Посвящается всем моим товарищам,
служившим в частях специального
назначения ВДВ, ГРУ, КГБ, ФСБ МВД .
Его как будто кто в плечо толкнул в конце боя. Падал, как положено – лицом к врагу. Глазами повел – лежит один. Чуть влево и вниз взгляд бросил на камуфляже пятно красное расплывается.
«Ничего, живой ещё,- подумал. – Если б ниже, точно в сердце; выше – в глаз да мозги… Только холодно что-то».
«Потерпи, немного осталось», - чей-то сухой голос проскрипел, и цепкая рука крепко ухватила Леху за левую кисть.
«Ну, конечно, явилась – не запылилась» - беззвучно прошептали Лехины губы. Рядом с ним, укутанная плащом, с капюшоном по самые плечи и с косой, сверкающей в лучах заходящего солнца – сама старуха костлявая, да еще издевательски так его уговаривает, утешает :
«Холодно? Скоро потеплеет – я тебя саваном укрою, обниму и будет тебе хорошо, надежно и тепло.»
«Эх, старая! Как тебе не стыдно, - глянь – ты ж кости сплошные, даже кожи нет, а я пышненьких люблю, с девчонками еще не нагулялся. У меня по плану , трое ребятишек должно быть – паренёк и две девчушки, так невеста нагадала. А их поднять надо. Да и в роду рано умирать не положено. Я же –внук Победы, у меня дед до Берлина в 45-м дошел, дважды тяжело ранен был: под Сталинградом и на Курской дуге, но не дался тебе, выжил!»
«Эх, солдатик! Во, вспомнил. То урожайное для меня время было. Я тогда направо и налево так косила, что даже усталость впервые почувствовала – все боялась, как бы инструмент из рук не выпустить или не затупить его»
«Ну, ты сто тысяч годков по земле бродишь, всё косишь да косишь…»
«Миллион лет уже» - поправила Косая.
«Так это ты ящеров и мамонтов извела?»
«Может, кто из моих сестер постарался: не могу я одна в двадцати местах на «шарике» управляться. Только с тех пор до сего дня сколько воды утекло – миллионы световых лет, давно забыть пора.»
«Вот-вот,- оживился Леха. – Я – кровь с молоком, и ты – старая, а всё туда же: укрою, обниму, согрею. Тьфу – бесстыжая.
Вот какое у меня предложение есть. Сядь – передохни, а я твой инструмент посторожу. Поди не часто отдыхать доводится?»
«Да ты что, касатик, ополоумел? Без косы – я ничто. В ней сила моя. А тебе пора собираться: недолгая дорога».
«Ты меня не подгоняй – не запрягла еще. А я – не тороплюсь.
Ладно. Не хочешь, чтоб я тебе перекур устроил, дай хоть глянуть, как мои ребята врагов бить будут.
А пока выпей глоток за моё здоровье – у меня во фляжке отличное зелье.»
«Ну, солдат, ты и впрямь разум от боли потерял. Чтоб я да « за здоровье»? Не бывать,- разгневалась Костлявая.
Но за предложение, спасибо. Не всякий на краю жизни добром поделиться. А вы – вояки – знаю очень зелье цените.
Я только не представляю, как бы пить стала. У меня ни горла, ни живота нет.»
«Ну, старая… У нас ни горла, ни задницы для этого дела не надо.
Только желание, да согласие. А ты, я замечаю – желаешь. Видать, когда и пробовала?»
«Был грех, сокол, угадал»
«Ну так попробуй, у меня добрый спиртяга»
«Я вообще-то больше ром и коньяк люблю. Особенно армянский «Наири».
«Губа – не дурра,- прошептал Лёха. – Но на «нет» и суда нет, ты хоть из уважения ко мне пару глотков сделай за Победу.»
Уговорил. Взяла Костлявая флягу, приложилась и…забулькала. Под капюшоном и плащом не видно, куда и льётся.
Остановилась. Взболтнула флягу – ни всплеска. Отпустила Лёхину руку – в плечо вцепилась, но неуверенно, подрагивает костяшками.
