Васька, мой напарник по вагону, тронул меня за ноги:
– Саня, вставай!
– Ну! – я оторвал голову от подушки. – Чего надо? Что стряслось?
– Мужик из пятого купе залупился! Грозит из поезда выбросить, если деньги не вернём...
– Что за мужик? Какие деньги? Говори толком! – вскочив в брюки, я затягивал шнурки кроссовок.
– Мужик здоровый такой... Из пятого купе... Он у нас водку покупал... Потом вырубился и его кто-то пошмонал! Он в служебку... и меня душить... Сказал, если деньги не верну – выкинет из поезда...
Окинув взглядом прилипшего к двери напарника, я заметил у Васьки под глазом фингал. Не проводник, а тряпка! Привык чужим умом жить:
– Чего делать будем?
– Тащи его в тамбур!
– Он не пойдёт!
– Скажи, что в соседнем вагоне есть, мол, подозреваемый в краже, надо опознать!
– А дальше?
– Дальше – яйца мешают! Тащи, тебе говорят! И не задавай вопросов!
В тамбуре я отпер правую дверь и, прижавшись носом к стеклу, посмотрел в ночную темноту.
Мужик из пятого купе мне сразу не понравился.
Только отъехали от Москвы – пришел за водкой.
По-барски бросил червонец:
– Без сдачи!
Какая сдача, если бутылка стоит десятку?
Дешевле никто не продаст.
А этот барин: «Без сдачи!»
Хотел я его послать подальше, но прикинул: деньги платит – и ладно.
А он, говнюк, вместо того, чтобы спрятать бутылку под пиджак, потащил в руке через весь вагон.
Через час вернулся, видно, поговорить захотел.
Морда красная – пол-литра в одиночку выжрал.
Стоит-качается в дверях, разную чушь лепечет:
– Хорошо, ребята, устроились, но 154 статью за спекуляцию никто не отменял...
Я в дискуссии вступать не стал.
Легонько отодвинул товарища в сторону и в рабочий тамбур уголька в топку подкинуть.
На ночь глядя, этот шибко грамотный, у Васьки ещё бутылку выклянчил.
И вырубился. А теперь решил права качать, гнида!
Пока я прошлый раз в рейсе был, один такой же умник к моей бабе сватался... Триппером её наградил...
– Ну и чё? – выкатился в тамбур поддатый господин-товарищ.
И сходу получил удар в челюсть, в который я вложил всю свою злость и ярость за Нинкину измену. Второй удар под дых сломал бугая пополам.
Не давая мужику опомниться, я распахнул дверь, и выпихнул несговорчивого пассажира из вагона.
Тот исчез в темноте, не успев даже крикнуть.
– Саня, ты... Ты... Ты ж его угробил! – позеленел от страха Васька.
– А ты чего хотел? – я запер дверь. – На его месте оказаться?
– Так его ж найдут на перегоне...
– Забудь!
Но Васька не забывал.
По пьяни, рассчитывая на добавку, не раз заводил знакомую пластинку:
– А помнишь, как в 1978 году мы на перегоне мужика выбросили?
Он говорил «мы», а сам с укором смотрел мне в глаза, словно ждал оплаты многолетнего молчания.
– Не помню, - отвечал я.
Не нравились мне намеки спившегося приятеля. Ведь пил Васька все, что горит. С утра до ночи. Особенно за чужой счет.
Ну и допился до деревянного макинтоша.
Вчера похоронили.
Больше не придёт и не скажет: «А помнишь, на перегоне…»
– Саня, вставай!
– Ну! – я оторвал голову от подушки. – Чего надо? Что стряслось?
– Мужик из пятого купе залупился! Грозит из поезда выбросить, если деньги не вернём...
– Что за мужик? Какие деньги? Говори толком! – вскочив в брюки, я затягивал шнурки кроссовок.
– Мужик здоровый такой... Из пятого купе... Он у нас водку покупал... Потом вырубился и его кто-то пошмонал! Он в служебку... и меня душить... Сказал, если деньги не верну – выкинет из поезда...
Окинув взглядом прилипшего к двери напарника, я заметил у Васьки под глазом фингал. Не проводник, а тряпка! Привык чужим умом жить:
– Чего делать будем?
– Тащи его в тамбур!
– Он не пойдёт!
– Скажи, что в соседнем вагоне есть, мол, подозреваемый в краже, надо опознать!
– А дальше?
– Дальше – яйца мешают! Тащи, тебе говорят! И не задавай вопросов!
В тамбуре я отпер правую дверь и, прижавшись носом к стеклу, посмотрел в ночную темноту.
Мужик из пятого купе мне сразу не понравился.
Только отъехали от Москвы – пришел за водкой.
По-барски бросил червонец:
– Без сдачи!
Какая сдача, если бутылка стоит десятку?
Дешевле никто не продаст.
А этот барин: «Без сдачи!»
Хотел я его послать подальше, но прикинул: деньги платит – и ладно.
А он, говнюк, вместо того, чтобы спрятать бутылку под пиджак, потащил в руке через весь вагон.
Через час вернулся, видно, поговорить захотел.
Морда красная – пол-литра в одиночку выжрал.
Стоит-качается в дверях, разную чушь лепечет:
– Хорошо, ребята, устроились, но 154 статью за спекуляцию никто не отменял...
Я в дискуссии вступать не стал.
Легонько отодвинул товарища в сторону и в рабочий тамбур уголька в топку подкинуть.
На ночь глядя, этот шибко грамотный, у Васьки ещё бутылку выклянчил.
И вырубился. А теперь решил права качать, гнида!
Пока я прошлый раз в рейсе был, один такой же умник к моей бабе сватался... Триппером её наградил...
– Ну и чё? – выкатился в тамбур поддатый господин-товарищ.
И сходу получил удар в челюсть, в который я вложил всю свою злость и ярость за Нинкину измену. Второй удар под дых сломал бугая пополам.
Не давая мужику опомниться, я распахнул дверь, и выпихнул несговорчивого пассажира из вагона.
Тот исчез в темноте, не успев даже крикнуть.
– Саня, ты... Ты... Ты ж его угробил! – позеленел от страха Васька.
– А ты чего хотел? – я запер дверь. – На его месте оказаться?
– Так его ж найдут на перегоне...
– Забудь!
Но Васька не забывал.
По пьяни, рассчитывая на добавку, не раз заводил знакомую пластинку:
– А помнишь, как в 1978 году мы на перегоне мужика выбросили?
Он говорил «мы», а сам с укором смотрел мне в глаза, словно ждал оплаты многолетнего молчания.
– Не помню, - отвечал я.
Не нравились мне намеки спившегося приятеля. Ведь пил Васька все, что горит. С утра до ночи. Особенно за чужой счет.
Ну и допился до деревянного макинтоша.
Вчера похоронили.
Больше не придёт и не скажет: «А помнишь, на перегоне…»