Самоизолированный Хныков как проснулся, тотчас отправился в душ, чтоб не схватиться за смартфон и не поглотить очередную порцию новостных заголовков один страшнее другого. Даже во сне они кружили у него в голове как осы над половинкой арбуза: “Нефтяной апокалипсис”, “За нарушение карантина в тюрьму на 7 лет”, “Пара молодоженов сбежала из обсерватора и до сих пор не найдена”, “Землянам предрекли тотальное заражение китайским вирусом”, “Укротитель заразил новым вирусом двух своих тигров. Хищники страдают от диареи”, “Банкоматы отказываются выдавать купюры”,” Вирус шествует по планете. Антарктида пала последней” и все в том же духе.
Стоя под водяными струями и сощурив глаза, он блаженствовал. Как-будто его мозг стерилизовали от мыслей, и он уже стремился в объятья нирваны. Но ругань соседей за стенкой в один момент вернула его к реальности. Хныков опустил рукоятку смесителя и прислушался.
“Хватит с меня нотаций, тащи скорей рассолу!” - зычным баритоном требовал муж. “А на голову себе не хочешь рассолу! - отзывалась жена. - Это он в аптеку сходил. Умудрился нализаться с соседом! Посмотрел бы вчера на себя. Кот под валерьянкой себя приличней ведет!”
Шла вторая неделя самоизоляции. Неизведанный вирус разлучил Хныкова с женой, и он всеми силами старался не поддаваться тоске. Тося застряла в деревне под Козельском у матери. По странному стечению обстоятельств деревня называлась Затворы. Утешало, что шанс подцепить там вирус был почти нулевой. Опять же родная душа рядом. А еще яички с ярким желтком от своих же несушек, козье молоко из-под Глани, любимицы тещи. Но превыше всего- свобода! Выйти в сад, пройтись по дорожкам, смакуя хрустение гравия под ногами, склониться над отцветающими белыми крокусами. А если приспичит, выбраться за калитку и прогуляться до леса по грунтовой дороге, пересекающей поле. И вдыхать полной грудью запах сыроватой земли. Делать это снова и снова, пока не закружится голова. Хныков замечтался и едва не выронил из рук махровое полотенце.
Он поспешно обтерся, натянул семейные штаны, оттопыренные на коленках, и мятую оранжевую футболку. В коридоре, покряхтывая от легкого нытья в спине, не попадая в такт музыке, он сделал под “Турецкий марш” зарядку. Так ему удалось расшевелить организм.
Пока варились яйца он подошел к окну. С высоты своего второго этажа принялся осматривать прямоугольник двора с детской площадкой.
Парень в форме росгвардейца покачивался на качелях, два его товарища курили на скамейке рядом с песочницей. Взлохмаченная ворона покружила над двором, каркнула пару раз и, ничем не заинтересовавшись, полетела на новое место. Появился дедуля с вертлявым рыжим песиком на поводке. Он потащил хозяина прямиком к росгвардейцам. Дед отчаянно сопротивлялся потугам питомца.
Зумер яйцеварки отвлек Хныкова от его занятия. Он съел баночку йогурта, пару яиц в мешочек и бутерброд с сырным продуктом. Следом стал молоть на ручной мельнице остатки кофейных зерен. Это немного его успокоило. А после чашечки кофе лицо его просветлело как небо после грозы. Хныков по опыту последней недели знал, что это совсем ненадолго и упивался моментом.
После завтрака он очистил кухонный стол и выставил на середину плексигласовую кормушку для птиц. Это было творение его собственных рук. С удовлетворением он повертел штуковину в руках. Ничего при этом не отвалилось, суперклей не подвел. Оставалось наполнить кормушку пшеном и с помощью двустороннего скотча посадить ее на оконное стекло с уличной стороны. Он резво проделал все это и сам себе улыбнулся. Птичье бистро было готово к приему гостей.
Долго ждать не пришлось. Подперев кулаком подбородок, он смотрел, как три синицы наворачивают сытные зерна. По аналогии с братьями из сказки “Три поросенка” он назвал своих синиц Ву-Вука, Ви-Вика, Ва-Вака. Хныкова не смутило, что птицы были похожи между собой словно китайцы. Вид переминавшихся желтогрудых созданий растрогал его. Живая ниточка связала его с чем-то столь привычным и желанным вовне. Очень кстати он вспомнил, что в морозилке, должно быть, завалялся небольшой шматок копченого сала. Он оказался прав. “Будет вам десерт!” - пообещал Хныков своим подопечным.
Ходики на стене разразились боем и десятикратным “ку-ку”. Голос кукушки показался ему осипшим. Он оживился, предвкушая приятнейшие четверть часа. Подошел к окну и стал смотреть чуть вправо, на одну из лоджий дома напротив уровнем выше. “Сейчас появится, - подумал он. -Девица пунктуальная, за неделю ни разу не нарушила своего расписания”. И точно она показалась на лоджии с обручем розового цвета в руках. “Хороша!” - прищелкнул языком Хныков.
