Середенко Игорь. Ты будешь первым у меня


1

   Когда я пришел к нему, он уже упаковал свои вещи. Их было немного, как у всякого путешественника, собравшегося в дальние страны – на край света. Звали моего друга, с которым мы когда-то десять лет учились в школе, Николай. Он был высокого роста, стройный молодой человек, брюнет, с карими глазами. Окончив школу, мы оба поступили в университет: он – на программиста, я – на журналиста.
   Это был старинный, самый дорогой друг, с которым мы провели детство и юность плечом к плечу, но когда поступили в университет, учеба разделила нас, мы стали реже встречаться, и круги наших интересов все меньше пересекались. Были такие интервалы времени, что я не видел своего друга и по полгода. И вот теперь, я с грустью пришел к нему, что бы проститься. Николай уезжал в Канаду, что бы работать там в одной компании, занимающейся программным обеспечением. Работа не легкая, как он сказал, но платить будут честно – в десятки раз больше чем у нас.
   Жил он в небольшой двухкомнатной квартире девятиэтажного дома на Таирова. А вместе с ним – мать, сестра, ее муж и племянник, которому едва исполнился год.
– Во сколько поезд? – спросил я его, глядя на два дорожных чемодана с плотно упакованными вещами.
– На десять вечера, – ответил он. – До Киева, потом самолетом – прямой рейс, долгий.
– А где твои? – я заметил, что в квартире было тихо.
– У родственников мужа сестры. Приедут через пару часов.
– Молодец, еще нет двенадцати, а ты уже собрался. Ничего не забыл?
– Собрался еще вчера, – сказал он, указывая на дорожные чемоданы, – не люблю спешить.
– Тебе повезло, что ты холост, – сказал я ему. – Неужели за последние шесть лет, ты ни разу ни с кем не был знаком?
– Я такой же убежденный холостяк, как и ты, – с какой-то юношеской гордостью сказал он, но в глазах его я увидел какую-то скрытую грусть.
– Да, но у меня за эти шесть лет, да пожалуй, и в школе, много девушек было, – ответил я.
– И что, ни одна не подошла? Не овладела твоим сердцем? Не покорила тебя?
– О, таких было много. Есть и сейчас. Я считаю, что еще рано семью создавать – не созрел для этого. Может потом, лет в тридцать. Что до тебя, мой друг, то, увы, я полагаю, что ты вообще никогда не женишься. Есть люди, которым судьба уготовила быть одним. И все из-за твоего скромного, тихого поведения, застенчивости. Да, да, Коля, во всем виновен твой скрытный характер, нет в тебе… – я пытался отыскать подходящее слово.
– Бунтарства, действий, – сказал он.
– Да, с женщинами надо быть более решительным. А ты, сколько тебя помню еще со школы, тихоня, все учишься, на женщин совсем не смотришь. Гляди, так и жизнь пройдет, оглянешься назад стариком, и станешь вспоминать: сколько мимо тебя женских взглядов прошло, так и не остановившихся на тебе, не выбравших тебя.
– Хм, ты прав, прав, но не во всём.
– Как?! – удивился я. – Неужели на такого сухаря и ботаника, как ты, кто-то бросил свой нежный взгляд? У тебя был роман?
– И не только, – с грустью сказал он. – Но понял я это слишком поздно. Теперь у меня одна дорога – в Канаду, на край света, подальше от Одессы.
– Не может быть! – я все еще не верил, что у этого ботаника, у этого одиночки и скромняги, которому суждено до последних своих дней быть холостяком, пропадать в библиотеках, на занятиях, в лаборатории, с книгой, а не с девушкой, был роман с женщиной. – Ты же мне расскажешь об этом. Я весь горю от нетерпенья.
– Что ты хочешь? Это все позади. Теперь ничего не вернешь.
– Мне не терпится узнать подробности, детали этого невероятного романа.
– Вот, вот, – невероятного.
– У тебя осталась ее фотография? – мне не терпелось увидеть, с кем мой друг встречался. – Где вы познакомились? Я все еще не верю, что Николай Береговой встречался, любил, общался с женщиной.
– Увы, фотографии у меня нет, но есть… – он немного замялся, словно что-то вспоминал, – есть портрет.
   Он подошел к упакованному чемодану, открыл его, и вынул небольшой портрет. Я взял его, поднес к окну, что бы в солнечном свете хорошо разглядеть. Я увидел изображение Николая и какой-то симпатичной, стройной брюнетки, с милым овальным личиком и большими зелеными глазами. Пара стояла на берегу, держась за руки.
– Это она? – спросил я. – Как ее зовут? Она довольно мила.
   Я неплохой физиономист, мог бы сразу сказать, что эта девушка довольно бесхитростное, милое создание, одна из тех очаровательных женщин, которых встретишь на миг, и потом долго еще их образ остается в памяти. Она вполне могла бы составить Николаю компанию. Я обратил внимание, что на изображении Коля не обнимал свою девушку, а весьма скромно держал ее за руку, словно они были друзьями, а не любовниками.
