Левитант Ребекка. Моя американская тетушка


   Весной 2015 года во Флориде скончалась моя американская тётушка. Ей было 92 года. Она была двоюродной сестрой моего папы. Откуда у нас взялась родственница в Америке, если вся абсолютно родня, оставшаяся в Вильнюсе во время войны, сгинула в Холокосте? Мои родители и её считали погибшей. Но в 1968 году к нам по почте пришёл толстый иностранный клееный-переклеенный конверт. Из него посыпались цветные (редкость в то время) фотографии незнакомых мне людей с белозубыми улыбками. Потом родители со слезами на глазах читали на идиш письмо новоявленной родственницы . Даже я, маленькая девочка, заплакала, видя как растроганы и потрясены были мои папа и мама. Поcле чтения они сбивчиво стали объяснять, от кого это письмо. Так буквально из небытия возникла папина родственница Ида и её семья.
   Оказалось, что Ида во время войны 16-летней девчонкой бежала из вильнюсского гетто, куда её загнали вместе с родителями. Отчаянная была. Каким-то образом добралась до литовской деревни, где жили её бабушка и дедушка и другая родня. Увы, никого из них она в живых не нашла. Литовские соседи помнили её, собрали для неё мешок хлеба и выдали за свою. Ида была так мало похожа на еврейку, что немцы её даже взяли на строительство узкоколейки неподалёку от тех мест. Когда работа закончилась, её определили в услужение в какую-то богатую семью. Вот тогда кто-то заподозрил в ней еврейское происхождение и донёс куда надо. После этого Иду отправили в концлагерь. Но не расстреляли, а могли ведь.
   Концлагерь находился на территории, которую освобождали американцы. Когда этот концлагерный кошмар закончился, Ида весила всего 39 колограммов. Очень медленно жизнь входила в мирное русло. Ида оставалась в Германии. Там она вышла замуж за польского еврея, такого же бывшего узника концлагеря. Вскоре у них родилась дочка. Жизнь была трудна, скудна. Ещё существовала карточная система. Где-то году в 50-ом им было предложено переехать в Бразилию чартерным рейсом на корабле. Они согласились и переплыли на другой континент, а уже оттуда на самолёте перелетели в Чикаго. Про первое время в Америке Ида вспоминала с нескрываемым восторгом. Они с мужем стали работать на фабрике. Им платили всего 1 доллар в час, но этих денег им на всё хватало с лихвой. Квартира стоила всего 25 дол. в месяц. Наконец-то они вдоволь ели и могли купить любую одежду и всё для дома. Ида не была особенно грамотной, не была хорошей ученицей до войны, но ей была присуща практическая смекалка, расчетливость, трудолюбие и смелость. Так она сама о себе рассказывала. Меньше чем через пару лет они с мужем приобрели Bagel Store - бубличный магазинчик-закусочную. Потом его продали и купили прачечную. Потом купили и всё четырёх-этажное здание с 12 квартирами, то самое, где внизу находилась их прачечная. Ида и её муж стали ленд лордами-домовладельцами. Вот так сказочно разбогатела моя тётушка. Красота по-американски да и только. Но все эти годы Ида помнила о своей родне в Литве, обращалась во всякие организации, чтоб найти хоть кого-нибудь. Её труды увенчались успехом.
   Дочь Иды звали Клер. Она закончила колледж и стала учительницей начальных классов. Вышла замуж. Потом у неё родились дети. Дочь и сын, погодки. Мы эти перемены наблюдали по фотографиям. Сияющие родители, милые сияющие детки. Кажется в начале 80-х Ида овдовела. К концу 80-х Ида уже продала дом с прачечной и жила одна в отдельной квартире. Мой папа гостил у неё в 89 году. Ида по его рассказам была полной, добродушной, довольно ограниченной, но очень сердечной славной женщиной. Образованная дочь немного подтрунивала над своей мамой. Вся семья дочери процветала, живя в красивом доме богатого чикагского района, разъезжая на красивых удобных машинах. Муж дочери, Уоррен, был фармацевтом, работал в аптеке. Идина внучка Лори тогда по воспоминаниям моего папы была непослушным подростком и носила дырявые джинсы.
