Как подснежники в марте
Я, поверьте, не знаю, в чём дело – в природе, в погоде ли,
может, в профиле тонком иль с неба слетевшей звезде,
но вдруг в душу вливается тихая эта мелодия,
и куда не гляди – музыкантов не видно нигде…
Её звуки печальны, свежи и так дивно пронзительны,
что не стыдно заплакать, и кругом идёт голова…
И, сроднившись с аккордом, в душе в этот миг поразительный,
как подснежники в марте, во мне прорастают слова.
***
Ценю восторг зелёной тишины,
оторванной от городского шума…
Как хорошо в тени деревьев думать,
глубинно проникая в явь и сны.
Отточена уединеньем мысль,
не найденная в суете, с наскока…
Как бабочка, она, взрывая кокон,
уверенно осваивает высь.
***
В Феодосии – дождь.
Он ломает курортникам планы.
Где же бархат сезона,
коль пляж Золотой опустел?
И заезжие «звёзды»
здесь реже, хотя без обмана
душу радуют пеньем,
а глаз – амплитудою тел.
Ноги в мокром песке,
но пойду постою на причале:
он бетонною грудью
таранит седую волну.
И в солёные брызги
срываются с криками чайки,
впечатленье такое,
как будто, хотят утонуть.
Ветер с моря подул,
пригибая деревьев верхушки.
Слишком ранняя осень,
быть может, в Крыму неспроста…
Под дождем бронзовеет
Александр Сергеевич Пушкин,
на прогулку он вышел
сегодня, увы, без зонта.
На Керченский хочу я полуостров
Влекут Париж нас, Лондон или Осло,
но дань любви отдам родной земле:
на Керченский хочу я полуостров
попасть в прозрачном крымском сентябре.
За мной друзья заедут спозаранок.
У них — авто. А я уже готов...
И станет степь стелиться самобранкой,
дивя зверьём и запахом цветов.
Полынный ветер непрерывно горек,
но благостен — исчезла суета...
Скалистый берег. Здесь когда-то город
милетских греков жил и процветал.
Ну, а теперь — руины, змеи, пустошь,
обломки амфор, мидий да костей...
И море пожирает с гулким хрустом
античный град по имени Китей.
Ах, звуки жизни, вы куда пропали?
Хочу вас слышать! Силюсь! Не могу...
И лишь порой мне чудитесь в рапанах,
разбросанных на диком берегу.
Я буду сам себе завидовать
Смотри, как мыс со свистом режет
шуршащую волну зелёную...
На этой части побережья –
такие бухты потаённые,
и ввысь стремящиеся скалы,
на них цветут деревья бантами...
В одной из бухт побудем малость
единственными оккупантами.
И станет воздух весь пропитанным
щемящей жадностью познания...
Я буду сам себе завидовать,
скользя по лезвию желания.
Давай, подпишем мир
На порубежье лжи и правды –
канатоходцам мы под стать…
Родная! Если я не прав был,
начнём всё с чистого листа.
Тебя ведь тоже жизнь кружила
не только в дыме папирос…
Но, слава Богу, мы-то живы,
теперь – надолго и всерьёз.
Уставшие от войн и зла,
давай, подпишем мир сегодня!
Смотри: на храме – купола,
как слёзы светлые Господни…
Вечерний поезд
Ещё сильней осознаю:
жизнь – неоконченная повесть,
когда сажусь в вечерний поезд,
дарящий временный уют.
Бродяжий ветер вслед мне вей!
Для многих нынче я – пропажа …
А за окном плывут пейзажи
печальной Родины моей.
А позже ночь зажжёт огни:
они вовсю захороводят …
Как быстро наша жизнь проходит –
её – не торопите дни!
Я жив. Пьян тем, что не нальют –
я – в поэтическом запое …
Благодарю, вечерний поезд,
ты – вдохновения приют!
И только тополя
Как в мире ненадёжно всё и тонко:
Коснёшься чуть, и нить оборвалась...
И только тополя — гляжу — и только
пока ещё удерживают связь
мою с прошедшим. У тенистой речки
пускай звучат иные голоса,
но также зеленеют эти свечки,
поставленные вечным Небесам.
Ветра их кроны часто беспокоят.
В них птицы шумно гнёзда мастерят.
И помнят обо мне они такое,
что я давно забыл и растерял...
Депрессивное
При желаньи, увы, мне не впасть в стихотворный раж:
мысли, словно собаки побиты, бредут, тяжело дыша,
завалился на белом листе в летаргии мой карандаш,
и в кручину, как будто в трясину, вошла целиком душа…
А по спинам дорог лупит плетью нещадно дождь,
воровато надежду-Муму кто-то тащит топить в реке…
Вот и Слов ведь давно нет (да, где ж их теперь найдёшь?),
тех – единственных, свежих, чтоб дать зазвенеть строке…
Отчего ж тогда, Светлый Ангел мой?
Растреножены, растревожены
мысли бродят в гулкой ночи –
что-то ищут в прошлом, заброшенном,
пальцы жгут огарком свечи…
Хвори нет во мне и не в пьяни я!
Что ж, кромсать себя, потрошить?
Да неужто воспоминания,
как святой отец, покаяния
от моей заждались души?
Вроде, жил с умом, не ходил с сумой,
верил в доброе горячо…
Отчего же тогда, Cветлый ангел мой,
ты покинул моё плечо?
Плещется Земля тихо травами,
птичьей трелью воздух прошит…
Мысли цепкими волкодавами
научились душу душить…
Проснусь, а за окном – февраль
Я упивался этим сном,
что, в принципе, большая редкость:
Весны дурманящая веткость
меня раскачивала в нём.
В бокалах расплескался смех –
мои друзья, которых нету,
свершив с Небес, на час, побег,
со мной курили сигареты…
Кратка их самоволка – жаль…
Да, видно, долог путь обратный,
да, видно, строг там страж привратный…
Проснусь, а за окном – февраль…
***
Увы, хоромы не построил,
не накопил наличность, но…
я помню, как пылала Троя
и Атлантида шла на дно.
Орд кочевых неслись приливы
под пенье жадных скифских стрел…
И в прошлом всё познать хотел
мой ум изысканно пытливый.
Событий, дат во мне круженье
легло в логическую связь,
на стержне знаний находясь, –
цветёт моё воображенье.
Мой ум – бессонный эрудит
снимает с прошлого покровы…
И гул эпох многовековый
в моей вибрирует груди…
Мольба о Слове
Мне не нужен воробей в руке,
а синица в небе вьётся снова...
Господи! Пусть зазвенит в строке
только мною найденное Слово!
На него я расставлял силки
и к себе приманивал руками...
Господи! Где ж взять его таким,
чтоб струились слёзы над стихами?
Чтоб с души оно свело на нет
мрак глухой, угрюмо-потаённый...
Господи! Даруй же Слово мне –
я прошу коленопреклонённый!
А порой, гляжу
Якову Рудю
Я не знаю, сколько проживу –
есть секреты за семью замками,
но всё чаще глажу я руками
эту землю, листья и траву.
И в былом каком-то пустяке
вдруг черты встречаю совершенства,
и неизъяснимое блаженство
дарит чья-то песня вдалеке.
А порой гляжу: на склоне дня,
по тропе на алом небосводе,
мальчик, так похожий на меня,
босиком за горизонт уходит…