– Не совсем, – ответил он, – но художник довольно точно описал ее черты…
– Не понял, – перебил я его, – Как, это не она?
– Сходство хорошее.
– Коля, я ничего не понимаю. И требую объяснения. Это она или не она? Ты что, все придумал, что бы меня разыграть? Или художник изобразил твою фантазию?
   Губы Николая растянулись в тонкой улыбке – так мог улыбаться только он. В этой улыбке была отражена и скромность, и ум человека, не способного к подлости и честолюбию. Он относился к тем немногим одиночкам, которые живут среди людей, как отшельники, не впитывая в себя человеческие пороки, не запятнавшие себя грехами, не способными мстить или совершить какую-либо низость. Но, видимо, именно поэтому такие люди обречены до конца своих дней нести ношу одиночества, быть вне общества, словно он был окружен какой-то невидимой защитной аурой безгрешности, несомненно, отмеченной создателем.
   Как журналист, замечающий в людях то, что они сами не видят, исследующий их внутреннюю жизнь, копающийся в их тайнах, я всегда чувствовал какую-то загадку в Николае. Поэтому я очень заинтересовался любовной историей моего друга. И только я мог вывести его на откровенный рассказ о его личной интимной жизни.
– Дело в том, что этот портрет был написан уже после того, как я ее потерял, – ответил он. – Её звали Наташей. Художник изобразил ее по моему описанию. Он не видел ее. Довольно точно, хотя, и не с первого раза. Были неудачные эскизы, но этот портрет оказался самой точной копией, которую способна была воспроизвести рука художника и моя память, сохранившая навеки ее образ в глубинах мозга.
– И ты берешь его с собой в Канаду?
– Я никогда не расставался с ним, – признался он. – Это самая дорогая вещь, которая у меня есть. Если бы я плыл на судне, и оно, получив пробоину, пошло ко дну, то я сохранил бы лишь этот портрет.
   Мой интерес к этой истории взял верх, и я сказал:
– Стало быть, он для тебя очень важен. Коля, я с нетерпением ожидаю твой полный и детальный рассказ.
– Хорошо, Сережа, я расскажу. Ты будешь первым и, наверное, последним, кто его услышит. Но давай не здесь. Пусть моя поклажа ожидает. Я знаю здесь неподалеку одно уютное кафе.
– С удовольствием, – ответил я, предвкушая его историю.
   Мы спустились вниз, вышли на улицу, прошли около квартала и вошли в небольшое кафе. Столики здесь были огорожены живописными перегородками, на стенах висели черно-белые фотографии каких-то рабочих прошлого века: охотников, фермеров, негров, индейцев, заснятых за своим традиционным, семейным ремеслом. Свет был мягким, приятным, помещение казалось весьма уютным, тихим, посетителей было мало. Мы заказали несколько пицц и коктейлей на наш вкус.
   Николай начал свой рассказ. Он не волновался, его взгляд был романтичным и немного задумчивым, словно он погрузился в далекие, приятные сады воспоминаний.

2

– Все началось с того, – начал Николай, – что я дал объявление в газету, в рубрику «ищу друзей», – он немного смутился, когда увидел мой вопросительный взгляд, – ну, вообще-то, это была страничка, где печатают объявления о знакомстве. Понимаешь, не было у меня времени заниматься поисками, да и опыта не было.
   Имея небольшой отрицательный опыт в таких делах – мне всегда не везло в подобных историях, ты знаешь, – я решил найти девушку, с которой можно было бы пообщаться, не более. Во всяком случае, я решил с этого начать.
– И она позвонила?
– Да. Голос ее, как мне показалось, был очень приятным.
– И ты назначил встречу? – мне приходилось его подталкивать, этого нерешительного ботаника.
– Я… я пригласил ее… – он немного заволновался, словно это ему предстояло еще раз сделать, – в наш спортзал, вернее, в спорткомплекс, где я играл в волейбол за наш факультет.
– Да, я знаю, ты даже имел первый спортивный разряд, – вспомнил я.
– Имел, но это в прошлом.
   Его застенчивость вновь взяла верх, волнение увеличилось, и мне пришлось помочь ему, немного подтолкнуть.
– Так, она пришла, и что дальше?
– Почти всю игру я думал о ней, рисовал ее образ – ведь фото у меня не было, – представлял себе, как она будет меня ждать. Во время игры, в которой, надо признаться, я был весьма рассеян – подачи были слабыми, приемы вялыми и не ловкими, как сказал мой тренер, – я постоянно поглядывал в сторону трибун. Там было не так уж много людей, но я почему-то был уверен, что ее нет среди них, и что, вообще, она не придет.
– И она не пришла? – предположил я.
– Пришла. Я ведь не всегда мог следить за трибунами – игра была в самом разгаре. Признаюсь, я пропустил тот момент, когда она вошла. Мне даже тогда показалось, что она просто появилась там – на самой верхней скамейке, с краю.
