Лауреат 45-й калибр-2020
Утренний город звучит как флейта — стрижи цветут
чёрными голосами над топями старых клёнов.
Верить бы так — и раскованно, и влюблённо —
в собственную бесконечность и красоту.
Когти о небо точит солнечный белый лев,
рассыпается свет по речке, волной измятой,
бродит по берегу ветер жуликоватый.
Деть бы себя куда-то...
В какие мысли себя ни день,
и середина лета, и этот день
начинаются смертью трав на твоём столе —
зелено, медленно и свыше меры мятно.
Багор
Вот боженька спускается на дно
с багром
и проверяет ил,
твоё пространство,
отыскивая старые челны,
рыбацкие лодчонки,
катера,
так затаись,
чтоб не нашёл, чтоб не касался,
тебя, как якорь, с места не сорвал.
Лежи себе – лежи, не шелохнись,
пусть над тобою быстротечна жизнь,
пусть над тобою небеса и реки,
и рыбы, крабы, осы, человеки,
и день уныл.
Его багор
с небесных, неизвестных NASA, гор
спускается к тебе,
цепляется за руку,
ты – за реку,
и тянет вверх – возможно, к человеку,
возможно – в пустоту его небес.
Придя домой,
впускаешь свет из дальнего угла,
сбивая тени с ног, включая телек -
гляди, какие бабочки на теле,
какая в теле глубина и мгла.
О том,
что все всегда всегда не с теми,
пусть свет шумит, а ты в него ложись.
Там, над тобою, бесконечна жизнь.
На погоду
Я жалуюсь тебе на эти сны.
Но темперамент киевской весны,
похоже, привлекает тех, кто снится:
у мамы новый плащ, влюблённый вид,
сама — огонь, и всё в руках горит,
и ей всегда — всегда — слегка за тридцать.
Она, видать, мой самый странный друг.
Мы даже спорим, яблоко ли, лук,
хлопочем над салатом в старой кухне,
я, как и прежде, восхищён и глуп —
отводит от меня густую мглу...
Но вскоре всё сломается и рухнет.
Неравнодушна память к мелочам,
чтоб век спустя сильней по ним скучать —
приобретённый кашель, южный воздух,
терновый ветер, солнечная сыпь
и дальний свет со встречной полосы...
А мир был с одного лишь слова создан.
Как не проснуться, чтобы сон сберечь?
Но времени положено истечь —
глядишь, и этот плащ давно не в моде.
Я жалуюсь тебе на эти сны.
Спасибо, что не прерываешь, сын.
...Раз снится — переменится погода.
Mise-en-scene
Выходит ночь из торфяных болот.
В соседском винограде гнёзда вьёт
воде вода, и оправляет перья
птенец луны – глазаст и желторот.
Качаясь, белый тополиный плот
к порогу то прибьётся, то нырнёт
в открытый свет, позолочённый дверью.
Дом делит мир на тёмный и на твой,
на неодушевлённый и живой.
Сказать иначе – твой и настоящий.
Ты в равной мере близок к мошкаре,
в пределах света суетно звенящей,
и к паукам, беззвучно ткущим смерть… –
здесь чутко дышится
и липа липы слаще.
Лишь речь тебя изводит, как земля,
проговорённая и вдоль, и вглубь; и снова,
на свет секунду, тьму на век деля,
но дольше имени во времени не длясь,
одно значительное вымолчится слово.
И, ощущая ночь как наготу,
расслышав ободрённый сердца стук,
шагнёшь в волнующую бесконечность лета…
Но – дом твой полон. Ужин, разогретый
в который раз, оставлен на плите.
Стоишь, незряч, в кромешной пустоте
у входа в дом, и смотришь в пустоту,
себя собою оградив от света.
Солнце на причале
Как идёт тебе это солнце, выползающее на причал,
всё к лицу — и сомнение пастора, и сознательность палача,
так пришла к тебе я, чуть живое своё избранничество волоча —
голос создан тобою, словом твоим зачат.
