***
Судьбе по рельсам путь от тупика до Бога,
Но ржавь не отодрать, и стрелки запекло,
Под общий наш вагон не стелется дорога,
Что было, не видать сквозь грязное стекло.
И график и тариф обведены нулями,
Глухая магистраль закрыта на засов,
Лёг лагерный отряд шпал сбитых костылями,
Где стрелки на путях отстали от часов.
Ободранный состав, как вечный призрак, точен
В двенадцать даст гудок, пугая всех окрест.
Качаясь и скрипя, несёт расстрельной ночью
Прочь будущее бывшее из этих мест.
На станции конца у старого вокзала
Вперёд или назад гляжу до той черты,
Где рельсы, наконец, сливаются в начало,
Поля и города, туннели и мосты.
Там паровоз летит, не зная остановки,
И только стук колёс вращается вдали,
Где пуля из ствола игрушечной винтовки
Навылет разнесла полглобуса Земли.
Там прошлое везут без права передачи.
Гудок и чёрный дым с осколками угля,
И мы поём с отцом, и проводница плачет:
«Едем мы друзья в дальние края».
Там общие места и ларь под нижней полкой,
И рыскает волчок-утащит за бочок,
Там спится вечным сном и зайчику и волку,
Запрет не разглашать, он и во сне молчок.
Омытый помидор, лучок, яйцо вкрутую
И постук по столу, оранжевый желток,
Чекушка на двоих, и проводник пустую
Заменит за трояк и сделает глоток.
Ты прошлое своё расскажешь приключенье,
И будущим своим поделится сосед,
И каждому билет — его предназначенье,
Всё в прошлое уйдёт, где будущего нет.
Побудка в пять. Плацкарт. Горячий подстаканник.
Пора сдавать бельё. Бьёт ржавый стык. В окне
Пустой буфет, титан, течёт разбитый краник.
И проводник билет протягивает мне
***
Мы все поём на площадях различного размера.
Здесь конники на лошадях и милиционеры,
стоит каталка с эскимо и сладкими рожками,
проходят зрители в кино с детьми и пирожками,
по проволоке наверху скользит канатоходец,
его качает на ветру, а он глядит в колодец,
оттуда в небеса летят и окрики и пенье,
людей доносят до него колёса обозренья,
со скрипом солнечных часов крутой вращают обод
и катят, катят в никуда, забыв и цель и повод.
И всё вращается вокруг, как будто ручкой вертит
шарманщик сказочный вертеп, или шашлычник вертел.
На праздничный лихой испуг рванутся миллионы,
где в замкнутый свободный круг зовут аттракционы,
припав к бордюру колесом, блестят стеклом машины,
и женщины глядят в стекло, глядят на них мужчины,
расходятся по сторонам и взрослые и дети,
игра у каждого своя, как всё на белом свете.
Приходят сумерки, конец растерянному счастью,
качелям, тирам и шарам, флажкам различной масти,
подаркам, и восторг в груди теперь совсем убудет,
казалось, праздник впереди, конца ему не будет.
Но карусельный горизонт и радости дневные
упрячут под разбитый зонт фигуры надувные.
И круглолицый фейерверк расцвёл на вечном своде,
находят женщины мужчин и за руку уводят.
А мы поём на площадях, что праздник был и вышел,
и наши тексты фейерверк на тёмном небе вышил
***
Сугробом, надгробьем лежащая и муравейником,
Сметённая ветром смятенная груда листвы
Всё места себе не находит, кружась, как за веником,
И прячется прочь от судьбы, и сумы, и молвы.
Взлетает столбом, уползает коврами корявыми
И ржавчину прячет, и сбоку крадётся, как тать.
И смотрит в глаза, когда смотрим в глаза, врём дырявыми,
Как листья, словами, которыми надо молчать.
Разбита колода, и листья упали рубашками.
Волшба-ворожба, наступает глухая пора.
И не угадать, что нагрянет. Жуками-букашками
Все карты краплёны, поэтов зовут в шулера.
А на зиму небо верхушками сосен расчалено,
И лупит по сетке, по клетке, начав новый сет,
Нам свет застилая, бьёт солнце, летает отчаянно
И прячет под веки свой ярко-оранжевый след.
И луч паутинкой сшивает закаты с травою
На нитку живую и штопает небо дождём.
И надобно верить, что с нашей душою живою,
Мы здесь не напрасно, мы здесь не напрасно живём
***
Пока стихи не признаны судьбою,
Останутся игрою для своих.
Сбоит на стрелках, сердце, что с тобою?
И диафильм в окошках голубых
Киношной лентой без монтажных склеек,
В формате от столба до западни.
А новости озвучивает телик.
И звякает ключами проводник.
Он Пётр и друг, и собутыльник старый
Охотится с осиновым колом,
Где за окном развешены кошмары,
И каждый столб становится стволом.
И всюду люди, в городах и весях,
Сидят в домах, валяются в траве.
И жизнь и смерть у них в таком замесе,
Как-будто смерти две и жизни две.
Уже не заповедник, а застенок.
Забили на все десять заодно.
Все заповеди как портрет для денег.
В окне документальное кино.
Кто жизнь подвесил, строит вертикали:
Колосья, ливень, горы, человек.
Пока земли касаются сандалии,
Не верь, не верь, что ты умрёшь навек
***
Под этим солнцем приходящим,
Что каждый день прощает фору,
Себя услышать настоящим
Так хочется в любую пору.
Поверить в это и запомнить,
Не потерять средь суеты,
Как на подветренном балконе
Для леса вырастить цветы.
И всё увиденное с детства,
От солнца в дымное стекло,
Понять и никуда не деться,
А повезло не повезло —
Всё это свет на повороте
От встречных звёзд на полпути.
От жизни на автопилоте
С маршрута хочется сойти.
И проезжая неизвестность,
Знакомую как чья-то повесть,
Я узнаю в тумане местность,
Пока не беспокоя совесть.
И то, что сделано, не важно,
Что ждёт, пока необъяснимо.
Как в детстве, надо быть отважным,
Как в сказке, не проехать мимо
***
Как хорошо всё это начиналось.
Как ожиданье праздничных часов.
И книжки перед сном запоминались,
И дверь не закрывалась на засов.
Про беды и обиды забывая,
Ныряя в сон, выплёскивался в день,
Где было утро без конца и края,
Хлеб с молоком и солнце, свет и тень,
Таинственное слово «понарошку»
И карусель со скрипом, набекрень.
Вся жизнь вмещалась в две моих ладошки,
Которые отбрасывали тень.
Выбрасывать нельзя ни крошки хлеба,
И выдать штаб — в кустах, где старый пень,
И самолёт не запустить до неба,
И двор не перейти за целый день.