– Николай, но ты же ее раньше не видел, почему ты решил, что это она?
– Не знаю, честное слово, не знаю, – в его взгляде я увидел блеск, который порой бывает у влюбленных. – Просто почувствовал. Она ведь тоже не видела меня до этого дня.
   Я играю, а сам то и дело поглядываю в ее сторону. Это может показаться удивительным, но вскоре, среди десятка спортсменов, прыгающих и бегающих по площадке, ее взгляд остановился на мне, и больше с меня не сходил. Она тоже узнала меня, понимаешь? Как? Не знаю, не спрашивай, я не могу этого объяснить. Вероятно, она перед встречей тоже волновалась, и чутье подсказывало ей – рисуя мой образ. Понимаешь?
– Еще бы. И ты влюбился в нее?
– В том-то и дело, что нет. Я ведь тебе говорил, что искал девушку, для общения, как с другом.
– Ладно, допустим, – я не верил ему, «как с другом», как же! Но мне было интересно, что же произошло дальше, – рассказывай всё.
– Я подошел к ней, сразу после игры – мы тогда проиграли, – но она почему-то поздравила меня, сказала, что я великолепно играю. Первые ощущения, которые я почувствовал и увидел в ней, была элегантность – во всем, в одежде, в разговоре, в манерах.
   Она подождала меня в холле, пока я принимал душ и переодевался. С Наташей я говорил всю дорогу. Ты не поверишь, но мне было приятно с ней общаться, я не мог остановиться. Потом сам удивился, как это у меня так легко получалось, от застенчивости и следа не осталось, ведь мне всегда было трудно разговаривать с незнакомыми мне людьми, и я полностью замыкался в себе, когда предстояло говорить с девушкой.
– Это потому, что она тебе нравилась, – предположил я.
– Может быть. Но тогда я не думал об этом. Нет, я не могу сказать, что вообще не обратил никакого внимания на нее. Я заметил, что она была из простых девушек – скромная, тихая, без язвительных насмешек. Ну, ты знаешь, о чем я говорю. Спокойная, и вместе с тем, веселая. Одежда на ней была не дорогая, но подобрана со вкусом. Манеры у нее были светские, хоть она была из деревни. Если бы она мне это не сказала, то я бы подумал, что она из какого-то аристократического круга людей.
   Мы начали встречаться. Она приходила на мои тренировки, сидела, все смотрела на игру, потом я ее провожал. Она жила в общежитии, училась на втором курсе аграрного университета. Увлекалась вокалом. Однажды она подарила мне кассету с ее голосом.
– Она была певицей?
– Да, в селе, где она жила, до поступления в вуз. Она пела в одной местной группе. Голос, как я уже говорил, был приятный, довольно мелодичный. Я не разбираюсь в этом, но мне он нравился. Помнишь эту песенку: «Мой милый лейтенант»?
– Это что-то из девяностых?
– Да, наверное. Там было с десяток подобных песен. Простые, но трогательные, особенно в ее исполнении. Как правило, про любовь, наверное, это тогда было модно. Не знаю, я это время пропустил, был погружен в учебу. Думаю, что если бы она продолжила петь и совершенствовать голос, может, что и вышло. Эта кассета – все, что осталось от ее творчества.
– Ты мне дашь послушать?
– Увы, мой друг, я затерял ее, вместе с коллекцией кассет моей сестры. Она собирала и записывала песни. Все они куда-то пропали.
– Ладно, черт с этими кассетами. Что было дальше? – мне не терпелось узнать всю историю.
– Ты не поверишь, но мне с ней было приятно и легко. Я сам не раз ловил себя на этом. Я рассказывал ей о себе, а она, в свою очередь, о себе. Я признался ей, что мне не везет с девушками, наверное, потому что не умею с ними общаться. Я рассказал ей о своих нескольких неудачных романах, а она – о своем бывшем парне.
   Он был из ее музыкальной группы, гитарист. Кажется, я не спрашивал подробностей того, как они расстались, но она сказала, что он еще долго, довольно настойчиво бегал за ней. Как я понял, он был довольно крепким, властным человеком; считал, что она принадлежит ему. Его ревность дошла до того, что он начал избивать всех, кому она нравилась. Тогда она убежала в Одессу, даже не сказав подругам куда. Лишь ее родители знали, что она поступила в университет. Но однажды она увидела его на вокзале.
– И он стал преследовать ее?
– Нет. Она сказала, что он вел себя сдержано, и даже пожелал ей найти счастье в городе.
– И все же, она тебе нравилась? Ты пригласил ее к себе?
– Хотел. Однажды мы возвращались с тренировки. Мне надо было зайти домой, не помню для чего. Она осталась у подъезда, а я поднялся к себе. Квартира была заполнена людьми: отец, мать, сестра с мужем, ты понимаешь – все это в двухкомнатной квартире, без гостиной. Ну, куда я ее мог пригласить? Вышел, и все ей объяснил.