Так держи же меня под рукой, чтоб выглядывала из-за плеча,
будто смятый значок параграфа, тоненькая свеча.
Ну какой же я, к черту, светоч, какой из меня очаг?
Если этот огонь убивает — лучше бы зачах.
И молчу, обращаясь к солнцу ли, к тебе я,
а большущее небо прозрачное битый час
непрощающе и расточительно голубеет.
Когда из морковки просыплется зерно...
Когда из маковки просыплется зерно
на дно тумана,
ты услышишь всплеск.
И коротко вздохнет сосновый лес,
и лесу станет страшно и темно,
и странно.
Здесь высокая трава...
Какая тишь здесь — вещая, пустая:
вот наберёшь тумана в рукава,
а через час, гляди, рукав растаял.
Туман — твой спутник, пастырь и двойник,
теряй в корчах изношенные кеды,
касайся мхов, — лови его, исследуй
пока не растворился и не сник...
Во время вод и ступ
слепые звёзды катятся на стук,
ломаются о розовые чаши,
сосновые бессонницы растут
из влажной хвои в непролазной чаще.
Так, босиком,
неверная жена,
иди по травам, сбрасывая схиму:
покрыты манной, трутся жернова
несовместимых...
.......................полночь у костра,
где в котелке заварен крепкий страх,
кипит вода и вертится душица,
а рядом, в капле клеверной росы,
хлеб увеличен, и овечий сыр
безликой бледности перед огнём стыдится.
Пусть не хватает воздуха и рук,
пускай с лихвой молчания и дыма,
туманом не объята —
об-хо-ди-ма
вокруг.
Булгаковское
…опять придут и скажут: "Дай уйти,
вернуться дай..." — и станут сизой пылью.
Спускается андреевскою былью
в беспамятство булгаковских картин
фонарная беззубая орда,
лелея перламутровые тени;
витые стебли лестничных растений
вплетаются в замки и холода,
качаются у каменного рта
растертого, как сажный след, Подола...
Глубокий, поперечный и продольный
срез улицы — глубокая гортань —
отнимет и проглотит твой язык.
Из алых губ, покрытых плотной влагой,
из пламени, задетого бумагой —
вот он откуда, господи, возник, —
извечного вранья дамоклов долг:
на опием опутанный Подол
приходят и любовницы, и черти,
нисколько не страшась внезапной смерти
ни после возвращения, ни до.
Чаша
По чёрным шершавым улицам ночи свои волоча,
Погружается город в туман, становится слеп и сед.
Приспускается оттепель рваной хламидой с его плеча,
Отражается в лужах извилистый лунный след,
И круглый фонарь ощетинивается, сияя -
Не только предметы теряют в тумане привычный вид:
И нас не минует – заманит чаша сия, а
После – обожествит.
Тени. Фрагмент
Солнечный день до черты горизонта в безветрии загустел.
Мы между окном и огромным зеркалом. Тени купаются в собственной наготе.
Окаменели неровные складки на занавесках, синь заполняет небесную простоту…
Тиканье стрелок - гром увесистый, цоканье языком, ржавое брысь коту.
Время по зеркалу медленно топчется, но не идет ко дну -
Может быть, сжалилось, и не торопится срезать остаток минут...
...Ты ощутим и в тревоге тела, и в опрятности лжи, и в жажде опустошить:
Выйдя на свет, покрываешь тенью полдень моей души.
Мячик. Таню снимают с креста...
Наша Таня громко плачет:
Уронила в речку мячик.
- Тише, Танечка, не плачь:
Не утонет в речке мяч.
А. Барто
Тает лёд, разбавляя джин. Остывает паршивый кофе.
…Таню снимают с креста на её Голгофе.
Радио хрипнет, рыдая по Тане громко -
Некогда Таня славным была ребёнком.
Если бы не уроненный в речку мяч,
Что стало б вершиной и флагом её неудач?
