***
Земля, покинутая Богом,
глуха, огромна и груба…
Как будто небо мимоходом
коснулось горестного лба,
и дальше двинулось – ни вести,
ни снов, ведущих за порог.
Всё больше времени и места
для наших страхов и тревог,
всё тоньше дымка над холмами,
всё хрупче инистый осот…
И вот у нас над головами
зиянье хищное высот,
и там, где пасынок их робкий
тихонько вьётся – первый снег,
стоит подсолнух одинокий,
как в тяжкой думе человек.
***
Сны и память входят в осенний быт,
где дым, фасоль, виноград…
И тот, кто напрочь тобой забыт,
идет вдоль кривых оград,
тебе улыбаясь издалека
и тая среди теней.
И ты замечаешь, что облака
все тоньше и все светлей.
И жизнь истончается, словно ткань
висящих в свету рубах.
И если ты встанешь в слепую рань,
невнятный почуешь страх,
шагнешь с порога – и пустота…
И лишь стародавний снег
перстом тебе охладит уста,
коснется горячих век.
***
В конце всех концов ты сидишь на пороге
и смотришь в пустой огород.
Не зная осенней тоски и тревоги,
там ярко капуста цветет.
Летают над нею последние пчелы,
наверно, для них это сад –
сияющий, влажный…
И в воздухе голом
они все гудят и гудят.
Ботвою хрустя, подойдешь ты поближе
и скудную сладость вдохнешь,
стараясь запомнить и тучи, и крыши,
и веток ореховых дрожь,
и этих соцветий живое свеченье…
И к ним сотворишь ты потом
в пределах посмертных и воздух, и тени,
и бледный родительский дом.
***
Во времени все больше вещества,
оно густеет, принимает формы
окна ночного,
ветки,
рукава
висящей куртки,
бабушкиной торбы
с пучками трав от хворей и от ран…
И вот однажды в нежилом тумане
ты обретёшь спасительный каштан,
невесть откуда взявшийся в кармане.
И если что-то липы гнёт окрест -
прозрачное и жгучее, как солнце, -
так это ветер из нездешних мест,
так это вечность над тобой несётся.
***
Он говорит, смотря на осенний куст:
«Листья везде опали, а этот себе горит.
Воздух окрестный тёмен уже и пуст,
а здесь, на холме, свет-то какой стоит!
Словно со всей округи кто-то принёс свечей
и язычков печного трепетного огня.
Словно бродил я долго где-то среди ночей,
и подошёл к окну дома, где ждут меня.
Будет мне в нём светло, буду я в нём любим,
будет совсем не страшно
вслушиваться в темноту».
Он отворяет куст, входит, чтоб вместе с ним
жить от листа к листу.
***
…Но есть ведь сокровенная земля
и небо сокровенное, и птица.
И дом, глядящий в долгие поля,
в распутицу осеннюю примстится.
Я жил бы в нём, и ладил тихий быт,
в хозяйку светлоглазую влюблённый.
И мне тепло от мысли, что дымит
трубою он в пространстве потаённом,
что где-то там - за шумом поздних вод,
за первым снегом, осветившим лица,
моя синица на окне поёт,
моё над крышей облако клубится.
***
Всё прозрачней, всё светлее
говорит со мною мир.
Ветром осени деревья
все зачитаны до дыр.
С невесомою печалью
гаснет речь в немой дали,
истончившись до молчанья
неподвижного земли.
***
Сли́вовицы глоток
летний вмещает жар.
Как же забыть я мог
этот соседский дар?!
Хлебом заем печаль,
радость запью водой.
Осень – во взгляде даль,
вымытая слезой.
Можно в саду пустом
видеть большие сны
прежде чем ткнёшься лбом
в серый подол зимы.
Сад
Погода нынче – Божья тень.
Стоит нежаркий лёгкий день
над сохлою травою.
И ты стоишь, ни трезв, ни пьян,
насквозь прозрачен, как стакан
с колодезной водою.
