Литературные тандемы, основанные на гендерном различии, всегда позволяют наиболее точно продемонстрировать грани общего бриллианта, или, говоря менее возвышенным языком, литературного продукта, которые стороны этого тандема, собственно, и создают.
Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский, именно находясь в созвучии, смогли создать мистическую «метафизику любви», достичь - рука об руку - облаков духовно-религиозного максимализма.
В истории русской литературе множество примеров атипичных тандемов мистического толка, но в современной поэзии, увы, давно не было столь громких стихотворных союзов, и лично меня необходимо было очень поразить, чтобы я отвлеклась на подобный дуэт и вслушалась в его разноголосие, звучащее в гармонии.
Андрей Явный и Дана Курская – поэтический симбиоз, созвучный даже по фамилиям, однако если рассматривать их поэтику в ретроспективе, то становится очевидно, что общего у этих поэтов ничего нет и быть не может.
Явный работает в жанре шаманской исповеди, на самых высоких частотах, он общается со стихиями, разговаривает с читателем апофегмами, восходящими к Катуллу, читать его порой необходимо со словарем.
Курская - гораздо более традиционный и, на первый взгляд, простой поэт. Ее стихи обезоруживающе искренние, причем порой эта искренность доходит до предела безумия – когда поэт начинает не просто обнажаться, но уже и разрезать свою грудь, чтобы его видели как можно глубже, изнутри.
И вот – совместное детище – мелодекламатический клип «Утром звонишь» на стихи Курской, посвященные Явному.
О чем, собственно, речь? Стихи пересказывать – работа бессмысленная и неблагодарная, однако придется попробовать.
Лирическая героиня рассказывает о том, как ей звонит лирический герой, уставший от жизненных проблем и предлагает совершить совместное самоубийство. Как и свойственно деспотичному мужчине, он готов со своей стороны всё «красиво обставить»: и в гости позовет, и песни печальные ей включит, и разговором вдохновит, и спиртного щедро нальет, и дверцу машины откроет, и за руль сядет.
Только вот грех по его разумению должна на себя взять она, женщина.
Он перекладывает на ее плечи принятие контрольного решения об их дальнейшем существовании. Именно она по его сценарию станет той Евой, которая разрушит Рай, предложив Адаму яблоко – «ты закроешь ладонями мне глаза, и мы въедем в столб».
В финале стихотворения читатель выясняет, что сценарий так и не был осуществлен – героиня наутро уезжает домой, пока герой спит похмельным сном, «и витают звездочки надо лбом» - то ли от того, что он близок к космосу, то ли со столбом они все-таки в ту ночь столкнулись.
О чем же этот непростой текст? Лично мне очевидна его многослойность, мультиметафоричность.
Безусловно, герои стихотворения едут не по асфальту, но по скрытому метаэротизму, который вообще свойственен поэзии Курской, но в данном случае она даже переиграла саму себя.
Настолько мощного сочетания эроса и танатоса в одном флаконе мне давно не приходилось встречать. Шаги до самоубийства ее герой продумывает так любовно и тщательно, что начинает ныть внизу живота – так взбивают перину перед первой ночью, так впервые расстегивают пуговки на блузке женщины, которую вожделеют, и это само по себе оттого и притягательнее, волнительнее – что сразу за этим последует смертный столб.
Насколько я понимаю, стихотворение «Утром звонишь» является окончанием триптиха, который Курская посвятила Явному – до этого бриллиантами воссияли «Фельдберг» (там герои тоже много пили) и «Когда на Малой Бронной тает снег…» (там вроде не пили, но по воде ходили, в трамвае ездили и колени раздвигали) – однако эти тексты остались для меня полупроходными и лишенными вот этого животного исступленного эротизма.
Казалось бы – чего желать большего? Но ведь и стихотворение не прозвучало бы так сильно, не появись у этого тандема следующий продукт – клип, где стихотворение зачитывается голосами автора и музы на фоне страшных дорог и пугающих потусторонних пейзажей.
Тут большую роль играет сам адресат стихотворения, который, являясь профессиональным композитором и музыкантом, читает нам свой монолог так, словно поет нездешнюю песню – голос его звучит неумолимо и нежно – так приносят последнюю жертву неведомому богу, прежде чем отправиться в последний бой.
Дуализм двух поэтик и звучаний проявляется и здесь. Голос Курской нарочито полон бытовой суетности – тем контрастнее выглядит он на фоне страшного монолога Явного, который произносится гласом из другого мира, растворяясь в собственной гулкости, эхе.
Что же остается пожелать этому мистическому союзу? Больше таких глубинных и беспардонных проектов и стоящего их читателя. И, кто знает, не будет ли еще большей поэтической удачей стихотворение Явного, посвященное Курской?..
…«Я смотрю на дорогу, где пыль поднялась столбом».