…Первый контакт утешителен, односторонен –
Кратко, по делу: «Не плачь, и твой мяч не утонет…» -
Смысл послания, можно сказать, однобок.
Слышала голос и думала - это бог.
Таня боялась ему задавать вопросы:
Мячик, возможно, и сам себя в речку бросил...
Сакральная жертва, завидев смолу и вертел,
Вмиг возрастает над болью, унынием, смертью.
Когда прекращаются слёзы, мудрец Асадов
Умы заполняет: так - правильно, так – не надо…
…Кофе паршив, теплеет в стакане джин.
Таня-формула. Таня выросла. Таня бросает мужчин.
…Ежели верить слезам, то кто кого всё же бросил?
Таня боялась себе задавать вопросы.
Может, где-то есть шире, но Танин мирок - прокрустов:
Таню сняли с креста, пояс остался на люстре.
За минуту до завтра
За минуту до завтра глаза её – голубая соль.
Замираешь и смотришь: небесные, ни слезы в них,
Ни любви - тишь да гладь. Тем зловещее и надрывней
Провисающий в воздухе выдох, тупик: «Изволь…»
…в Мёртвом море на дне оживлённо ворочаются города,
Погребённые в прахе преступных единогласий....
Остаётся всего минута… и час в запасе
На еще одно веское, как отступное для бога, «да».
…Вынуждаешь её неуклюже негодовать -
Примирительно нежную, но обезумевшую от страха:
За минуту до завтра глаза твои - жжёный сахар -
Причиняют густую безвыходную благодать.
Письма
Всё ещё лето. Август приятен телу, но душу уже не греет.
…Ты отключаешь в старом смартфоне звук –
Не хочешь тревожить увесистой тишины вокруг,
Затем прижимаешь его к животу так сильно, что делаются белее
Костяшки на пальцах и накаляется батарея...
…Тебе ли, упрямой мечтательнице, недосуг
Представить, как линия жизни сливается с трещинкой на экране? -
Сплетение молний, форзац букваря грозы…
…Письма всегда прилетают на крыльях невидимой стрекозы,
Жужжат в подреберье, стремятся к сердечной рвани.
Полночь похожа на колу в стакане с надбитой гранью...
Короткие строчки мощней кофеина в разы,
А веточки диалога вплотную прижаты к коже,
И если найдёшь в них рубцы – обойди, не тронь:
Здесь некогда применяли лекарства, металл, огонь,
И сделались шрамы глубже, морщины - строже...
...Молчание - золото, но тишины дороже
Письмо, сотрясающее ладонь.
Ночь по реке кочует...
Ночь по реке кочует.
Иди сюда,
избегая потока назойливых жёлтых фар.
Тонкая заболоченная слюда
сдержит, волнуясь, любой световой удар.
...два гудка — две шестнадцатых — к черту бемоли — фа —
и река подбирается к горлу.
И вдруг вода
отделяет тебя — от города — плоть — от гор,
обирает, как самозванца бездушный вор.
Смерть чужая — такая же, как твоя,
и любовь-не-любовь — такая же, как твоя.
Всё решают на небесах — почти произносят да,
но сворачивают разговор.
Чтобы ни о ком
Зря ты не снилась,
сигнальным огнём на пути не сеялась,
и теперь – вон из сердца да вырви око, ступай домой.
После отчаянья может внезапно нахлынуть смелость –
попридержи, чтобы вновь никуда не делась
и согревала при переходе в режим #покой.
Это будет период – давай назовем периодом –
выйдешь из строя, из панциря, из сети.
Больше не суетись, не пиши, не говори, как дом
всеми часами, синхронно с тобою, отсчитывает до десяти –
ухают стрелки, их тени крадутся к выдоху:
выдохнешь имя, аккуратно очертишь его мелком...
... приходит на ум неуместная редкая
выхухоль,
а больше уже и не думается ни о ком.
