Пономарчук Григорий. Зарисовки

Дубинушка

дедушкина сказка 

Но настанет пора и проснется народ, 

Разогнет он могучую спину, 

И на бар и царя, на попов и господ 

Он отыщет покрепче дубину. 

Эх, дубинушка, ухнем, 

Эх, зеленая, сама пойдет, 

Подернем, подернем, да ухнем... 

из русской народной песни «Дубинушка» 

в обработке В. И Богданова и А. А. Ольхина 

   …От, досталось же дурню: дурная сила та дурья башка…
- Ты о чём, дед?
- Та так внучок, сказочка одна на ум пришла…
- Расскажи, дедуля, расскажи!
- ?..
- Ой, прости: пожалуйста, дедуля, расскажи мне сказку.
- Ото другое дело… А родителей будешь слушаться?
- Буду, деда, буду – рассказывай!
- А…
- Всё буду: и учиться буду хорошо, и обманывать никого не буду, и…
- Всё-всё, хватит, а то заврёшься нечаянно, верю, верю...
- Ну, давай, дедуля…
- Ну, так слушай, внучок…
   От однажды… одному молодому дурню повезло.
   Идёт, значит, этот дурень мимо ржаного поля, а может, и ячменного… не помню. И глядь, а над полем - аж пыль столбом – работа кипит! Да как кипит: в поле ни одного мужика с косой, ни одной бабы с серпом… А поле, то, что на корню - убывает.
- Как это, дед!?
- Вот и дурень тот застыл: удивляется. А спросить не у кого. Давай приглядываться, где там самое густое облачко над жнивьём… И разглядел таки, представляешь?
- И что там, дед? Что он увидел, дурень-то?
- Э-э… ты не поверишь: в самой едрёной гуще этого «облака» подпрыгивала, подскакивала, подлетала – как тебе ещё сказать, чтоб ты понял – к верху, то в самый низ… В общем, проделывает разные… пируэты… самая - что ни на есть! - обыкновенная дубинушка. Понял? Обыкновенная, но очень-очень большая. Не знаю, кому бы из наших нынешних силачей она пришлась впору. А уж поразмахивать ею… нет, таких, я уверен, нынче не найти.
- Да как это, дед? Мы ж договорились – не врать!
- А я и не вру. Вот те крест, не вру. Это ведь сказка, а в сказке всё возможно, мы и об этом тоже с тобой договаривались, или ты уже забыл, а?
- Нет, дедуля, не забыл. Прости, я больше не буду тебя перебивать. Продолжай, пожалуйста.
- Да, так вот. Этот «Дурень» попробовал было, до той «Дубинушки» докричаться, да где там… Пляшет она себе, выдает разные «па», вроде как знаки какие подаёт…
   Рассердился «Дурень», что не может дозваться голосом… и взял хитростью – якобы отвернулся от этой вертихвостки, а потом вдруг развернулся, и хвать! Хвать её за то место, где руками удобнее за неё браться – и Дубинушке уж поздно стало, куда деваться…
   Давай мы теперь и Дурня и эту Дубинушку так и кликать будем, как настоящих, - по именам, без всяких кавычек. Хорошо?
- Да, да, хорошо. Ну, давай дальше, дед, давай… пожалуйста!
- Ну, коли не устал ещё, так слушай.
   Подёргалась, подергалась Дубинушка в руках у этого большого и сильного парня по имени Дурень, да и сдалась: твоя, мол, взяла! И первым делом она, как и полагается в народной сказке, спрашивает Дурня: «Чего тебе, добрый молодец Дурень, от меня надобно?». Тот, значит, задумался: чего ж ему такое придумать, чтоб взамен… И правда, на что она ему эта Дубинушка? И тут его осенило: «А кто твой хозяин, Дубинушка? Кому ты служишь, а?». «Так, кто меня в руках удержать сможет, тому и служу, все его приказы-указы и выполняю…». Ну, Дурень-не Дурень, а смекнул: «Тогда – говорит он ей твердым голосом – будешь от сего дня мне служить, поняла?».
   Та, конечно, не дура – всё поняла и тут же присягнула Дурню… «на верность и…защи-ту его интересов…».
- А как же народ? А, дедуля?
- Какой народ? А... Народ! – тоже обойдёмся здесь без кавычек – Народ этот, которому та Дубинка служила, - теперь этот Народ… теперь его любой может обидеть, Дубинки-то нету. А?.. Ну да, есть. Есть-то она есть, но уже ему не подчиняется... Правильно, внучок, подчиняется теперь этому Дурню. Но опосредованно... то есть через его «силового» заместителя – Дубинушку. Даже и не знаю, как правильно теперь сказать: Дубинушка – она? Или он? Заместитель ведь, да ещё и силовой – всё же «он». Наверное, у неё уже и погоны, и оружие – конечно, это «он», и зовут его Дубинушка. Что-то мы на нём застряли, внучок, поехали дальше.
   А Народ тем временем прознал про эти перемены и начал понемногу бунтовать. Понятное дело. Как он жил при Дубинушке-то? Пил, гулял, детей рожал… Особых проблем он не знал. Соберётся, если что, на собрание и вынесет постановление: «Дубинушке для исполнения». Вот оно всё само и крутилось. А тут глядь: уже и подводы стали, и лошадям сена подать некому, и прочее… «Нет, так не годится!» И послал он «общественный» наряд за Дубинушкой: мол, где там она – пока ещё для Народа-то – «она» - где там она прохлаждается и общественный наш договор не исполняет…