И ты стоишь, почти незрим,
объятый воздухом живым,
и плачешь без причины.
И сводит сад тебя с ума,
и таешь в нём, где свет и тьма
уже неотличимы.
***
Оса на тёплой глиняной стене,
ореха лист, слетающий беззвучно…
К всеобщей подготовлен белизне,
осенний мир является поштучно.
И помнишь ты ещё наперечёт
и тыквину на лавочке, и грушу,
дымок костра, разлуки горький рот,
во сне твоём неясном промелькнувший.
И щуришься, и плачешь на свету,
и ничего о будущем не знаешь,
но словно впрок ты сада пустоту
слезою безголосой наполняешь.
***
Есть в жизни жизнь – крылатая, другая…
Когда скворчиная на сад осенний стая
находит с шумом,
сыплется листва…
И ты в кричащем хаосе отлётном
сидишь на лавке в страхе безотчётном,
и медленно кружится голова.
Как будто кто-то латку снял с прорехи,
и хлынуло,
и падают орехи,
и птичья бездна бьётся меж ветвей.
О, сколько в ней пугающего чуда
и жажды неба дальнего – как будто
небес окрестных не хватает ей.
***
Ноябрьский вечер…У костра
в пространстве голого двора,
сидит на чурке потемневшей,
ладони грея, человек.
Над миром вьётся редкий снег,
не ставший музыкой кромешной.
А человек сидит, молчит,
листву порою ворошит -
и дарит пламени дыханье.
И словно местность ей тесна,
перетекает тишина
в его бездонное молчанье.
***
Ты говоришь – и смерти нет...
Есть осень, ветер, табурет
у мокрого порога.
Ещё есть тыква-голова,
в тазу опавшая листва
и капля-недотрога,
что на верёвке бельевой
висит, горит сама собой…
И шерсть дрожит овечья,
репьём уловлена сухим,
и надо всем домашний дым
беззвучной длится речью.
Земля, покинутая Богом,
глуха, огромна и груба…
Как будто небо мимоходом
коснулось горестного лба,
и дальше двинулось – ни вести,
ни снов, ведущих за порог.
Всё больше времени и места
для наших страхов и тревог,
всё тоньше дымка над холмами,
всё хрупче инистый осот…
И вот у нас над головами
зиянье хищное высот,
и там, где пасынок их робкий
тихонько вьётся – первый снег,
стоит подсолнух одинокий,
как в тяжкой думе человек.
***
Сны и память входят в осенний быт,
где дым, фасоль, виноград…
И тот, кто напрочь тобой забыт,
идет вдоль кривых оград,
тебе улыбаясь издалека
и тая среди теней.
И ты замечаешь, что облака
все тоньше и все светлей.
И жизнь истончается, словно ткань
висящих в свету рубах.
И если ты встанешь в слепую рань,
невнятный почуешь страх,
шагнешь с порога – и пустота…
И лишь стародавний снег
перстом тебе охладит уста,
коснется горячих век.
***
В конце всех концов ты сидишь на пороге
и смотришь в пустой огород.
Не зная осенней тоски и тревоги,
там ярко капуста цветет.
Летают над нею последние пчелы,
наверно, для них это сад –
сияющий, влажный…
И в воздухе голом
они все гудят и гудят.
Ботвою хрустя, подойдешь ты поближе
и скудную сладость вдохнешь,
стараясь запомнить и тучи, и крыши,
и веток ореховых дрожь,
и этих соцветий живое свеченье…
И к ним сотворишь ты потом
в пределах посмертных и воздух, и тени,
и бледный родительский дом.
***
Во времени все больше вещества,
оно густеет, принимает формы
окна ночного,
ветки,
рукава
висящей куртки,
бабушкиной торбы
с пучками трав от хворей и от ран…
И вот однажды в нежилом тумане
ты обретёшь спасительный каштан,
невесть откуда взявшийся в кармане.
