Текст, что ниже, огромной трудности для постижения. Но мне так нравится преодолевать трудности, что я уверен, что найдётся ещё кто-то, кому этот пример преодоления понравится. Не может же быть, чтоб я был единственный такой любитель трудностей.
Занимаясь толкованием художественных произведений я обречён на неминуемый провал с каким-нибудь из них.
И вот я подозреваю, что я провалился когда-то (см. тут) с, мол, индивидуализмом Брюсова при сочинении стихотворения «Тени». Меня на это подозрение навёл Дмитрий Быков, назвав Брюсова эротическим поэтом. А Быков, если вдуматься, почти всегда оказывается не прав. И передо мной встал вопрос, как эти «Тени» защитить от Быкова и прежнего меня.
Я для этого стал штудировать работу Жирмунского об эротических произведениях более позднего сборника стихотворений Брюсова и стал пробовать примерять почерпнутое к этим «Теням». И страница за страницей не давали мне ответа. Пока на странице 40-й я не дочитал до понятия «внутренние повторения».
«…они не связаны с внешним, словесным повторением. Из… преизбыточного душевного волнения, не воплощённого до конца в одной словесной формуле, рождается ряд сходных поэтических образов, выражающих то же лирическое настроение в разной словесной форме» (https://rusneb.ru/catalog/000199_000009_005113824/viewer/?page=40).
Тем, кто любит умственные головоломки, я и предлагаю проследить, как до меня будет доходить, что «Тени» не эротическое стихотворение. Я буду пошагово отчитываться.
Сладострастные тени на темной постели окружили, легли, притаились, манят,
Наклоняются груди, сгибаются спины, веет жгучий тягучий, глухой аромат.
И без силы подняться, без воли прижаться и вдавить свои пальцы в округлости плеч,
Точно труп, наблюдаю бесстыдные тени в раздражающем блеске курящихся свеч;
Наблюдаю в мерцаньи колен изваянья, беломраморность бедер, оттенки волос...
А дымящее пламя взвивается в вихре и сливает тела в разноцветный хаос.
О, далекое утро на вспененном взморье, странно-алые краски стыдливой зари!
О, весенние звуки в серебряном сердце и твой сказочно-ласковый образ, Мари!
Это утро за ночью, за мигом признанья, перламутрово-чистое утро любви.
Это утро, и воздух, и солнце, и чайки, и везде - точно отблеск - улыбки твои!
Озаренный, смущенный, ребенок влюбленный я бессильно плыву в безграничности грез...
А дымящее пламя взвивается в вихре и сливает мечты в разноцветный хаос.
19.08.1895 г.
Первый же такой повтор: «окружили, легли, притаились, манят». Он поддержан звукописью – повтором носовых в первой строчке: 6 «л», 2 «м», 5 «н», 3 «р» (все носовые: [й’], [л], [л’], [м], [м’], [н], [н’], [р], [р’]). Происхождение этих носовых из слова «тень». (Соответственно «т» тоже много: 7 – больше всех.) Причём тень – противоположность свету. А у меня ещё со времён разбора (разбора жалкого) этого стихотворения и стихов других символистов вывелось, что их осознаваемый (а чаще неосознаваемый) пафос сходен с пословицей «не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасёшься». Что приводит символиста в итоге к идеалу коллективистского типа: благого для всех сверхбудущего. – Эротика, в качестве тёмного, которое преодолено, оказывается вполне уместна. Преодоление оказывается возможным только из-за колоссального накала эмоций. Которые нагнетаются, в частности, вот этими внутренними повторениями. Эротика оказывается тем внешним, на что клюют нечуткие люди. И тогда работает принцип, что если о чём в произведении говорится словами, то не то хотел «сказать» автор. «Сказать» я беру в кавычки, ибо это «говорит» подсознательный идеал автора. А в сознании его этого сверхбудущего нет. Разве только он может признаться, что не знает, куда столь взволнованно он зовёт. – Эта неопределённость видна и в том, что действительно трудно понять, что общего в 4-х перечисленных глаголах. Что-то негативное, аморальное, антихристианское. Последнее важно, ибо в христианстве р-р-разочаровавшиеся в действительности конца XIX века (в России – из-за поражения народничества {а начинал Брюсов с любви к Некрасову и Надсону, неким социальным революционерам} и из-за слепоты, что вместо народников силу набирает марксизм), - так вот разочаровавшиеся удрать мечтами хотели и от христианства, как части мерзкой действительности.