- Дедуль, дедуль, а что это за общественный договор такой?
- Ну… уговор у них был: она им всё, что попросят, исполняет, Народу этому, а тот ей за это, если всё хорошо, - благодарности к празднику за службу, песни и пляски ей… в общем, прославляет её труд. И Дубинушку это устраивало. Да она другой жизни и не знала. А тут вдруг…
   Нет, давай я тебе по порядку. Приходит, стало быть, этот наряд – несколько человек, самых сильных, чтоб могли Дубинушку удержать… если что. Приходят они, значит, а тут… власть переменилась! Всё! Дурень уже сидит в огромном зале новёхонького Дурневого Дворца, на большущем троне. Перед ним стол – аж ножки надламываются от разной вкусной еды и питья…
   Этих «нарядчиков», понятно дело, - коленом под зад. Нет, не Дурень… Дурпень только кивнул Дубинушке, о тот уже сам всё исполнил. Мгновенно – служба! Такие вот дела, внучок. Тебе спать не пора? Давай завтрашним вечером продолжим, хорошо? Ну, вот и ладушки. Спокойной ночи.
- Привет, дедуля! Как договаривались…
- Ты – молодец, во время… Ну, присаживайся, будем вспоминать, где мы вчера с ними попрощались, с героями этими…
- Ты говорил, что Дубинушка навалял народным представителям…
- Ну, я таких выражений не употреблял… Однако, ты, я вижу, всё правильно запомнил: Народ – в отставку, кормить – по остаточному принципу, обязанностей разных ему прибавили… и так далее, и тому подобное. Он, конечно, не доволен, ворчит там… по кухням, по конференциям… Но толку с этого никакого. У кого сила, у того и власть.
   А Дурень-то развернулся во всю ширь своего ума и таланта, ты ж понимаешь… Про Народ он и думать забыл, а вот соседи – вот они его, оказывается, всегда тревожили, мешали ему, не уважали и прочее. Но сейчас же другое дело! У него такая силища в руках: кивнул в одну сторону, кивнул в другую – все попадали, молятся. И за него молятся, и на него молятся, даже про Бога забыли, что ещё и он есть…
- Дед, а, дед? А не слишком круто его занесло, этого… Дурня?
- Вот, внучок, если уже и тебе всё стало ясно, начал и Народ потихоньку соображать… Да и соседи – тоже не лыком… Обстановка стала накаляться…
   Так и Дурню бы догадаться, да как-то с Народом поговорить… – прибавить им чего-нибудь. Пенсии там, пособий разных. Так нет! Его понесло… Уже и Дубинушку стал попрекать: где это ты задержалась вечор? То есть задержался… И стала, извини, стал уже Дубинушка от этих распеканий потрескивать, да от частых дождей – разбухать… или возбухать… Ни выходных, ни отпускных – кому понравится?
   И стали соседние с этим Народом люди - понемногу сближаться: фонды разные, форумы, опять же санкции – Дурень против них, они против Дурня…
- Что? Я не понял, дед, что такое санкции?
- Хорошо б тебе таких слов и не учить, внучок. Это, когда целишься в чужих, а попадаешь в своих… такая «дурневая» политика. Никому это не нужно. Так вот, с этими санкциями и вышел конфуз.
   Решил Дурень против соседей такие санкции выставить: не покупать у них воду – эмбарго такое. Это слово тебе тоже рано ещё… Мол, свою воду будем… И пить и тушить – на всё хватит. Синоптики наши на десять лет вперёд дождей наобещали. А их облака мы, если что: цап-царап! И пусть сушат вёсла… Такой парень был этот Дурень – плохо воспитанный. Всё какие-то неприличные эвфемизмы выдавал. Ну, это слово вам в школе разъяснят…
   Да… И вдруг случился пожар: горит лес вокруг Дурневого Дворца, горит всё его добро. Горит уже вся его одежда – прямо на нём. Он уже кричит благим матом, можно сказать, это уже не эвфемизмы… Зовёт Дубинушку. А та, вернее тот не знает, что спасать: дворец, Дурня, Народ, или уже самому куда спасаться… Воды уже давно не было. Осталось только «на попить». Ни помыться, ни намочиться… Всю воду, что с неба падала тратили только на Дурня – на кого же ещё? У народа даже маленькие ведёрки и кружки конфисковали… В общем, уже в окружении огня Дубинушка…
   Помощь Дубинушке пришла неожиданно. Народ не мог позволить сгореть, простой вроде бы, деревяшке, хоть она и принесла ему много неприятностей. Но Дурень оказался настолько вреднее, что выбирать, кого спасать, долго не пришлось. Весь народ выстроился в цепочку от границы и до самого дворца, рядом с которым уже дымилась Дубинушка. И начали они передавать из ладошки в ладошку воду, предоставленную им соседями бесплатно… для спасения Дубинушки. Слава Богу, они успели. Едва успели…
   Так все были рады спасению этой огромной деревяшки, что вовсе забыли о Дурне... А когда хватились, уже было поздно – Дворец догорел, и, наверное, душа этого Дурня поднялась к небу вместе с дымом. Мир его душе, внучок.
- Жалко его, деда.
- Жалко, внучок. Дурень, а жалко.
   Россия, ХХI век

