***
Хорошо в темноте
И в таинственной праздности ночи
Заблудиться в чужих временах
Посидеть кое с кем тет-а-тет
Зная все наперед, замирая – а вдруг! – что есть мочи,
Торопясь – без понятий,
Что высветит утренний свет.
Вот, верхом на осле
На пасхальную службу, на гору
Поднимаюсь я вместе с другими
Навстречу встающей заре.
Кто молитву творит, кто запальчиво, истово спорит
Рассыпаются блики
По красной библейской земле.
Захочу и пойду
С Маймонидом в Египет, в изгнанье
Поселюсь рядом с городом мертвых –
Не схватят меня, не сожгут
И своим колдовским, потайным, исключительным знаниям
Я найду приемененье,
Обучая султана добру.
Хорошо в темнете
И в таинственной праздности ночи
Ворошить, как огонь кочергой
Вспоминая и этих и тех
Белоснежных и в чем то заядло пустых и порочных
Отлетающих вдаль,
Не встречая каких то помех.
***
Осень рассыпала капли размером с горошину.
Куртку достать с капюшоном, пока что не ношеную
Туфли на толстой подошве, упорной к износу
Пару тетрадей в предчувствии – рифма на сносях,
Пару бутылок пузатых шотландского виски –
Не беспокойся, я без перебора, без риска.
И совершенно не важно – сегодня жара или тучи
Пасмурность – это на лирику, так даже лучше.
Вот, одиночество, как не крути, не получится –
Рядом такое забавное чудище крутится.
Волчьи глаза меня всюду найдут, даже если прищурены.
Так наблюдал за мной тысячу лет назад пьяненький шурин
Сам то он был выпивоха, ходок, каких мало
Но за сестру его сердце, гляди ка! – переживало.
Осень рассыпала капли размером с горошину
Так навалилась, так быстро, так рьяно, непрошено
Мне от нее никуда не укрыться, не деться
Разве что в самый глухой закуточек из детства
***
И в какой-то момент, ощутив себя лишним, заброшенным
В устремительном, спешном, случайном, –
Средь потоков людских, намерений как обувь разношеных
Приоткроешь и то, что нетленно в своей вековечной печали.
Оказался в Австралии, фотографии с желтым отливом - отряды
Стариков и старух подзастрявших в неведомом возрасте,
Затесавшихся в этот разряд, прежде чем побелели их пряди.
Книги на пропылившихся полках – укор интернету-убийце
Кофемолка – музейная редкость, с распродажи – дешовка, по случаю
И по памяти, не устающей трудиться – лица, лица и лица
Дед-хасид, наклонившийся, в талесе шепчет что-то из Книги
***
Сорри, я забыл произнести чи-и-з
Прежде, чем ты успела нажать на шот
На мобайле, обошлось бы без пресс-релиз
Вышло бы не грустно, а наоборот.
Настроение грузит текущий момент
Шоколадки хватит на пять минут.
Куда как солиднее груз измен
Или туфли, которые жмут и жмут.
Я молчу, как нервирует новостной ряд.
Банда черных в Верреби – это шок
А тебя осудят даже за косой взгляд.
А в Поинт Куке внук – до Верреби один скок.
Впрочем, друг ты мой ситцевый, делай чи-и-з
Даже если ты весь обрыдался внутри
Куртуазность велит говорить врагу пл-и-и-з,
Приглашая к барьеру шага на три.
***
Постучится кто-то в двери
Неожиданно – и вот,
Я смогу тогда поверить –
Жизнь по-прежнему идет.
Завывает ветер в щелях,
У соседей лает пес,
У кондитерских изделий
Диабет понизил спрос.
И синоптики – погоду
Предвещают наобум,
Поредевшему народу
Обещают бэби-бум.
И бегут привычным галсом
Час за часом день-деньской,
А вдали гуляет вальсом
Парус в дымке голубой.
Постучится кто-то в двери
Осторожненько – тук-тук
Может, кто-то мягко стелет,
Может, просто, нету рук.
Может быть, кому-то тоже
Одиноко, хоть умри,
Может, совесть сильно гложет,
Хочется поговорить.\
Постучится, я открою,
Отчего же не открыть.
Постучится – станет двое.
Я открою. Может быть.
***
Девочка из будущего – Патриция Пелоси
С мальчиком из будущего – Бараком Обамой
Очень положительные – Гомо, без вопросов,
Ну и где-то Сапиенс по папе и по маме.
Девочка и мальчик – из мечты, из детства
Ах! Как нам хотелось видеть их счастливыми.
Мы ведь свято верили, что позволят средства –
Станут одинаковыми города и нивы.
Станут одинаковыми взрослые и дети
Будут все продвинутыми, будут очень умными
Будет очень хорошо жить на белом свете –
В назиданье неземным отщепенцам грубым.
То, что ждали, то пришло – будущее наше
Как же оно смотрится, посудите сами:
Дети обеспечены молоком и кашей,
Все не так как надо – с Ненси и с Обамой.
Угораздило же нас – разочароваться
Дальнее приблизили, отряхнув от пыли
И стоим растерянные – стоило ли браться,
Оказалось что оно до зубов уныло.
***
И так близко, не там где-нибудь, не вдали
Рядом с сердцем, уж вы мне поверьте,
Ощутил я, вдруг, холод промерзлой земли
Стопудовые лапищи смерти.
В каждой клеточке, в жилке дрожащей моей
Поселилась ее злая тяжесть.
И не в праве я крикнуть ей громко – Не смей!
В ее воле все то, что осталось.
В ее воле последний и выдох и вдох
Умолять ее? Хрен, не дождешься!
Был я в чем то и не постоянен и плох,
Но не каюсь, раз жизнь – это ноша.
Примета
Разогрелась, размякла планета Земля
Разомлела, укрывшись периной.
Но космический холод лютует не зря
Проникает сквозь щели незримо.
Замораживает за плацдармом плацдарм.
Под полу заберется – и с хрустом
Превращается в лед где лужок, где гектар –
Вечный холод свое не упустит.
Он на самом на дне, где-то там, в глубине
В отложившихся клетках, в слабинке.
И ничем себя явно не выкажет, нет
Лишь глаза выдают его льдинкой.
Неподкупный, надежный свидетель – глаза
Среди жадных, наивных, голодных,
Выражающих бурно готовность дерзать
Много стало прозрачных, холодных.
***
«Библейские сказания» отдал – сменял на Тору я
У кандидата рыжего в московские раввины.
Я шел тропой нехоженой, с зигзагами и спорами
И мне казалось, в органах – тупицы и разини.
Стоят в охране намертво конструктора Гуревича,
Матчастью озабочены у лондонской полиции,
Читают Ярославского, шпиона Григулевича
И свято верят в ужасы проклятой инквизиции.
А я по Косидовскому домысливал историю
По голосам, задушенным, с текстовкой Солженицина
Догадываясь внутренне, что это треп, не более.
Что есть свои колдобины и в жизни за границею.
Финал известный, штопаный. Все вышло не по Гегелю
Не по клише романтиков, а пошло и обыденно:
По хлябям Достоевского, под едкий хохот Гоголя
И по закону русскому министра Черномырдина.