Литературный конкурс
«ЕСТЬ ТОЛЬКО МУЗЫКА ОДНА»
памяти Дмитрия Симонова
Багаж
…у меня есть: пакет с пакетами;
ящик с кабелями; коробка с письмами;
сто евро; пачка с сигаретами;
навыки ходьбы тропами лисьими;
камень на сердце; скелеты в шкафу;
наличие воли; отсутствие режима;
привычка складывать слова в строфу;
сорок три способа пережить зиму;
школа; колледж; консерватория;
вечный календарь до пятьдесят шестого;
не рассказанные истории;
поиски смысла – чистого, простого;
девять фотографий родителей;
два шрама; папка в ноутбуке «личное»;
отсутствие путеводителей
при путешествиях; боль ритмичная
в нотах; невысказанное слово;
несколько странных платьев; вино и кофе;
желание пройти поход крестовый
свой до конца, даже если к Голгофе;
виденье глубины за красотой;
восхищение любым этногенезом…
Подскажите, багаж подходит мой
для полёта, по габаритам и весу?
- «Вы, почти что, готовы к полёту.
Хоть багаж ваш, конечно, не безупречный.
Слишком много печали тут, в нотах.
И еще – перевес в слове «вечный».
Свинг-нота
Все чёрными были, как нотам и
положено быть на бумаге –
смиренно стояли на месте,
которое им отводил
седой композитор, с заботой
рисующий нотной ватаге
то точечки, то, как невесте,
фату. Даже объединил
под общую крышу четыре
послушные чёрные ноты –
вдруг дождик начнётся? Промокнуть
никак им нельзя, малышам.
На белом – пребелом клавире
бойцы музыкальной пехоты
то громко и смело, то робко
шагают под ритм по листам.
И всё хорошо бы, но спутав
простой карандаш с рисовальным,
случайно наш старый маэстро
одну написал невпопад.
Запрыгала в ту же минуту
по музыке сентиментальной,
по строчкам большого оркестра
та нота, друзья, наугад.
Все чёрными были, а эта –
как розовый мяч, как фламинго –
то в третьей октаве мяукнет,
то квакнет в басовом ключе.
И даже в вокальных дуэтах,
как будто глазная соринка
бемолем в мажоре как стукнет!
Как юркнет в квартет скрипачей!
И ластик её не догонит,
и даже корректор бессилен…
Такую за нотой охоту
за праздник, отнюдь, не сочтёшь.
Маэстро то плачет, то стонет,
то ухает, будто он филин:
«Не нота ты тут, а свинота!
Премьеру кантаты сорвёшь!
Встань ровно и тихо в аккорде,
позволь тебя чёрным закрасить,
звучи консонансом с другими,
иначе – нарушишь закон».
А нота вдруг хрюкнет на форте:
«Давай веселиться, как в джазе?
Ты сделай все ноты цветными
и знаешь… добавь саксофон».
Кло Тангел
Кло Тангел неспешно натянет колки –
движенья легки во мраке кромешном.
Он утром еле проснётся, конечно,
зато будут счастливы все мотыльки,
когда флажолетами призрачно, зыбко
окутает их, играя на скрипке.
Кло Тангел имеет плохую черту.
Черту обойду, она побледнеет.
И взгляд его тёмный на миг просветлеет,
морщинки у глаз дорогих расцветут.
Когда за черту между другом и миром
пойдёте вы, то запаситесь зефиром.
Кло Тангел считает, что нет величин,
размеров, причин для тех, кто питает
любовь… Но затем он на час умолкает,
сплетая в уме лабиринт паутин.
Не будем мешать ему думать о счастье,
когда за окном торжествует ненастье.
Кло Тангел бывает в отъезде порой.
Плацкарт теснотой его не пугает.
Под ритм поездов равномерно качает
Кло Тангел деревьям в окне головой.
Он шутит: «Купил проездной без белья
на верхнюю полку, где мысли да я».
Кло Тангел ответил на важный вопрос:
зачем виртуоз, подобно ракете,
над ленью взмывает и, в самом расцвете,
сгорает, смиренно творя на износ?
«Пусть люди не видят – играй и пиши.
Не важен итог, важен всполох души».
Рахманинов
Вечерних зимних улиц полусон
разрушит яркая афиша.
Написано: «Успей услышать!
Звезда приедет в регион.
Ноктюрны и этюды прозвучат».
Так, это через час, сегодня…
Обычно, в день предновогодний,
все развлеченья нарасхват
у тех, кто «звёзд не ловит с неба». Мне
один билет. Так прост в одежде
тот пианист. Послушать прежде,
всех выводов, хочу. В цене
сегодня шоу. Он же не бурчит
под нос. Мешок не надевает
на голову. И не качает
в такт телом. И не трансвестит.