Муки совести

   У каждого нормального человек есть свой небольшой шкафчик для хранения скелетов. И наша Петровна – женщина пожившая - не исключение. Ещё с девичьих времён хранилась у неё в этом шкафчике одна тайна. И не тайна даже, а так – мелкая подробность из её дозамужней жизни, о которой до сих пор не случилось рассказать мужу. Это обстоятельство не то, чтобы тяготило её, но служило последним препятствием для достижения полного взаимопонимания с мужем в самые ответственные моменты их близости. Она считала, что её пусть и запоздалая искренность растрогает мужа и освежит их отношения, в последние годы слегка увядшие…
- Хочу рассказать тебе… тут со мной одна история - решилась она как-то в самый подходящий, по её мнению, момент.
- Да, дорогая?
- Ну, это так давно было…- жена почему-то, вдруг, покраснела, смешалась…
- Ну-ну! Начала, так продолжай…
   В общем, дала она повод мужу серьёзно прислушаться к её «исповеди».
   Короче говоря, в результате этих откровений весь её "скелет", как был, так весь и вывалился перед слегка удивленным супругом. Незадолго до свадьбы у жены была встреча с каким-то парнем, попутчиком в поезде. Разговоры, то да сё… Повода ревновать жену сегодня эта история не давала. Ну, подумаешь, понравилась человеку девушка, ну, сгоряча позвал замуж – бывает. Главное – жена-то этому торопыге отказала. А вот ему, её будущему мужу - с удовольствием…
   Муж обнял Петровну, поцеловал:
- Дорогая, выбрось ты все это из головы: мало ли чего по молодости с нами не случалось. Давай-ка лучше обедать.
   Петровна, слегка разочарованная простотой реакции, собрала быстренько на стол и, перехватив мужнин взгляд, выставила графинчик и две стопочки: «окончательно смыть осадок с души, что ли…»
   Рюмка за рюмкой – казалось бы, градус взаимного притяжения должен возрастать, однако, по непонятной причине разговор всё больше клонился в сторону скандала.
- Еще неизвестно, до чего дошло бы дело, если б не его станция… Или ты с ним, всё-таки...?
- Да, как ты можешь? Я же тогда девчонкой за тебя вышла...
- А может, вы потом встречались? Вон: мы с тобой - темные, а дочь - блондинка, в кого это?
- Дурак! Она уже пять лет красится, и всё разным цветом… Совсем допился!
   Дело едва до рукоприкладства не дошло. Спасибо, графинчик кончился. Ночью супругам, конечно, было не до любви.
   А утром Петровна – поднос в руки и прямо к муженьку: прими, сердечный, кваску, а то – рюмочку? Справедливости ради скажем: характера он был мягкого, да и мало что из вечерней перебранки ему запомнилось. Петровна – женщина тоже не обидчивая - решила лиха не ворошить: как ничего и не было. Ни шкафчика, ни скелетика - но, осадочек так до конца и не смылся:
   «И что это меня разнесло на откровения? - корила она себя - как это говорят? «Мужу родному - всё показывай, да не всё рассказывай...» - мудрый у нас народ…»