– Она обиделась?
– Нет, она все поняла. Я предложил провести ее. Мы пошли пешком. По дороге я понял, что мы идем не в сторону центра, где находилось общежитие. Когда я спросил: куда мы идем? она ответила, что уже не живет там. Денег на общежитие не было, и ее попросили уйти, правда, дали неделю на поиски нового жилья.
– Я так понимаю, что за общежитие платили ее родители.
– Она сказала, что недавно умер ее отец. Именно он оплачивал учебу и жилье. Мать в деревне осталась с ее братом. Он на пять лет моложе Наташи. Денег в семье было мало. Ей пришлось искать новое жилье, как она мне объяснила.
– Но где же она взяла деньги на новое жилье? – удивился я.
– Я тоже так подумал, но почему-то не решился спросить ее об этом. В довершение всему, она боялась, что и из университета ей придется уйти. Ведь и там ей надо было платить, она занималась на контрактном отделении.
   Мы сели в трамвай. Пассажиров было мало. Я стоял рядом с ней. Она смотрела в окно, о чем-то думала, а я глядел на нее. Не могу сказать, что это был взгляд влюбленного человека, изучающего возлюбленную, но почему-то, я не мог оторвать свой взгляд. Она показалась мне тогда очень привлекательной: стройная фигура, милое ангельское личико было укрыто черной копной шелковистых распущенных волос, доходивших до лопаток, плечи тонкие и широкие; вся она казалась хрупкой и элегантной, а ее манеры не выдавали в ней крестьянки. Передо мной стояла барышня, в тоненьком пальтишке с искусственным пушным воротником, в который она погружала свой изящный подбородок, в изысканной дамской шляпке, которая так шла к ее овальной девичьей головке.
   Трамвай завез нас в какой-то частный сектор, где в сгущающихся сумерках, прятались одно-двух этажные домики. Мы вышли на остановке, потом шли по каким-то переулкам, петлявшим среди частных домов, минут десять, пока не остановились у какого-то одноэтажного флигеля. Никакой ограды вокруг ветхого дома не было. Как она потом мне сказала: это было ее новое жилище. Теперь ей надо было устраиваться на работу, что бы платить за жилье и учебу. Она сняла его на неделю – на большее не хватило денег. Мы вошли.

3

   Флигель состоял из двух комнат: большой, в которой было несколько шкафов, диван, стол со стульями, кухонная утварь, и маленькой, служившей спальней. Маленькая комната была отделена ширмой. Обстановка была бедной. Окон было много, на них располагались цветы.
   Мы сняли верхнюю одежду. Я сел на диван, а Наташа вышла в малую комнату. Вскоре она вернулась с пачкой сигарет, предложила мне чай, но я отказался, потому что не рассчитывал остаться хоть на некоторое время. Я вообще думал, что провожу ее, а потом пойду домой. Наташа знала, что я не курю, поэтому спросила: «не будет ли мешать мне дым?» я не возражал. Все время, что она курила, она о чем-то размышляла. Мы говорили с ней на различные темы, ее глаза казались какими-то напряженными, слегка взволнованными. Она рассказывала о своем творчестве, подарила мне кассету с ее голосом. Как жаль, что я не видел ее исполнения, как она пела вживую. Я рассказывал ей интересные случаи и факты дикой природы, не рассказывать же ей о программном обеспечении банков. Слушала она с интересом или делала вид, что ей это интересно.
   Докурив сигарету, она придвинулась ко мне вплотную, так, что я чувствовал тепло ее бедра – мягкое и упругое бедро молодой женщины. Голову она склонила на мое плечо, и теперь ее шелковые волосы ласкали, щекоча мою правую сторону лица. Я обхватил ее правой рукой и стал нежно гладить ее плечо. Мы молчали, наслаждаясь друг другом. Я не признался ей, что она была у меня первой девушкой, с которой я вот так сижу рядом в обнимку. Неожиданно она повернула голову к моему лицу и ее губы коснулись моих. Это был мой первый поцелуй с девушкой. Не могу сказать, что он был мне верхом наслаждения. Это было что-то необычное: я чувствовал ее влажное дыхание, мокрые губы, табачный привкус – очень неприятный для меня, ведь я не курил. Ее губы то сжимались, то разжимались, захватывая мой рот, то из них появлялся гибкий, мокрый, теплый язычок, и, скользя по моим губам, еле касаясь их, проникал внутрь моего рта, совершая там причудливую пляску, от которой у меня дух захватывало и появлялся приятный жар внутри. Но табачный привкус, который я все время чувствовал, мешал мне насладиться сполна.