всё к лицу — и сомнение пастора, и сознательность палача,
так пришла к тебе я, чуть живое своё избранничество волоча —
голос создан тобою, словом твоим зачат.
Так держи же меня под рукой, чтоб выглядывала из-за плеча,
будто смятый значок параграфа, тоненькая свеча.
Ну какой же я, к черту, светоч, какой из меня очаг?
Если этот огонь убивает — лучше бы зачах.
И молчу, обращаясь к солнцу ли, к тебе я,
а большущее небо прозрачное битый час
непрощающе и расточительно голубеет.
Когда из морковки просыплется зерно...
Когда из маковки просыплется зерно
на дно тумана,
ты услышишь всплеск.
И коротко вздохнет сосновый лес,
и лесу станет страшно и темно,
и странно.
Здесь высокая трава...
Какая тишь здесь — вещая, пустая:
вот наберёшь тумана в рукава,
а через час, гляди, рукав растаял.
Туман — твой спутник, пастырь и двойник,
теряй в корчах изношенные кеды,
касайся мхов, — лови его, исследуй
пока не растворился и не сник...
Во время вод и ступ
слепые звёзды катятся на стук,
ломаются о розовые чаши,
сосновые бессонницы растут
из влажной хвои в непролазной чаще.
Так, босиком,
неверная жена,
иди по травам, сбрасывая схиму:
покрыты манной, трутся жернова
несовместимых...
.......................полночь у костра,
где в котелке заварен крепкий страх,
кипит вода и вертится душица,
а рядом, в капле клеверной росы,
хлеб увеличен, и овечий сыр
безликой бледности перед огнём стыдится.
Пусть не хватает воздуха и рук,
пускай с лихвой молчания и дыма,
туманом не объята —
об-хо-ди-ма
вокруг.
Булгаковское
…опять придут и скажут: "Дай уйти,
вернуться дай..." — и станут сизой пылью.
Спускается андреевскою былью
в беспамятство булгаковских картин
фонарная беззубая орда,
лелея перламутровые тени;
витые стебли лестничных растений
вплетаются в замки и холода,
качаются у каменного рта
растертого, как сажный след, Подола...
Глубокий, поперечный и продольный
срез улицы — глубокая гортань —
отнимет и проглотит твой язык.
Из алых губ, покрытых плотной влагой,
из пламени, задетого бумагой —
вот он откуда, господи, возник, —
извечного вранья дамоклов долг:
на опием опутанный Подол
приходят и любовницы, и черти,
нисколько не страшась внезапной смерти
ни после возвращения, ни до.
Чаша
По чёрным шершавым улицам ночи свои волоча,
Погружается город в туман, становится слеп и сед.
Приспускается оттепель рваной хламидой с его плеча,
Отражается в лужах извилистый лунный след,
И круглый фонарь ощетинивается, сияя -
Не только предметы теряют в тумане привычный вид:
И нас не минует – заманит чаша сия, а
После – обожествит.
Тени. Фрагмент
Солнечный день до черты горизонта в безветрии загустел.
Мы между окном и огромным зеркалом. Тени купаются в собственной наготе.
Окаменели неровные складки на занавесках, синь заполняет небесную простоту…
Тиканье стрелок - гром увесистый, цоканье языком, ржавое брысь коту.
Время по зеркалу медленно топчется, но не идет ко дну -
Может быть, сжалилось, и не торопится срезать остаток минут...
...Ты ощутим и в тревоге тела, и в опрятности лжи, и в жажде опустошить:
Выйдя на свет, покрываешь тенью полдень моей души.
Мячик. Таню снимают с креста...
Наша Таня громко плачет:
Уронила в речку мячик.
- Тише, Танечка, не плачь:
Не утонет в речке мяч.
А. Барто
Тает лёд, разбавляя джин. Остывает паршивый кофе.
…Таню снимают с креста на её Голгофе.
Радио хрипнет, рыдая по Тане громко -
Некогда Таня славным была ребёнком.
