче грома басы
В гулком нутре небосвода!

Распеленались ты и вода!
Лупите обе чечётку!
Джинсы промокли до живота!
Ишь, разошлась, сумасбродка!

Дождик, давай-ка, не отставай!
Что ты на землю упал-то?
Видишь, танцует в брызгах трава,
Выпростав мокрые патлы...

Эх, разгулялись! Удержу нет!
Пяткой по луже! По луже!
Грохает снова там, в вышине,
Будто фортеции рушат...

Ты и потоки нынче одно,
Не разделить ни за что вас!
Рвётся на части горнее дно —
И не зашить, не заштопать!

Всё же завалы туч разгребли
Солнца весёлые грабли.
Лучики в лужу перенесли
Облака белый кораблик.

Станешь в ручей — ах, что за лафа!
В детство шагнёшь, как под дождик!
Трогаешь тёплый, яркий асфальт
Вспомнившей счастье подошвой!

Воздух вбираешь в грудь. Благодать...
Небо в сиянии медном.
Дождь прекратился. Вот и опять
Взрослая... Диминуэндо...

Приключение

Мир был жёлтым перегружен.
Становились дни всё уже,
Как не евший уж.
Грусть густела по дубравам.
Осень сеяла по травам
Иней первых стуж.

Словно скошенная рама,
Плоскость параллелограмма
Рыжего листа
Ужимала жизнь прожилок.
Клёна бежевый подкрылок
В лужицу слетал.

Над садами тучи зрели.
Ночи ширились и злели,
Зори замутив.
Загоняли свет небесный
Под беззвёздный свод железный,
Тьму с цепи спустив.

Всё же солнечный телёнок
Выбирался из пелёнок
Мятых облаков,
И скакал по сини блёклой,
И бодал лучами стёкла
Утренних домов.

Мрак ночной, от злости белый,
Ничего не мог поделать
С юным дурачком.
А весёлый безобразник
Вверх летел со стадом красным
В небе над леском.

Пришелец

Пришелец из иных миров
Вплывает сквозь иллюминатор
В осенний день...

Дождя соната
Стучит по клавишам дворов,
За струны чёрных проводов
Цепляется бемольной лапой
И виснет больно и крылато
Над тамбуринами садов...

Гость не находит нужных слов...
(Он их не знает)...
Виновато
Ввинтившись в трепетный покров
Кленовых забубённых снов,
В тоску берёзового злата,
Он наблюдает ход заката —
Луча горячий, острый скальпель,
Падение тревожных капель —
О, как густа и ала кровь!
Сын неба вовсе не готов
К её стеканию куда-то
За горизонт...

Координаты
Своей тарелочки щербатой
Внеся в программу для возврата,
Спешит назад, в иллюминатор...
Но, весь опутанный сонатой,
Плывёт к проклятому закату...

Аллегория

Аллегория рыже-зеленого яркого света.
Полуявный намек на финал оратории лета.
С неба падает занавес тонкой осенней иронии...
Вряд ли могут допущены быть за него посторонние.

На семи паутинках колышется мудрая притча.
Где-то в верхних слоях атмосферы играют каприччо.
Партитура слетает с пюпитра притихшего деревца:
Кто-то в сферах заоблачных творческим опытом делится.

Предлагают комплекты проверенных гамм и этюдов
К воплощению замысла. Автор идеи – оттуда,
Где мотивы ясны, абсолютно прозрачны желания
И масштаб разрушения равен масштабу создания.

Но, чем выше порывы, надежды, мечты и восторги,
Тем плотней облаков белоснежные строгие тоги,
Тем жюри неприступней в оценках и мудрых суждениях,
И решениях о сохранении или забвении.

Просветление в небе и блеск одиноких росинок
На сиреневых астрах... Листва филигранно красива...
Золотистые флейты лучей и мечта бирюзовая...
Как задумано все! Но как странно все реализовано!

Неразумные твари владеют реликтовым лесом,
А реликвию-скрипку терзает дурацкая пьеса.
Драгоценные истины прячут в подвалах истории
И стремятся повыше забраться,

Чего бы ни стоило...
...Чего бы не стоило
Вообще совершать, потому что никто не допущен
Знать безмерную правду о вечном, бесплотном и сущем.
Недоступна строка из стихов иностранного томика.
По складам еле-еле прочитана малая толика.

А в небесном театре сложили давно инструменты.
Мы конечный продукт единичного эксперимента.
Но какая же пропасть меж замыслом и воплощением!
Кто же может рассчитывать там на грехов отпущение?!

Стрелы, плети, дубье заменили нам ветку маслины...
Мы опасные недоросли...
Видно, не доросли мы...
И поэтому вышел на свет из подвалов истории
Полуявный намек на известный финал оратории.

Аллегория – старое верное средство от правды.
Нас нельзя никуда допускать – все сожжем...
Боже, прав Ты...
Пал опаловый занавес грустной осенней иронии,
И не могут допущены быть за него посторонние.