   Я понимал, что все это она совершает, что бы произвести на меня впечатление; я так же догадывался, что она уже имеет некоторый опыт, а может, это было проявление ее развитой фантазии. Поцелуй был долгим. И я уже хотел, что бы он закончился, как вдруг почувствовал под своей правой рукой что-то мягкое. Видимо, пока мы слились губами, моя рука невольно скользила по ее плечу, и дошла до ее груди. Она, вероятно, что-то почувствовала, что-то неприятное, болезненное – хотя я лишь нежно гладил ее, – она внезапно разомкнула губы и отстранилась от меня, словно я больно ущипнул ее. Я спросил: что произошло? Сделал ли я, по неосторожности, ей больно? Она сказала, что нет, все в порядке. Немного сконфузилась, но вскоре успокоилась. Наташа вынула из пачки сигарету и закурила, положила ногу на ногу, и начала рассказывать неприятную ей историю. Я весь разгоряченный, чувствуя за собой вину, слушал ее историю.
   Когда она жила в деревне и вместе с группой музыкантов разъезжала по близлежащим селам, выступая там, на различных мероприятиях – в основном это были свадьбы, – однажды, когда она одна прогуливалась по окрестностям села, у самого пруда, где сидела, любуясь природой, она внезапно почувствовала нестерпимую боль в правой груди. Боль была настолько ужасной, что она упала на траву, вся сложившись, сжавшись, словно ее поразили в нежное место отравленной стрелой. Боль не прекращалась, хотя немного утихла, как ей тогда показалось. Когда она расстегнула платье на груди, то увидела, что правая грудь была в крови, кровь вытекала маленькой струйкой – рядом от соска, где она заметила крошечное отверстие. С трудом, согнувшись и держась за больное место, она добралась до деревни, выяснила, где живет доктор. Он оказался ветеринаром. Мужчина оглянул ее рану, потом провел небольшую, но болезненную и неприятную процедуру для пациентки, и извлек крошечную пульку из ее нежной плоти. Это была пуля, какую используют в тирах, где стреляют из пневматического ружья или пистолета.
   Она сразу же догадалась, кто был этим стрелком. Это был ее бывший парень, работающий в ее группе. После этого случая она ушла из группы и покинула деревню, поступила в университет. Видимо этот поддонок сделал это из ревности, а может из мести. Ее сердце, в которое целились из оружия, простило его поступок. Они даже потом несколько раз в городе виделись, но полюбить его, как прежде, она не смогла.
   Наташа замолчала. Мне стало жаль ее, я хотел ей чем-то помочь, чувствовал, что она одинока, но не знал, что мне делать. Пока я размышлял, она вышла в малую комнату, привела себя в порядок, так как во время ее воспоминаний, ее глаза изрядно увлажнились. Затем появилась вновь, в ее глазах уже не было ни слезинки, напротив, они казались безмятежными. В руке она что-то держала, зажав в кулаке. Наташа селя рядом, так же, как во время нашего поцелуя, скрестила ноги и положила руку, в которой что-то было, на мое бедро. Я спросил, что это у нее в руке? Но вместо того, что бы разжать пальцы, она совершенно спокойно сказала мне, что хочет, что бы я остался у неё. Я вежливо ответил, что это невозможно, потому что утром мне нужно было ехать на пары в университет. Но она стала настаивать, мягко, тактично, прося меня остаться. Она уже почти умоляла меня и даже распрямила большой палец, что бы во мне пробудился интерес. Я сказал, что могу остаться еще на минут десять, не больше. Никогда не приходилось мне оставаться с девушкой наедине на всю ночь. Хоть соблазн был и велик, а предложение предвещало для меня испытание новых приятных чувств, но все же я наотрез отказался. Тогда она разжала пальцы, и я увидел на ее ладони презерватив. Признаюсь, я уже о чем-то таком начинал догадываться, но она меня опередила. Конечно, я мог бы согласиться, и испытать с ней то, чего раннее никогда не чувствовал. И это мог быть мой первый опыт с женщиной. Ведь рано или поздно, но у каждого мужчины такое случается. Но я был слишком честен и справедлив. Я не мог сделать ей больно. Не хотел, что бы она потом возненавидела меня за то, что я не любил ее. Но и признаться ей в этом, я не смел. Не хотел ее обижать. Поэтому я весьма тактично объяснил ей, что не могу вот так сразу. Мне нужно время, сказал я ей. Мне действительно нужно было время, может потому, что я был молод и нерешителен, не знаю. Но если бы мне нужно было вступиться за кого-то и полезть в драку, то я бы не задумывался, а тут я дал маху и весь сконфузился. Она, вероятно, что-то поняла или увидела по моему решительному лицу, и поэтому прекратила настаивать.
   Так, молча, мы сидели на диване, касаясь друг друга плечом. Я решил спросить ее: зачем ей это так необходимо именно сейчас? Я ожидал ответа и даже знал, что она скажет, но ее ответ поразил меня. Начала она весьма туманно: хотела, что бы я был у нее первым. Я не понял: почему первым? Ведь у нее до меня уже был парень. Но потом она сказала, что ей нравится во мне скромность и честность, что я не такой, как те мужчины, с которыми ей приходилось встречаться раньше, что я отличаюсь от них, и это ей очень нравится. Я и тут не совсем понял, к чему это она. Мне, конечно, льстило, что девушка говорит обо мне такое, но я чувствовал, что она чего-то недоговаривает. Она тоже поняла, что нужно пояснить. Тогда она стала рассказывать о том, что ее выгнали из университета, потому что у нее не было денег для оплаты контракта. А скоро она и за жилье должна будет уплатить хозяйке дома. Возвращаться обратно в родное село она не хотела. Там ведь жил ее бывший парень, да и сплетни о ней быстро стали распространяться среди односельчан.