Если бы не уроненный в речку мяч,
Что стало б вершиной и флагом её неудач?
…Первый контакт утешителен, односторонен –
Кратко, по делу: «Не плачь, и твой мяч не утонет…» -
Смысл послания, можно сказать, однобок.
Слышала голос и думала - это бог.
Таня боялась ему задавать вопросы:
Мячик, возможно, и сам себя в речку бросил...
Сакральная жертва, завидев смолу и вертел,
Вмиг возрастает над болью, унынием, смертью.
Когда прекращаются слёзы, мудрец Асадов
Умы заполняет: так - правильно, так – не надо…
…Кофе паршив, теплеет в стакане джин.
Таня-формула. Таня выросла. Таня бросает мужчин.
…Ежели верить слезам, то кто кого всё же бросил?
Таня боялась себе задавать вопросы.
Может, где-то есть шире, но Танин мирок - прокрустов:
Таню сняли с креста, пояс остался на люстре.
За минуту до завтра
За минуту до завтра глаза её – голубая соль.
Замираешь и смотришь: небесные, ни слезы в них,
Ни любви - тишь да гладь. Тем зловещее и надрывней
Провисающий в воздухе выдох, тупик: «Изволь…»
…в Мёртвом море на дне оживлённо ворочаются города,
Погребённые в прахе преступных единогласий....
Остаётся всего минута… и час в запасе
На еще одно веское, как отступное для бога, «да».
…Вынуждаешь её неуклюже негодовать -
Примирительно нежную, но обезумевшую от страха:
За минуту до завтра глаза твои - жжёный сахар -
Причиняют густую безвыходную благодать.
Письма
Всё ещё лето. Август приятен телу, но душу уже не греет.
…Ты отключаешь в старом смартфоне звук –
Не хочешь тревожить увесистой тишины вокруг,
Затем прижимаешь его к животу так сильно, что делаются белее
Костяшки на пальцах и накаляется батарея...
…Тебе ли, упрямой мечтательнице, недосуг
Представить, как линия жизни сливается с трещинкой на экране? -
Сплетение молний, форзац букваря грозы…
…Письма всегда прилетают на крыльях невидимой стрекозы,
Жужжат в подреберье, стремятся к сердечной рвани.
Полночь похожа на колу в стакане с надбитой гранью...
Короткие строчки мощней кофеина в разы,
А веточки диалога вплотную прижаты к коже,
И если найдёшь в них рубцы – обойди, не тронь:
Здесь некогда применяли лекарства, металл, огонь,
И сделались шрамы глубже, морщины - строже...
...Молчание - золото, но тишины дороже
Письмо, сотрясающее ладонь.
Ночь по реке кочует...
Ночь по реке кочует.
Иди сюда,
избегая потока назойливых жёлтых фар.
Тонкая заболоченная слюда
сдержит, волнуясь, любой световой удар.
...два гудка — две шестнадцатых — к черту бемоли — фа —
и река подбирается к горлу.
И вдруг вода
отделяет тебя — от города — плоть — от гор,
обирает, как самозванца бездушный вор.
Смерть чужая — такая же, как твоя,
и любовь-не-любовь — такая же, как твоя.
Всё решают на небесах — почти произносят да,
но сворачивают разговор.
Чтобы ни о ком
Зря ты не снилась,
сигнальным огнём на пути не сеялась,
и теперь – вон из сердца да вырви око, ступай домой.
После отчаянья может внезапно нахлынуть смелость –
попридержи, чтобы вновь никуда не делась
и согревала при переходе в режим #покой.
Это будет период – давай назовем периодом –
выйдешь из строя, из панциря, из сети.
Больше не суетись, не пиши, не говори, как дом
всеми часами, синхронно с тобою, отсчитывает до десяти –
ухают стрелки, их тени крадутся к выдоху:
выдохнешь имя, аккуратно очертишь его мелком...
... приходит на ум неуместная редкая
выхухоль,
а больше уже и не думается ни о ком.