   Я приехала в Нью-Йорк осенью 96 года. Ида позвонила мне сразу же в первые дни моего приезда со словами поддержки и твердой верой, что у меня в Америке всё обязательно получится. Она свято верила, что если в этой стране трудиться, то жить можно очень хорошо. Её дочь тоже со мной говорила и приглашала приехать к ним в гости ближе к весне. Разговаривать с Клер было интересней и проще, хотя в её словах не было никакого розового прекраснодушия. Она с уважением и лёгким оттенком зависти отзывалась об эмигрантах из бывшего СССР, восхищалась тем, как они трудятся, учатся, достигают успехов, отметила их духовные запросы. Увы, с дочерью Иды мне так и не довелось встретиться. Через полгода позвонила отчаянно рыдающая Ида и сказала, что её дочка при смерти. Ещё через неделю Клер скончалась. Ей не было и 49 лет. Её погубил оторвавшийся тромб. Меня глубоко потрясло это горе. Так было бесконечно жаль бедную Иду, пережившую страшную войну, гетто, концлагерь и… свою единственную дочь. Какая же в этом была вопиющая несправедливость!
   В сентябре 97 года Ида со своим зятем Уорреном приехали навестить меня в Бруклин. Это была моя первая встреча с моей американской тётушкой. По-английски она говорила с тяжёлым еврейским акцентом, иногда мне нужны были пояснения Уоррена, чтобы её понять. Но Ида была открытым ясным человеком и смогла мне со всем простодушием и искренностью рассказать обо всей горькой драме, которая скрывалась за красивым фасадом американской жизни их семьи. Оказалось, что её внучка Лори в знак протеста против родителей ушла жить в какую-то религиозную секту. Это произошло ещё до смерти Клер. Будучи совсем юной девушкой Лори не отличалась покладистым характером и образцовым поведением, дружила с какими-то неправильными девочками и даже употребляла наркотики. Мама из-за этого с ней скандалила, рвала и метала, грозилась выгнать из дому. Однажды Лори, катаясь со своими обкуренными подругами на автомобиле, попала в страшную аварию. Какая-то из подруг погибла, она сама еле выжила. По страховке Лори получила огромную сумму, 100 тыс. долларов. Вскоре после выздоровления Лори познакомилась с молодыми людьми из религиозной секты, которые предложили ей уйти из семьи и жить в их коммуне, где бы она могла обрести душевное равновесие и гармонию. Условием такого присоединения к секте было то, что новый член должен был перевести все свои сбережения в эту коммуну и отказаться от личной собственности. Лори собралась отдать в секту все 100 тыс. долларов, полученных ею по страховке. Её мама, конечно же, и вся семья горячо этому воспротивились. Мама обратилась в суд и отсудила у дочки 60 тыс.
   Лори ушла в секту с оставшимися деньгами и с мамой больше не общалась. Той осенью Ида с Уорреном приехали в Нью-Йорк не только из-за меня, но из-за Лори тоже, так как коммуна, где жила Лори находилась недалеко от Нью-Йорка в Катскильских горах. Они хотели поправить испорченные с Лори отношения.
   Идиному зятю Уоррену было тогда 55 лет. Он уже 2 года как не работал, хотя до пенсии ему ещё было далеко. Его аптека закрылась, не выдержала конкуренции с большим аптечным супермаркетом, открывшимся рядом. То, что он перестал работать, было ещё одной причиной горьких переживаний его безвременно ушедшей жены. У Уоррена, правда, было хобби - игра в гольф. Об этом мне тоже поведала Ида. Это хобби, точнее членство в гольф-клубе, стоило Уоррену 2 тыс. в месяц. Что ж, у богатых свои привычки. Помню, как сидя в китайском ресторанчике, Уоррен только с болью повторял: “I’m not happy”. Внук Иды в то время поступил учиться в колледж где-то в Калифорнии. С ним, к счастью, было всё в порядке. А Ида и Уоррен планировали переехать жить из Чикаго во Флориду, как это делает огромное количество американских пенсионеров.