   Я спросил, что она теперь намерена делать? Она еще раз сказала, что хочет, что бы я был у нее первым. Тут я стал о чем-то смутно догадываться. «А потом?» – спросил я. «Потом будут иностранцы», – таков был ее ответ. «Негры, арабы, у кого есть доллары», – грустно пояснила она. «Они хорошо платят», – тихо добавила она, склонив голову.
   Мне стало жаль ее. Сам я был беден, карманных денег едва хватало на проезд и учебники. Поэтому помочь я ей деньгами не мог, но и, узнав о том, что она вынуждена заняться проституцией, не мог оставить ее лишь с этой мыслью. Тогда я принялся отговаривать ее. Я говорил ей о ее будущем, о здоровье, о целях в жизни, объяснял, что это временные трудности. Она слушала меня с каким-то туманным, печальным взглядом. Но потом я стал замечать, что в ее глазах начинает что-то поблескивать, взгляд оживился, от былой грусти не осталось и следа. Я приводил ей различные примеры из жизни, в том числе, и свои личные. И, вероятно, это как-то подействовало на нее. Она призналась, что я ей сильно помог, поблагодарила меня за дружескую помощь, ведь друзей в городе, кроме меня, у нее не было.
   Я поцеловал ее на прощание в щечку и ушел. У дороги, зная который час – было около двух ночи, – она еще раз предложила мне остаться, и переночевать на диване. Но я был тверд в своем решении, назначил ей свидание на завтра и побрел во мраке по насыпным дорогам, средь темных силуэтов частных домов, домой. Когда я добрался до основных проезжих дорог, то понял, что маршрутки уже не ходили, и мне пришлось идти через полгорода по пустынным темным улицам одному. Я шел порывисто, не боясь, что на каком-нибудь углу или в неосвещенном месте на меня нападут наркоманы, что бы избить до полусмерти, а может и убить. По дороге я вспоминал Наташу, наш разговор. Думал: правильно ли я поступил, что ушел, оставив ее одну?
   Она позвонила на мой домашний номер, на следующий день, сообщила, что одумалась, благодарила меня за поддержку, и теперь приняла решение – возвратиться в родную деревню.
– И вы расстались?
– Не совсем. Мы начали с ней переписываться. Она писала о своей сельской жизни, я – о своих студенческих буднях. Она все благодарила меня за мою помощь тогда. Писала, что я ей помог не пасть.
   Так продолжалось около двух месяцев. Потом она написала, что скоро приедет, но не сообщила когда. Я ждал ее приезда, ждал, как самого дорогого друга. Однажды она позвонила, сообщила, что находится в городе и хочет встретиться. Мы с ней долго гуляли вдоль моря, не могли наговориться. Я держал ее за руку, и всю дорогу рассказывал ей разные истории, которые она слушала с интересом. Я спросил ее: надолго ли она в городе? К моему разочарованию, она должна была уехать в деревню сегодня. Но хотела бы сходить со мной по одному адресу. Оказалось, что она сорвала в городе какое-то объявление о продаже котят. Вернее, котят отдавали в хорошие руки безвозмездно. В деревне достаточно котов, но ей почему-то захотелось взять одного себе. Котята оказались беспородными, но довольно милыми пушками. Она хотела, что бы котенка выбрал я. Выбор пал на черно-белого нахалёнка, который то и дело лез к моим ногам.
   Я проводил Наташу до поезда. Всю дорогу, до самого перрона она гладила, не выпуская из рук этот милый комок меха. По дороге я купил для него бутылку молока. Я обещал передать ее рассказ о котенке, его бывшей хозяйке, когда тот подрастет.
   Прошел год. В своих письмах она сообщала о себе и о сельских приключениях повзрослевшего котенка. Она также писала о своем младшем брате, которому рассказывала многое обо мне. Я не знал, что она ему говорила, но он почему-то очень захотел увидеться со мной. Перед самым летом она сообщила мне, что скоро приедет, приедет не одна – с братом.

4

   Так и произошло. После моей сессии в университете, раздался звонок. Я сразу же узнал ее голос. Он был какой-то необыкновенно счастливый. Она сообщила, что хочет приехать с братом и какой-то новой подругой, с которой она познакомилась в Одессе. Сказала, что подруге тридцать три года – старше меня почти на десять лет, – и познакомилась с ней на продовольственном рынке, где и сама недавно устроилась продавщицей. В тот момент я был с одним своим другом, однокурсником, которому не терпелось с кем-нибудь познакомиться. Я и предложил ему пойти на море с девушками.