Подбористая, с копной рыжих волос незнакомка в зеленом трико захватила внимание Хныкова. Особенно она впечатлила его вращением на талии и бедрах обруча. Эти движения завораживали. Все было так замечательно, но внезапно Хныков вспомнил о своей Тосе. Он смутился и ему сделалось грустно. До чрезвычайности захотелось привлечь к себе жену, поцеловать ее в шею и шепнуть пару ласковых слов на ушко.
“Примусь за работу и полегчает”, -сказал себе Хныков. Он послонялся по квартире, зашел в гостиную, где было устроено рабочее место. Походил по комнате: сначала из угла в угол, потом кругами, потом снова из угла в угол. Наконец он очутился в кресле перед монитором компьютера. Зыбкое состояние внутреннего равновесия было достигнуто. Пока загружался компьютер он размял ладони и пальцы, хрустнул суставами и поморщился.
Он зашел к себе на электронную почту, открыл письмо от редактора издательства. Тот писал:” Уважаемый Дорофей Петрович! С нетерпением жду от Вас перевода последних двух новелл для сборника “Корейская новелла Средневековья”. Выпуск китайских новелл решили пока отложить. Предрассудки, конечно, но все китайское сейчас вызывает раздражение, если не сказать неприязнь. Корейское же, напротив, ассоциируется с позитивом и скорым вызволением из вирусного плена. Берегите себя! Ваш Ефим Сорвиголова.”
Хныков погрузился в текст оригинала. Он трудился над эпизодом, где два приятеля Мэн Хо и Сонг Мин расслабляются в заведении тетушки Мин в окружении двух красоток. Какой-же эстет этот Сонг мин! Думает о том, как тонко положены румяна и белила на лице у Джин Хо.
Когда Хныков вместе с героями перебрался на джонку с надстройкой на корме, где те курили опиум, ему стало чертовски завидно. Он вскочил с кресла и побежал к секретеру. Там стояла початая бутылка с коньяком. Он налил себе рюмку, откинул голову и, крякнув, выпил ее залпом. Можно было продолжить работу.
Через каждый час он устраивал себе короткие перерывы. Бегал трусцой по квартире, приводил в порядок затекшие члены: приседал раз по десять, встряхивался подобно намокшему кобелю, махал руками по круговой траектории.
За работой он не заметил, как наступило пять часов пополудни. Это было условленное время выхода с Тосей на связь. Интернета в Затворах не было, оставалось созваниваться по мобильному. Дороговизна звонков принуждала ужать общение до считанных минут.
“У нас все в порядке, - говорила жена. - Вчера потеплело. За день раза три гуляем с мамой в саду, а вечерами в дурака подкидного играем и чаи распиваем. Новости стараемся как можно реже смотреть. Сегодня на террасе попалась муха. Видно, от спячки не отошла, едва с моим лбом не столкнулась. Гланя попривыкла ко мне, стала к себе подпускать. Помогаю маме доить ее”.
Голос Тоси манил к себе Хныкова как журчание родника влечет путника, утомленного дорогой посреди знойного дня.
Он поведал Тосе о своих буднях, упомянул о кормушке для птиц. Завершая разговор, он сказал: ”Жду не дождусь, когда смогу обнять тебя, Наяда моя! Передай от меня привет Ульяне Афанасьевне и кормилице вашей Глане. Дай Бог им обеим здоровья!”
Сразу после разговора Хныков пошел на кухню, чтобы сложить в пакет приготовленные для соседки по подъезду продукты. От себя он добавил зефир, апельсины и охлажденные цыплячьи бедрышки.
Тремя этажами выше жила Виктория Савельевна, когда-то преподававшая ему в школе литературу и русский язык. Теперь она превратилась в старушку за восемьдесят. Лицо у нее было сплошь в продольных и поперечных морщинах. Перекрещиваясь, они делали кожу похожей на спекшуюся потрескавшуюся землю. Старушка жаловалась, что зрение у нее “немногим лучше, чем у крота” и что не может читать любимые книжки.
Хныков, перескакивая через две ступеньки, разом оказался перед дверью нужной квартиры и надавил на кнопку звонка.
“Ах ты мой добродей! - говорила Виктория Савельевна, принимая пакет с едой. - Этого мне надолго хватит. Много ль мне надо.”
“Сегодня в восемь позвоню как обычно, - напомнил ей Хныков. - Продолжим читать “Голубое и зеленое”. Славную повесть Вы выбрали, Виктория Савельевна.
Они распрощались и Хныков пошел к себе. Он пообедал вчерашним гороховым супом и жареной картошкой с луком. Под маринованный огурчик махнул рюмку холодной водки.
Будто почуяв съестное, возникли ниоткуда Ву-вука и Ви-вика с Ва-вакой. В рок-н-ролльном ритме они взялись обкусывать клювами кусок копченого сала. Хныков не мог наглядеться на них.
Когда птицы улетели, он распахнул окно, чтобы впустить в кухню свежего воздуха. Хныков посмотрел на опустевший двор и ему взгрустнулось. На память пришла строчка из Омара Хайама: ”Что толку мне в мирском просторе, когда башмаки мои жмут”.