   Ещё через год мне довелось познакомиться и с Лори. Это была молодая милая девушка, внешне очень похожая на литовку. На удивление даже одета она была, как будто в литовский национальный костюм. Широкая льняная юбка, ситцевая блуза, обувь на деревянной подошве. Как она потом мне объяснила, вся одежда полностью от нуля производилась у них в коммуне. У них там были поля, где выращивались лён и хлопок, ткацкие мастерские, полотняные заводики. Одежду она там научилась шить сама, и все, во что она была одета, было ею пошито собственноручно. В общем, в коммуне царил культ опрощения и отказа от личного обогащения. Такой остров коммунизма посреди мира капитала. Любопытно лишь, как же все-таки руководители этой секты использовали деньги и труд своих членов. Мне показалось, однако, что Лори отличалась большой твёрдостью и упрямством, несмотря на внешнюю миловидность и спокойствие. Лори впоследствии вышла замуж за такого же члена коммуны, как и она сама. Там, в коммуне у них родилось двое деток. Пару лет назад они с мужем вышли из коммуны. Уоррен купил для них дом и машину. Теперь они живут, что называется, в миру. Лори работает и учится в колледже на учительницу. Муж её пока ещё не очень определился, кажется, тоскует по коммуне, где он бесплатно работал плотником.
   А через несколько лет семью моей американской тётушки поразил ещё один оглушительный удар. Умер Идин внук. Ему было всего 28 лет. Высокий, здоровый красавец. Я его никогда не видела, только на фотографиях. Он жил в Лос-Анджелесе, работал на радио. Почувствовал себя плохо на работе, отпросился, пришёл домой, уснул и не проснулся. Товарищ, с которым он делил квартиру, обнаружил его тем же вечером уже мертвым. Это было уже слишком, это уже была в высшей степени душераздирающая несправедливость. Совсем уже было невыносимо слышать убитых горем Иду и Уоррена. Ида лишь беспомощно повторяла: “Ну что тут можно поделать, что можно поделать”.
   Кто бы мне сказал, в чём смысл всех потерь этой благополучной американской семьи, в чём смысл уникальной жизненной силы моей американской тётушки, выжившей во всех испытаниях страшной войны, и хрупкости её потомков в сытой Америке. Уповаю, что её внучке Лори, так похожей на неё, даны такая же жизненная сила и долголетие, как и её бабушке. Не помню, кому принадлежит фраза ”воистину лучшее образование даётся в борьбе за выживание”. Уоррен сказал, что его тёща была крепкий орешек (tough cookie). А я помню, что она была ещё и очень беззлобным, не завистливым человеком, не способным обижаться на судьбу, принимающим жизнь такой, какая она есть, признающим право за каждым человеком быть таким, какой он есть. Она не вступала в споры, никогда ничего никому не доказывала, просто всегда делала то, во что верила. Ни боль, ни страх её не захлестывали. На её лице всегда была улыбка, несмотря ни на что. Было ли это смирение? Тогда откуда в ней такая воля к жизни и отвага? “Do not go gentle into that good night”-"Не уходи безропотно во тьму", - это как раз про неё. Свет этой женщины, моей американской тетушки, не гаснет.

Не уходи безропотно во тьму

Не уходи безропотно во тьму,
Будь яростней пред ночью всех ночей,
Не дай погаснуть свету своему!
Хоть мудрый знает – не осилишь тьму
Во мгле словами не зажжёшь лучей –
Не уходи безропотно во тьму,
Хоть добрый видит: не сберечь ему
Живую зелень юности своей,
Не дай погаснуть свету своему.
А ты, хватавший солнце налету,
Воспевший свет, узнай к закату дней,
Что не уйдёшь безропотно во тьму!
Суровый видит: смерть идёт к нему
Метеоритным отсветом огней,
Не дай погаснуть свету своему!
Отец, с высот проклятий и скорбей
Благослови всей яростью твоей –
Не уходи безропотно во тьму!
Не дай погаснуть свету своему!

                                 Дилан Томас