   Встреча состоялась, но Наташа была лишь с братом – молодым юношей шестнадцати лет. Она сказала мне, что ее подруга очень стеснительная, но хочет познакомиться со мной. Вероятно, она рассказывала ей обо мне. Они с подругой договорились встретиться на пляже.
   Мы спустились по склону к морю. День выдался солнечным, отдыхающих было много. Брата Наташи звали Сергей, он море видел несколько раз, поэтому для него эта поездка была особенной. Всю дорогу и на самом пляже, когда мы разместились вчетвером на песке, он меня расспрашивал о волейболе и вообще о спорте. Мечтал поступить в университет, как и я, и тоже играть за университетскую команду. Наташа в основном молчала, лишь посматривая на меня взглядом, говорящим, что она гордится не то мной, не то братом, не то нашим знакомством. Мой друг все время смотрел по сторонам, будто кого-то искал.
   Шло время, а подруги Наташи все не было. «Наверное, она не приедет, – сделала вывод Наташа, – не решилась». Она сказала, что потом с ней поговорит.
   Вскоре Сергею захотелось окунуться в море, и он с юношеским рвением, и как человек, который редко видел море, бросился в воду – в эти прохладные пенящиеся волны. Наташа составила ему компанию. А мой приятель, почувствовав что-то, вдруг встал и потянул меня на небольшую прогулку по пляжу. Я отказался, тогда он отправился один. Я стал наблюдать то за Наташей с братом, резвящихся в воде, как два ребенка, то на друга, который все бродил между подстилок, словно что-то искал. Наконец он остановился у одной, где сидели две девицы лет по восемнадцать. Сел рядом с ними и начал о чем-то говорить. Я все следил за ним. Мне было интересно, кого он встретил. Неожиданно он развернулся в мою сторону и замахал мне рукой, приглашая присоединиться к этим двум нимфоманкам. Я еще раз бросил взгляд в сторону Наташи и ее брата. Они так увлеклись купанием и игрой, что меня не замечали, совершали заплывы, ныряли, прыгали с пирса. Море меня не интересовало, ведь я родился и вырос в Одессе, во всяком случае, я не смотрел на него, как на какую-то диковинку.
   Я поднялся и пошел в сторону приятеля, так настойчиво махавшего мне. На подстилке красного цвета сидели две девушки: одна стройная, в темных очках, другая полная. Они играли с моим другом в карты, в «дурака». Предложили мне составить компанию. Улыбались, шутили, мой друг оживился, он уже не был скучен, как в компании с Наташей. Я, как будто не мог решиться, что мне делать. Та, что была стройная, мне показалась красивой и довольно приветливой со мной. Я с неохотой сел, даже не знаю зачем, наверное, потому что мой друг настаивал, как будто от этого зависела его судьба. Вероятно, он запал на пышку.
   Начали играть вчетвером. Я все поглядывал в сторону наших подстилок, но из-за людей не видел ни Наташи, ни Сергея. Играли мы в дурака на пары. Я немного увлекся игрой, поглядывая на своего партнера – стройную брюнетку в темных очках, постоянно улыбающуюся мне, даже тогда, когда мы проигрывали. Она подзадоривала меня, удивлялась, вернее, шутила, что я смотрю не на игру, а в сторону. На что мой приятель пояснил, что я смотрю на наши подстилки. Толстушка весело предложила моему другу принести их сюда, а то я шею сверну, поглядывая в сторону. Конечно, она не знала, что мы были не одни. Думаю, что мой друг уже поменял нашу скучную компанию на компанию двух нимфоманок. Моя партнерша по игре все шутила и приветливо улыбалась мне, ее губы растягивались в милой улыбке, оголяя два ряда белоснежных зубов, глаза по-прежнему были скрыты за темными стеклами.
   После первой игры я твердо решил вернуться, чем крайне был удивлен и не доволен мой друг. Я уже собирался было подняться, как вдруг моя очаровательная брюнетка сняла очки. На меня посмотрели два красивых голубых рубина, от которых невозможно было оторвать взгляд – они, казалось, гипнотизировали меня. Я почувствовал себя в голубом объятии нимфы. Еще я понял, что влюбился. Сердце начало колотить, в голове мысли путались, желание уйти пропало вмиг. Я сел, и мы продолжили играть. Хоть солнце было очень ярким, и моей напарнице по игре оно безжалостно било по ее чарующим, волшебным глазам, она все же удержалась от того, что бы надеть очки. Продолжала шутить и околдовывать.