Хныков решил выбросить мусор. Можно было с этим потянуть пару дней, но так хотелось подставить лицо весеннему ветру и солнцу. Мог ли он в прошлом представить, что поход до помойки и обратно такой отрадой может томить ему сердце.
Когда он вышел на подъездное крыльцо, его глазам предстала неожиданная картина. Молодой тощий парень несся через двор в сторону Хныкова. Было видно, как он поднажал, оторвавшись от удальцов в гимнастерках и черных штанах с желтыми полосами. На головах у них краснели околышами фуражки. “Стоять на месте, миазма уханьская!“ - вопил передний преследователь с перекривленным лицом.
“Из какой чащобы эти черти выдрались? - промчалась у Хныкова мысль. Не иначе казаки самопальные!”
Он тут же набрал на домофоне входной код, приоткрыл тяжелую дверь и, придерживая ее рукой, закричал: “Парень, давай скорее ко мне!”
Хныков успел затворить дверь за пару секунд до того, как подскочили архаровцы. Главный из них подергал за ручку и, матерясь, принялся молотить по двери кулаком. На хорошей дозе адреналина Хныков с парнем взетели на второй этаж и очутились в квартире Дорофея Петровича. Они были в безопасности.
Переведя дух, парень поблагодарил своего спасителя. Они познакомились. Оказалось, он из московских тувинцев и уже два поколения его предков живут в столице. Работает он в аптеке провизором в трех кварталах отсюда. Зовут его Эрес. А дома его ждет жена Татьяна. Она беременна, до родов всего ничего осталось. И ждут они мальчика.
Хныков пригласил Эреса в гостиную и налил себе и гостю по рюмке коньяку. Они выпили и закусили ломтиками зеленого яблока.
-Вот же засада! - говорил Эрес с отчаяньем в голосе. - Она там одна, а я здесь коньяк пью.
Он лихорадочно потеребил свою жидкую бороденку и, тяжко вздохнув, добавил: “Надо двигать домой!”
Хныков предостерег его: “Переждем минут тридцать, убедимся, что отморозки ушли, тогда и пойдешь”.
Дорофей Петрович налил им еще по рюмке.
-Вот скажи мне, как ты обычно со стрессом справляешься? - спросил он Эреса, когда они выпили.
-Пение мне помогает.
-Ну так спой прямо сейчас. А я буду твоим доброжелательным слушателем.
Хныкову не пришлось уговаривать нового приятеля.
Эрес объяснил Дорофею Петровичу смысл песни, которую он собирался исполнить на родном языке. Это была история семи братьев-мышей.
Снежной зимой в голодное время каким-то чудом перед носом у Самого Младшего Брата оказался кусочек масла. Он его тут же и съел, не поделившись ни с кем. Самый Старший Брат разозлился, прыгнул на Самого Младшего Брата и проглотил вместе с хвостиком. Тогда пятеро других братьев набросились на Самого Старшего Брата, связали его и потащили к хану на суд.
Хан посмеялся над их высунутыми язычками, когда увидел мышей. Тащить Самого Старшего Брата им пришлось через семь рек и семь перевалов. А было время, когда он был Самым Младшим Братом, но давно всех перерос и братья стали звать его наш Самый Старший брат.
Хан расхохотался, ведь он видел перед собою кота, лапы которого были стянуты травяными путами. Братья спросили хана о том, как он его накажет. А тот возьми, да и освободи кота. И еще скажи при этом мышам: “Вашего Самого Старшего Брата я себе оставлю. И хорошо, что он мышь съел. Пусть он и вас всех сожрет!”
Братья-мыши перепугались и разбежались в разные стороны. С тех пор кот раздружился с мышами. Он не мог забыть, как его волокли через семь рек и семь перевалов на суд. А мыши затаили обиду на хана за то, что он кота оправдал. Стали они красть у хана зерно, лепешки и сало. Так и сделались мыши врагами людям, а кошки- мышам.
Песня была длинная, в меру заунывная, зато оканчивалась она пассажем с горловым пением, сразившим Хныкова.
“Древние люди, должно быть, научились этому у духов”, - подумал он.
Когда Эрес уходил, Дорофей Петрович пожелал ему, чтоб роды у Татьяны прошли без осложнений. “Новый человек нового мира, - сказал он. - Звучит патетично, но так ведь и есть. Может когда-то познакомишь меня со своим сыном”.
После этого Хныков еще часа полтора поработал над переводом. Бой часов и восемь двусложных выкриков осипшей кукушки подсказали ему, что пора звонить Виктории Савельевне. Он взял с полки книжку Юрия Казакова и пошел на кухню.
Он набрал на городском телефоне номер своей бывшей учительницы и спросил:
-Готовы слушать, Виктория Савельевна?
Получив утвердительный ответ, он начал читать: На бульварах, тесно прижавшись, сидят влюбленные. На каждой скамейке по одной паре. Я смотрю на них и с завистью думаю, будем ли мы с Лилей сидеть когда-нибудь так.