И тут кто-то жаркой щекой к Лёхиной груди прижался и знакомый голос говорит: «Жив, жив командир!» - Вася Баринов.
«Сейчас мы тебя товарищ лейтенант на плащ-палатку и на перевал, а там на плато, вертушка подхватит и в медсанбат.»
«Скажи-ка мне, Василий, много ли наших полегло? И сколько враги потеряли?»
«Наших четверо, а у них 13 мы насчитали. Только ты не о том думай, а о белых халатах, да госпитальной койке.»
«Так, боец. Пока вы меня тащить будете – пошли кого-нибудь побыстрее на другой склон, к артиллеристам. Пусть из установок залпового огня навесным по ущелью шарахнут.
Да вот еще что – отцепи от меня эту старуху проклятую. Житья не даёт. Сейчас сделать это не очень трудно – я ей весь спирт, что во фляжке был, отдал. Слабовата бабушка оказалась.
И самое важное: видишь она на радостях даже косу отложила. А это её главный рабочий инструмент. Так ты эту косу с обрыва в ущелье зашвырни. Пусть там потом ищет».
«Есть, командир!»
«Поторопись с выполнением задания, Баринов. Слышишь, что враги кричат?»
Снизу, усиленные горными склонами, неслись гортанные крики:
«Эй, урус- сдавайся.»
«Сам сдашься – только зарежем. Стрелять будешь – мы придем, в плен возьмем, живот вспорем, кишки свиньям отдадим»
«Понял, боец? Лучше от своего огня погибнуть, чем к этим уродам на позорную кончину попасть.»
Дал Лёха последний приказ и провалился в глубокую темноту.
Ничего не запомнил солдат. Только какое-то потряхивание, когда несли его к вертолету. Потом ему рассказали – это земля содрогалась от залпового огня…
Когда в этот раз Лёха открыл глаза, то подумал, что в Рай попал.
Тишина. Нет ни стрёкота автоматного, ни взрывов гранат, ни визга мин. Ухо радовал приглушенный мягкий звук мелодии его любимого блюза. На подоконнике фиалки в горшках, кремовые стены украшены пейзажами русских лесов и картинами моря.
Напротив, во всю стену раскидистое райское дерево нарисовано с прекрасными крутогрудыми птицами и чудесными яркими плодами – и яблоки здесь, и груши, и сливы с кулак, и заморские диковины, каких он и не видывал, и не пробовал.
А на его фоне – невеста ненаглядная – Тома. Румяная, чернобровая, с глазами, сверкающими, как антрацит. Сидит, улыбается – кажется, руку протянешь и дотронуться можно.
Значит точно или сон , или он уже в Раю, одолела его костлявая.
«Ну, что очнулся , милый? А то я уже и бояться перестала» - услышал он ласковый, родной голос и понял, что «ЖИИИВ!» и на этом свете находится. И сразу вспомнил, что Тамара живописи учится в Суриковском институте.
«Так это ты райское дерево нарисовала?»
«Ага, нравится?» - горделиво спросила Тома.
«Очень. Талантливая ты. Расскажи где я, давно ли здесь?»
«Это Москва, любимый. Госпиталь Бурденко. Я уж месяц возле тебя. Ты теперь личность знаменитая – Герой России»
«А как ребята мои? Рота?»
«Знаю, например, что два неразлучника Дима Карнадут и Алик Шпрейг в Красногорском госпитале. Тот, кто тебя спасал – Баринов – здесь, но пока на другом этаже»
…Вскоре Василий уже с прибаутками и радостной улыбкой на круглом лице лихо гарцевал на костылях, приближаясь к койке командира.
«Здорово, Василек! Порадуй, чем дело кончилось?»
«Всех мы победили, ротный! Говорили, автокараван пришлось в ущелье посылать. Местные трое суток помогали нашей похоронной команде боевиков грузить.
А вот что сам видел. Когда гаубицы ударили, в бинокль разглядел – мечется , как сумасшедшая, среди пламени и цветов разрывов, какая-то фигура в черном одеянии, то ли ищет что, то ли боевиков в одну кучу сгоняет…
Сентябрь 2011 – август 2012 гг., Москва, Зорге