Кстати, тот же тон тени, темноты, аморальности имеет и другое внутреннее повторение на первой же строке: «Сладо-», «страстные», «постели», - поддержанное звукописью «ст» из «постели». Если вспомнить, что глухое «т» паруется со звонким «д», то повтор есть и в «СлаДо-». – Вот, какая насыщенность!
На неиндивидуализм работает и такое соображение:
«За внешним стремлением эпатировать публику, поразить ее экзотичностью не то чтобы образов, а больше строк и выражений, рисовалось другое – неприятие мира унылого бытия» (https://megalektsii.ru/s45496t1.html).
Экзотичность было первое свойство Брюсова, выделенное Жирмунским, но я не мог её найти в первый заход. Может, во второй увижу?
«сказочно-ласковый».
Мало. Но хватит и внутренних повторений.
«Наклоняются», «сгибаются».
«груди», «спины».
«жгучий тягучий, глухой».
«подняться», «прижаться», «вдавить».
«наблюдаю», «Наблюдаю». – Ну, это простой повтор, а не внутренний. Но он тоже взвинчивает.
«плеч», «колен», «бедер», «волос».
«мерцаньи», «изваянья» - повторение созвучий и изысканности из-за «ь» вместо «и».
«О», «О».
«Это утро», «Это утро». – Простые повторы.
«утро, и воздух, и солнце, и чайки… улыбки».
«бесстыдные тени», «стыдливой зари».
«Озаренный, смущенный», «влюбленный».
«А дымящее пламя взвивается в вихре и сливает… в разноцветный хаос» - 2 раза.
Вот что значит – аналитический талант Жирмунского!
Для меня безумную трудность представляет отделить декадентство от символизма. Если у символиста эротические стихи – на самом деле не эротические, то от декадента я ожидаю обратного. Эстетизации Зла жду. Эстетизации – из-за злости на поражения Добра. И – осознанной эстетизации? – спрашиваю я себя строго. И, боясь подыгрыша в пользу Добра, давайте, читатель, я предположу, что в подсознательном идеале оказывается радость трезвости, несамообмана. Что-то противоположное пушкинским стихам:
Но жалок тот, кто все предвидит,
Чья не кружится голова,
Кто все движенья, все слова
В их переводе ненавидит,
Чье сердце опыт остудил
И забываться запретил!
У Пушкина голос автора радуется своему реализму: что плохо – то и плохо, а не иллюзия чего-то иного; но из этого плохого не значит, что всё – плохо: и оттого – такие чеканные стихи.
А у декадента именно всё – плохо, и открыть это – есть хорошо. Абсолют! Какой тут реализм с его адекватностью?
Конкурентом такого пафоса может быть только ницшеанское метафизическое иномирие, «над Добром и Злом». С ним радость в том, что удалось выразить ТАКОЕ – иномирие. (Этот вариант тем хорош, что декадентство тогда можно пустить по разряду выражения не подсознательного идеала Зла, а по разряду прикладного искусства, приложенного к знаемой идее Абсолютного Зла.)
Пролог
Гаснут розовые краски
В бледном отблеске луны;
Замерзают в льдинах сказки
О страданиях весны.
От исхода до завязки
Завернулись в траур сны,
И безмолвием окраски
Их гирлянды сплетены.
Под лучами юной грезы
Не цветут созвучий розы
На куртинах пустоты,
А сквозь окна снов бессвязных
Не увидят звезд алмазных
Усыпленные мечты.
19 февраля 1893
Я текст этого стихотворения взял отсюда - https://www.bookol.ru/dokumentalnaya_literatura_main/kritika/53320/str2.htm#book . Название – отсюда - https://www.bookol.ru/dokumentalnaya_literatura_main/kritika/53320.htm . А дату создания – отсюда - https://libking.ru/books/poetry-/poetry/314594-valeriy-bryusov-tom-1-stihotvoreniya-1892-1909.html#book . Вот бы взять эпиграф отсюда - https://slova.org.ru/briusov/juvenilia_prolog/ , где «Прологом» называется набор из 10-ти стихотворений, а цитируемое есть второе – тогда было б совсем хорошо:
«Parler n'a trait a la realite des
choses que conimercialement.
St. Mallarme»
Перевод: Разговор не о реальности вещей, которая неубедительна.