Так чем же ты «возьмёшь» нас, дурачок?
Ведь наше сердце очерствело
и чешуёй покрылось – село,
запрятано, как в бардачок,
под рёбра, под оценки, под слова.
Он мысли эти не читает.
Играет нам. Он так играет,
что разрываюсь я по швам.
…быть уязвимым или уязвить,
в коростах быть или в корысти –
нет выбора у пианиста.
Лишь только музыку «лепить»
он может. Утопая в пустоте
всех пауз, звуков колебаний,
себя очистив от желаний,
рисует, будто на холсте,
то синим кружевом, то голубым
мелодию. Вплетаясь в пальцы,
она утешит нас, скитальцев,
и превратит все мысли в дым.
Кто предан был кому-то, иногда
бывает предан им же. Ну, и что же.
Идти в метель по бездорожью
теплей, когда горит звезда.
Предвкушение. Послевкусие
Как зайти в первый бар на окраине,
вдруг поймав тишину между блюзами
пианиста и так осязаемо
ощутить на душе послевкусие…
Как духов отзвук – смутно знакомые
вспыхнут лица и их отражения
обещая дожди невесомые,
отзовутся во мне предвкушением…
Эти люди, смешливые, грустные,
эти люди в моём окружении,
те, кто ляжет пыльцой послевкусия,
те, кто дарит собой предвкушение –
между ними нет общего, схожего.
Их немного, как самого вкусного.
Не сказать, что они все хорошие –
с виду все они даже чуть тусклые.
С виду все они странные, пегие,
беспородные, мокрые, бледные.
Для меня же – вселенные некие,
путешественники межпланетные,
волшебство создающие циники,
маги слов и жонглёры иллюзией.
Стрелка компаса движется к линии
предвкушения и послевкусия.
Усилитель вкуса
Музыка льётся из всех щелей, как вода из крана,
на любой вкус и цвет. Но её всегда – как будто бы пол стакана.
Выбирай: розовую с блёстками, со вкусом бабл-гама
или вязкую жидкость с марихуаной?
Стоит только нажать одну из кнопок – и она хлынет в твои уши,
пока ты собираешься на работу или ешь суши.
Смотри, сколько достоинств: покоя не нарушит
в фоновом режиме, – не нужны беруши.
Автор – какой-то эмси. Ты сам, сам её и выбрал, –
плеер открыв, включил, – как сто лет назад ты выбрал жену. Ты кликал
невзначай, из-за одиночества, из-за любопытства,
под хмелем любви, сидра.
Позже, попритеревшись, вроде привыкнул.
Выбрал ещё жилмассив, телефон, теплицу.
Жаль, что сразу нельзя удовлетворить ту жажду тепла, напиться,
до краёв, наконец, наполниться, от страхов исцелиться…
Так бывало лишь в детстве, где залпом водицы
прям из колодца хлебнёшь и сыт. Или из-под крана,
того же крана. Но вкус был другой, затягивавший любую рану,
без врачей, без лжи бутылированной воды, без обмана,
без накладных ресниц, зацикленной дорожки электронного барабана.
Кто был её made in? Кто усилитель вкуса
детства может продать, цвет тот исконно–русый?
Без соломинки, пузырьков, дольки арбуза,
без глянцевого Иисуса.
на любой вкус и цвет. Но её всегда – как будто бы пол стакана.
Выбирай: розовую с блёстками, со вкусом бабл-гама
или вязкую жидкость с марихуаной?
Стоит только нажать одну из кнопок – и она хлынет в твои уши,
пока ты собираешься на работу или ешь суши.
Смотри, сколько достоинств: покоя не нарушит
в фоновом режиме, – не нужны беруши.
Автор – какой-то эмси. Ты сам, сам её и выбрал, –
плеер открыв, включил, – как сто лет назад ты выбрал жену. Ты кликал
невзначай, из-за одиночества, из-за любопытства,
под хмелем любви, сидра.
Позже, попритеревшись, вроде привыкнул.
Выбрал ещё жилмассив, телефон, теплицу.
Жаль, что сразу нельзя удовлетворить ту жажду тепла, напиться,
до краёв, наконец, наполниться, от страхов исцелиться…
Так бывало лишь в детстве, где залпом водицы
прям из колодца хлебнёшь и сыт. Или из-под крана,
того же крана. Но вкус был другой, затягивавший любую рану,
без врачей, без лжи бутылированной воды, без обмана,
без накладных ресниц, зацикленной дорожки электронного барабана.
Кто был её made in? Кто усилитель вкуса
детства может продать, цвет тот исконно–русый?
Без соломинки, пузырьков, дольки арбуза,
без глянцевого Иисуса.