В душную ночь
я юным и бравым
в заречье
в залесье
сбегал утверждать
моё право кортесье
а мама с отцом угнетали меня
чтоб я не гулял дальше пятого пня
тогда-то с соседским мечтателем борей
мы дали обет покорить забугорий
несметные веси с распахами дол
одними из первых вкусив рок-н-рол
и тем вызывая психоз управдомий
и всё как-то стёрлось
сошло отзвеня
борис выпасает внучат в оклахоме
я в принципе счастлив у пятого пня
но в душную ночь
на небесное вече
сойдясь как цыплята к мамаше-луне
светила поют
про залесье
заречье
бессонному клятвопреступнику мне
Эриниевое
когда-нибудь
и даже подозреваю когда
ты протуберанцеволоконно увенчанная
дерзко подсядешь на струны мои
провода
певчие встречности и счастья от первого певчего
но нывшие чаще и кольче вдогонку
в догонке
далёкой и не так чтоб уж слишком
их паутиной гордятся леса неутех
стемнеет
послушай как
доброю ночью к тебе
пронизаютвселиственный смех
тоски вездесущие мальчишки
ведь когда фонарь луны золотится на рее
корабля
что не держит путь ни в один экстаз
то каждому листику
на самую малость стыднее
дрожать от смеха
больше похожего на спазм
не тщись исцеляться
исцеление одноразово
и лживо как окрик
я всё ещё вдрызг права
едва отрастут паутин метастазы
отчётливо вспомни
что есть острова
похожие на исландию
наших камней непонимания
и с каждым успением радости непростительно ранняя
эринией неумолимой их укрывает весна
в плед свой морошковый
ягельный да олений
и камни плодоносят
как женщины
чья нежность трудна
бирюзовой
до рези горчащей
травой сожалений
А пока
в одной деревне где былинны поезда
где в тихом омуте чадят твои лучины
почти намерен не бывать я никогда
и не искать в том к оправданию причины
и тем не менее
дороги полный швах
теплушки изб не равноценные квартирам
там интернет столь иллюзорен на дровах
что остро чувствуется выплюнутость миром
да-да ромашек пропасть
заячья возня
семь краснокнижных птиц включая алконоса
пупс-медвежонок чуть похожий на меня
полёвка-мышь с её влюблённостию в просо
ты
тихой гавани укромное дитя
подруга скальду паутинного запечья
быть может в старостях-недужностях
кряхтя
и возжелаю в длань пуховую прилечь я
под придых твой
вконец долёживать бока
кривую печь дразня прабабкою камина
нуа пока моя роднуля
а пока
я джунглей каменных бессрочная детина
К нам приближался старенький трамвай
сучила осень мышьевым хвостом
ещё не тем
которым бьёт как обух
ты без синкоп гуторила о том
что мир погряз в интригах и микробах
что съехал с рельс
а кое-где со свай
концепт бетоно-скрепного уюта
к нам приближался старенький трамвай
я предложил
катнуться
почему-то
средь праздных фраз
застатая врасплох
поддалась ты как отстранённый некто
трамвай издал скрипуче-ржавый вздох
и покатил вдоль пыльного проспекта
где алча влаг
со всех нерыбьих жабр
вздымали лапы
выжженые липы
мы оживившись
двигались в сентябр
и даже зимь проехать мы смогли бы
отведав вдруг не пыли но пыльцы
с цветов стекла-металла и бетона
пошли на круг трамвайные жильцы
и полз состав с достоинством питона
мелькал окошьем
неба скудный плат
ломился люд о стулках беспокоясь
но встречный клён
вагонопровожат
странноприимно кланялся нам в пояс
За блеклыми обоями
За блеклыми обоями -
ноябрь и стылый двор.
Тоска ведёт с обоими
невнятный разговор.
От смысла и до вымысла.
О том, что дворник слаб.
Что крошка Катька выросла
и стала баобаб.
Про кошек поколения,
смешение культур.
И что сдаёт деления
шкала температур.
О праздниках, за коими
всегда мигрень да труд.
Про то, как под обоями
за жизнь букашки трут.
Про то, что знаю точно я,
как истово, не раз,
резная потолочная
пускалась балка в пляс.
Где паутинка ветошкой
колышется в тиши.
Где я плыву за веточкой
афганской анаши.
ДА БУ
да будет снег
да бу да бу
всем по сугробу
по горбу
по бабе снежной и бокастой
иным тюленя с нежной ластой
а я глазаст
мне пять с полтиной
я папин гоблин
мамин гном
мне парадайз сулит пингвинный
циклон пушистый за окном
но все твердят
что шибко сыро
что вьюг мне хватит на веку
взамен румяная глафира
подаст пингвина из зефира
фужер противного кефира
на радость барскому сынку
ванильный птиц
ты мил да сладок
ты перебьёшь кефирный смрад
но сотни сумрачных загадок
штурмуют наш вечерний сад
с тем лапки вытерев о кошку
зевая для отвода глаз
спешу я в детскую
к окошку
глазеть как в сказке сад увяз
Алисы уходят
Алисы уходят.
Их проще не замечать -
уйдут непременно.
А ты оставайся Лисом.
Напрасна свеча.