И если что-то липы гнёт окрест -
прозрачное и жгучее, как солнце, -
так это ветер из нездешних мест,
так это вечность над тобой несётся.
***
Он говорит, смотря на осенний куст:
«Листья везде опали, а этот себе горит.
Воздух окрестный тёмен уже и пуст,
а здесь, на холме, свет-то какой стоит!
Словно со всей округи кто-то принёс свечей
и язычков печного трепетного огня.
Словно бродил я долго где-то среди ночей,
и подошёл к окну дома, где ждут меня.
Будет мне в нём светло, буду я в нём любим,
будет совсем не страшно
вслушиваться в темноту».
Он отворяет куст, входит, чтоб вместе с ним
жить от листа к листу.
***
…Но есть ведь сокровенная земля
и небо сокровенное, и птица.
И дом, глядящий в долгие поля,
в распутицу осеннюю примстится.
Я жил бы в нём, и ладил тихий быт,
в хозяйку светлоглазую влюблённый.
И мне тепло от мысли, что дымит
трубою он в пространстве потаённом,
что где-то там - за шумом поздних вод,
за первым снегом, осветившим лица,
моя синица на окне поёт,
моё над крышей облако клубится.
***
Всё прозрачней, всё светлее
говорит со мною мир.
Ветром осени деревья
все зачитаны до дыр.
С невесомою печалью
гаснет речь в немой дали,
истончившись до молчанья
неподвижного земли.
***
Сли́вовицы глоток
летний вмещает жар.
Как же забыть я мог
этот соседский дар?!
Хлебом заем печаль,
радость запью водой.
Осень – во взгляде даль,
вымытая слезой.
Можно в саду пустом
видеть большие сны
прежде чем ткнёшься лбом
в серый подол зимы.
Сад
Погода нынче – Божья тень.
Стоит нежаркий лёгкий день
над сохлою травою.
И ты стоишь, ни трезв, ни пьян,
насквозь прозрачен, как стакан
с колодезной водою.
И ты стоишь, почти незрим,
объятый воздухом живым,
и плачешь без причины.
И сводит сад тебя с ума,
и таешь в нём, где свет и тьма
уже неотличимы.
***
Оса на тёплой глиняной стене,
ореха лист, слетающий беззвучно…
К всеобщей подготовлен белизне,
осенний мир является поштучно.
И помнишь ты ещё наперечёт
и тыквину на лавочке, и грушу,
дымок костра, разлуки горький рот,
во сне твоём неясном промелькнувший.
И щуришься, и плачешь на свету,
и ничего о будущем не знаешь,
но словно впрок ты сада пустоту
слезою безголосой наполняешь.
***
Есть в жизни жизнь – крылатая, другая…
Когда скворчиная на сад осенний стая
находит с шумом,
сыплется листва…
И ты в кричащем хаосе отлётном
сидишь на лавке в страхе безотчётном,
и медленно кружится голова.
Как будто кто-то латку снял с прорехи,
и хлынуло,
и падают орехи,
и птичья бездна бьётся меж ветвей.
О, сколько в ней пугающего чуда
и жажды неба дальнего – как будто
небес окрестных не хватает ей.
***
Ноябрьский вечер…У костра
в пространстве голого двора,
сидит на чурке потемневшей,
ладони грея, человек.
Над миром вьётся редкий снег,
не ставший музыкой кромешной.
А человек сидит, молчит,
листву порою ворошит -
и дарит пламени дыханье.
И словно местность ей тесна,
перетекает тишина
в его бездонное молчанье.
***
Ты говоришь – и смерти нет...
Есть осень, ветер, табурет
у мокрого порога.
Ещё есть тыква-голова,
в тазу опавшая листва
и капля-недотрога,
что на верёвке бельевой
висит, горит сама собой…
И шерсть дрожит овечья,
репьём уловлена сухим,
и надо всем домашний дым
беззвучной длится речью.