Потому было б хорошо, что «неубедительная реальность» вместе со словом «пустоты» ну очень годятся для признания этого стихотворения ницшеанским.
Но не декадентским.
Вот то ли дело повесть «Декадент» (1894).
«Этого завтра я ждал с восторгом. Когда в назначенный час я пришел на свидание, Нина уже ждала меня.
— Нина! так ты не сердишься?
— За что же? — ты выпил лишнее.
О! она была слишком ласкова! я начал остерегаться.
— Прошлый раз, Альвиан, ты сказал мне много такого, о чем лучше было не заговаривать [он сказал, что хочет жениться на ней, но сперва, чтоб она отдалась, иначе он будет себя презирать, ибо «сказали бы, что я до того влюбился, что даже предложил руку. Я презирал бы себя!»]. Я уже начинала сживаться с мыслью…
Так что, если все было сказано тобою случайно, лучше просто позабыть это.
— Я никогда не отказываюсь от своих слов.
Что другое я мог ответить ей?
— Значит…
— Да что же иное могло быть? я только не хотел тебе говорить, но ты сама должна была догадаться, что я не отдам тебя никаким Буниным! Милая! я люблю тебя, и ты — ты ведь тоже меня любишь?
— Люблю.
— Дорогая! милая! жена моя!
Но и целуя ее, я ни на минуту не забывал, что она никогда не будет моей женой.
В этот день Нина отдалась мне.
«Мы оба, — записано у меня в дневнике, — и я, и она, разыграли свои роли прекрасно и казались очарованными. Бедняжка, плохое средство избрала ты, чтобы привязать меня к себе»».
Зло эстетизируется. Вот только нет эротики. Зато сколько пакостей натворил этот Альвиан… И так сладко-нейтрально это описано!.. Я поражаюсь. (Я не люблю высказываться эмоционально о разбираемом произведении. Но здесь – что-то чудовищное. Такие пакости!..)
По-моему, это сделано так нагло, что и речи не может быть, чтоб было сделано с иной целью, чем усилить знаемое, в общем, переживание, дескать, как же это хорошо, что царствует в Этом мире Зло. Переживание, прямо противоположное ницшевскому: как плохо, что царит на Этом свете Зло (с соответствующим подсознательным у ницшеанца: вон из Этого мира в иномирие!).
Ужаснувшись в себе ТАКОМУ, понятно, что Брюсов бросился в символизм ещё более страстно. В символизм как в благое для всех сверхбудущее.
Это разрешает психологическую загадку, которою я мучился – откуда взялось эта сложнятииа: не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасёшься.
Призна`юсь: я пишу в перерывах между чтением этого «Декадента». И, строго говоря, не известно, что за фортель Брюсов ещё выкинет, раз, вот, Нину уже похоронили (она покончила с собой, раз Альвиан на ней не женился), а повествование продолжается.
А я уже вынес своё суждение об этой повести, как о прикладном искусстве.
Так пусть это будет проверка, что я прав. Ибо, мне кажется, что только о произведении неприкладного искусства нельзя судить окончательно, не дочитав его до конца. – Вот и посмотрим: смогу ли я подтвердить свой вывод, дочитав повесть до конца. Если смогу – сатанизм как подсознательный идеал у человечества не существует.
Ну вот. Прочёл. Мнение не меняю.
Хорошо. А мыслимо ль найти декадентское эротическое стихотворение (вероятно, где-то около 1893 года), чтоб можно было доказать, что оно таки не символистское, ни в какие дали коллективистские не порывающееся?
Слезами блестящие глазки,
И губки, что жалобно сжаты,
А щечки пылают от ласки,
И кудри запутанно-смяты.
В объятьях — бессильно покорна,
Устало потуплены взоры,
А слез бриллианты упорно
Лепечут немые укоры.
1 ноября 1893
Чем повтор «глазки», «губки», «щечки» хуже повтора из «Теней»: «плеч», «колен», «бедер», «волос»? Неужели уменьшительностью слов? То есть несерьёзностью намерений лирического «я». То есть прямым воспеванием Зла? Что подчёркнуто словами «жалобно» и «укоры»? – Даёшь вожделение, которое разжигается от морального сопротивления… - Элементарное произведение прикладного искусства, приложенного тут к усилению знаемого – вожделения.
Или опять я впадаю в провал? Плюс ещё в провал и относительно Быкова: Брюсов таки писал эротические стихи.
19 апреля 2020 г.