   Мне показалось, что я встретил веселую девушку, которая мне подходила, хотя я видел ее в первый раз, и к которой меня тянуло все сильней и сильней. Я не помню, сколько партий мы сыграли, но в сторону Наташи и ее брата, который так простодушно, по-юношески восхищался мной, я уже не смотрел. И даже когда мой однокурсник покинул нас, я все еще был в завораживающем тумане. Вскоре друг вернулся с нашими вещами. Я не знаю, виделся ли он с Наташей и что ей сказал, но мне не хотелось возвращаться. Я хотел вечно находиться поблизости к этой голубоглазой нимфе, которая так легко пленила мое сознание. С этой очаровательной волшебницей. Девушка сказала, что они с подругой поступили в этом году в университет, и теперь часто приходят на этот пляж. Вообще, здесь бывает их целая компания, но сегодня они вдвоем. Я не мог понять, что за компания, и зачем она мне это рассказывает.
   Мы решили их проводить. Шли мы парами: я со своей девушкой, а мой друг со своей – как во время карточной игры, у каждого был свой партнер. Но когда поднялись по склону наверх и вступили на улицы города, наша колода перемешалась: я шел с другом позади, моя очаровательная партнерша – с подругой. Всю дорогу мне было почему-то грустно и как-то мерзко. Настроение падало, хоть меня все еще тянуло к голубым глазам, сердце успокоилось – билось не так, как на пляже. Но все же я поймал себя на ощущении, что был по уши влюблен.
   Вся моя наивная юношеская влюбленность развеялась, а настроение полностью спустилось, плавно переходя в меланхолию, какую-то необъяснимую тоску, когда мы дошли до Привоза, где у одного из лотков с очками и женскими кошельками моя муза неожиданно остановилась, подошла к какому-то низкорослому, невзрачному, но весьма деловому юноше лет семнадцати, и, не стесняясь, поцеловала его в губы, горячо обнявшись. Они о чем-то быстро переговорили, довольно тихо. Мы с другом все стояли в сторонке, в ожидании и в недоумении. Вскоре к ним подскочил какой-то парень крепкого телосложения, напоминавший бульдога. Она с ним проделала тот же ритуал приветствия, что и с первым. Вероятно, это была та компания, о которой она так смутно говорила мне на пляже. Наверное, я должен был примкнуть к этому мужскому гарему, что бы быть обласканным ее голубыми сапфирами.
   Пока все это происходило на моих глазах, в сердце закипала ревность вперемешку с каким-то еще неясным отвращением. Мы с приятелем все еще стояли у прилавка, как какие-то покупатели из очереди. Конечно, я потом проводил ее до самого дома, где она по ее словам жила на седьмом или на восьмом этаже, – я этого не расслышал, из-за шума автомобилей, мчавшихся по дороге, рядом с высотным домом. По правде говоря, мне уже не хотелось с ней встречаться, хотя она и дала мне свой телефон, который я потом выбросил. Мне она показалась какой-то равнодушной красивой куклой, за которой бегал весь ее двор.
   Настроение было паршивое, я чувствовал свою вину перед Наташей, и понимал, что поступил подло и необдуманно. Она была так счастлива, что познакомила меня со своим братом, которому так много рассказывала обо мне, и который, возможно, гордился этим знакомством, а я так подло предал ее, оставив их на пляже. Конечно, я говорил себе много раз, успокаивая свою совесть, что я влюбился, влюбился с первого взгляда, и это со мной было впервые, но почему-то в сердце всегда оставалась какая-то горечь, чувство вины и подлости. Я поступил плохо, так с друзьями не поступают. Я мог бы тогда хотя бы вернуться и все ей объяснить, но... вероятно, я тогда струсил, не знал, что скажу ей, как ей объясню внезапную страсть к первой встречной девушке на том злосчастном пляже.
– Это действительно была любовь с первого взгляда? – спросил я друга, выслушав его рассказ.
– Скорее это был какой-то гипноз или моя юношеская слепота. Встречаться с ней у меня не было желания, да и у нее, пожалуй, тоже. А вот Наташу я потерял. На мои письма она не отвечала, ее домашний телефон – в деревне, я не знал. Конечно, она обиделась, и правильно сделала. Я поступил подло.
– Ну а потом, были у тебя встречи с девушками?
– Разумеется, были, но все мне не подходили, по разным причинам. Лишь с Наташей мне было спокойно и хорошо. Может я не рассматривал ее в качестве будущей жены, но мне было с ней приятно проводить время и легко общаться. Может я встретил человека с родственной душой, но не понял этого. Слишком был занят собой. Да и времени на встречи с девушками у меня не было, в то время я уже работал в одном крупном банке, был ведущим программистом отдела.
   Вместе с его сестрой и матерью я проводил своего друга к вокзалу. Там мы попрощались, и я долго еще смотрел в сгустившиеся сумерки, поглотившие поезд, в котором находился друг. Надолго ли он отправлялся в Канаду, он и сам не знал. Самолет уносил его на край света, к далекой земле, где царствует холод, где преобладают районы с малым числом жителей. Мне тогда представилось этот его полет вокруг земного шара, и я подумал: а может он просто бежал, бежал подальше от сердечной боли, от тоски, от людей, от чувства вины, которые, несомненно, будут его преследовать, где бы он ни жил, даже там – на краю света или мрака.