Нет дороги в их тайный чат.
Ни самым лояльным,
ни тем, кто в закон не вписан.
~
Оранжевый нолик
в окне. А во рту амбре.
От проводов элисс
на печени жирный крестик.
И Кролик до колик
щекотен в моём ребре.
И рёбра ему -
баррикадой на Красной Пресне.
~
Мне трюмно и гадко.
Провалы седых ланит
в провале трюмо.
И глазища по пять эскудо.
Возможно, сегодня
придёт мне и осенит
простая догадка -
ты тоже глядишь оттуда.
Взмахи плавников
долго
невесомо снится мне
в редкий час воскресной хрупкой лени
ты плывёшь в цветастой кимане
вне дорог и главных направлений
и добра добрей и неустанн
в синей робе вытертой додыро
ветер точит лезвия катан
чтоб оборонить тебя от мира
всю плавучесть волей подсобрав
обкорнав коренья зло и куцо
я к тебе швыряюсь тоже вплавь
чтоб успеть до просыпу коснуться
взмахи плавников моих сильны
но глаза распахивая в утро
вижу подле вместо киманы
солнечную россыпь перламутра
навь и явь всё чаще вкось да врозь
не доплыть оттеля и досели
лишь цветастый ком подушки врос
в скучный горизонт моей постели
Итака
Я в Итаке. И так, и этак,
тешась тенью столетней туи,
наколдую табун старлеток.
И коктейлей им - наколдую.
С колдунами-дубами вздоря,
хлёстким платом метаясь в парость,
заурчевно клокочет море,
причитая на седь и старость.
Я внимаю и в ус не дую,
нежно глажу ладошкой стопной.
Скажешь, море, и наколдую
семь русалок и визг синкопный.
Промолчишь - и отвечу тем я,
выбирая заместо магий, -
на твоё голубое темя
умощусь, бесшабашно-нагий.
Слонокостным китайским нэцке.
Вусмерть дружен с девятым валом.
Это, словно в порту донецком,
распластаться на море алом.
В голове будто включен зуммер -
так волна глухо метит в святцы,
Я наверное, нынче умер -
где б иначе Итаке взяться..
Густы словно битум ночи
с характерным салонным прононсом
(салунным?)
он трепал мои нервы
как щенок теребит тесьму
но под дряблое пиво налитое на углу нам
вдруг раздобрился
чёрненькую возьму
для него это сродственно детству видишь ли
поделился он рыженимбово осиян
ведь в далёкой
и богом забытой кинешме
люд укрылся во тьму от нашествия марсиян
и минуты никчемные сказочно вздорожали
под церквушечьим сводом
и темь не брала свеча
и в огней чернобурки закутались горожане
в преисподнюю ворогом ввергнутые сгоряча
вот те на
голова у меня что тыквина
неприятием в бланж норовит дозреть
воронёная блажь квадратуры выткана
философией транса
и тобой на треть
ты ко мне
заходить стала чаще прочих
напыхтевшись романтикой в аспидный глаз холста
погляди
говорила
густы
словно битум
ночи
влажной сельвы
а в ней дрожь двоих густа
множит самка заливистый лай гиены
и рыкаст самец
как бенгалиям верный кот
я валил тебя
разгордившийся и вдохновенный
точно маслом вниз
вечно валится бутерброд
ты затем засыпала
чуть рот приоткрыв доверчиво
я курил
то дремал
то срывался искусан сплошь
пошлой мыслью о том
что пожрать уж с неделю нечего
и один из холстов
надо срочно продать за грош
и продал
изломавшись как целка девичья
ощущая себя у себя ворьём
от беззвучного смеха скелет малевича
дробно дёргался сука в шкафу моём
Венерианские хроники
ты была беременна несколько дней
потом оказалось что это не так
но мне хватило чтобы ощутить себя папой
я часами гулял парком с накрученным из простыни малышом
рассказывал о строении солнечной системы
умилялся ужимкам неосмысленной мордашки
я стоял у истока большой удивительной жизни
начало которой положил сам
и переполнялся чувством ответственности за то
чтобы первые шаги гражданина вселенной пошли в нужную сторону
мельком замечал ещё нескольких таких же счастливцев
до слуха доносились обрывки их размеренных повествований
о процентном элементном составе колец юпитера
о температурных режимах в атмосфере венеры
о гейзерной активности на энцеладе
было очевидно что всё идёт по плану в этом клубе безукоризненных отцов
и я полноправно в нём состоял
минутой позже после твоего звонка
отменившего моё членство там
ребёнок перестал быть податливым и послушным
закапризничал и осыпался тканевыми валиками
я пытался найти среди них полюбившиеся ручки и ножки
но вместо них целовал полотно всё менее пахнущее дитём
надо мной набухала влагой готовая прорваться серая портьера
большой космос отверг и низверг меня оземь
я подобрал сопли и простынь
и пошёл домой
Мыстобо
благославлён рассветом
обневестен
кудрится клён с рябинкоювобним
и мыстобою будем вместе-вместе
и сойково над веком прозвеним
нам будет тёрпко-сладко
крепко-крепко
нас время опечатает в письмо
где наша жизнь вскрепчает точно репка
потянет смерть - а вытянуть не смо