Волжская пастораль
Дымок на кромке дня,
и груша сорт дюшес.
По Волге вчетвером плывём наперерез.
На правом берегу палатки дикарей
Вези, мотор, и нас в ту пустошь поскорей.
Из города сбежать поспешно, налегке,
И месяц напролёт пронежиться в песке
Взамен постылых стен, дивана и попсы
Податься в рыбаки, в коптильщики, в пловцы…
Вокруг песок,
и дна стиральная доска,
Спускается к воде подобие леска.
Уютный всплеск сома и жереха игра,
Как будто целый век вокруг стоит жара.
Нас только холода загонят в города
А нынче день, да мой!
Я не спешу домой,
Я не лечу сюда, не тороплюсь туда,
Нет от меня нигде ни толку, ни вреда.
Всем открывает вход таинственный сезам
Ложиться и вставать по птичьим голосам;
По красным поясам, по лесополосам,
Крадётся солнца луч к разверстым телесам.
Является закат, грохочут якоря,
алеет теплоход с названием Заря
Ах, дождь,
и пастораль сгибается в дугу…
И города гротеск на левом берегу.
Любо идти мне
Любо идти мне
не валко не шатко,
Птицы клюют придорожную мшанку.
Занят крестьянин трудом непосильным.
Вышит Андреевский
белым на синем.
Из шестигранников трещин
тропинка,
Что тут взрастишь из такого суглинка?
Дом кособокий к оврагу кренится.
Можно водицы испить
из криницы.
Можно тропой заарканить пригорок
И увести,
если он тебе дорог…
Небо большое сверну – и в котомку,
Чистым его
унесу я потомку.
Половина
Спасибо, мой друг, за стихи и пророчества,
За скрипку, за розы, и дар одиночества,
Спасибо за море и тень от платана,
За парус, на гребне возникший спонтанно.
Спасибо за вешние горы и долы,
За то, что нам по сердцу птичьи глаголы,
За то, что, блюдя и посты и приличия,
Забыл, как в миру обожают величие…
За то, что не в счёт ни потери, ни пропасти,
Вращался бы винт, и крутились бы лопасти,
Бежало бы время за стрелкой минутною,
Пока не влетело в нешумную Судную.
За то, что на мир мы взирали возвышенно,
За то, что мы пели, и будем услышаны.
Невзрачное в жизни сменилось на яркое,
Как будто судьба разделилась, двоякая.
Спасибо, мой друг, что великое явлено,
Пусть даже в залог половина оставлена;
На том берегу, за горой изумрудною.
Она разольётся мелодией чудною.
***
Передо мной зависла стрекоза,
Большущие уставила глаза
И думает:
Ему ль пускаться в пляс?
Сколочен грубо,
бледноват окрас…
К тому ж двуногий
странен и нелеп:
Нет ни хвоста, ни глаз,
должно быть, слеп…
Но главное, нет крыльев,
чтоб летать,
Осознавая мира благодать.
А я подумал, глядя на неё:
Прекрасное, беспечное житьё!
Пари себе над берегом пруда,
Не нанося ни грязи, ни вреда,
Не создавая никаких помех,
Лишь пируэты, да лучистый смех.
А спариваться в воздухе, любя,
Нам не дано…
И стало жаль себя.
Неумолчная лира
Дорога – это жизни продолженье,
над нею гул, сияние и мгла…
В ней – Киева речное отраженье
И Рима огневые купола.
Привычное своё покинув ложе,
Гляжу на Пантеон и Колизей,
И время в Риме провожу не лёжа,
А среди статуй нахожу друзей.
Не стоит становиться на котурны
И уходить от самых пылких дам,
Я с ними нынче выпью за Катулла,
Овидию почтение воздам.
Прекрасен вид на мир из центра мира!
С его Капитолийского холма,
Взираю я,
но неумолчна лира,
Всех римлянок сводящая с ума.
Доля
На крутиках багрец и рдянь
Умолкла роща соловьиная.
Прибудет инь, убудет ян
А с ним и жизни
доля львиная.
Над лесом проседи дождя,
В берёзе проседь лета бабьего.
В тиши пластинку заведя,
Внимаю
соловью Алябьева.
Течёт река в тени тенёт,
Вода холодная, ядрёная…
Лягушка к лилии прильнёт -
Далекой песней
ободрённая.
Дорога на Дербент
Равнинный Дагестан
С дорогою сквозною,
Столбы по всем верстам,
Холмы желты от зноя.
На солнце виноград
Братается с весельем,
Смыкается зират*
С природою осенней.
А часто не сюда ль
Тянулось сердце наше?
Здесь Пушкин смотрит вдаль
С вершины Избербаша**.
Мир всяким принимал,
Но странно видеть рядом
Огромный самосвал,
Гружёный виноградом.
Меж Каспием и гор
Бескрайние долины
Где урожая сбор
Среди песков и глины.
А строят на югах
Из камня, и навечно;
На этих берегах
Продольно-поперечно.
Является гора,
А далеко на склонах
Слетаются ветра
На стенах и пилонах.
Дербент веками горд,
Его хочу постичь я;
России южный форт
Стоит в венце величья.
*Зират – кладбище (тюрк)
**Избербаш – след одной головы (кумык.)
На семи холмах
У Москвы такой размах,
Тесно на семи холмах!
Сто холмов наверняка
Поглотила за века.
Я со всех высот взираю:
Ни конца Москвы, ни краю,
Разглядеть не довелось…
И откуда что взялось?
Пол-России оголится,
Если все махнут в столицу.
Я гляжу, но не ликую,
Что Москва моя в цветах.
Хорошо бы жизнь такую
Обеспечить на местах!
Нет проблемы на парковке
У российского села.
Кто б радел за их дела,
Чтобы в каждой Коробковке
Жизнь цветущая была?
Снежная ягода
Снежная ягода, белая звонница.
Осень бульвар застигает в цветении.
В платье коротеньком стройная школьница.
Миг, и душа твоя в тайном смятении...
Полная ветвь пенопластовых шариков.
Радужный отзвук и фон увядания.
Ждете чего-то, задачи решаете,
гордо обходите место свидания.
Вольный порыв — отрицанье греховности.
Снова ты недопустимо доверчивый.
Ляжет ненастье, и дух безысходности
будет скрипеть половицей до вечера.
Как это просто — ответ без решения.
Взгляд твой о взгляд её острый уколется.
Снежная ягода — плод искушения.
Замертво падают листья смоковницы.
Пассионарий
Хочу на тёмной стороне Луны
Расставить фонари на валуны;
Пусть те, кто б на Луну переселился,
Со светом жил и вдоволь веселился.
Хочу им дать тепло, включить лезгинку,
Залить водой им каждую низинку,
Пустить им рыбу, удочки раздать,
Учить возьмусь, как жизнь им возрождать.
Тоскливо бродят бедные по краю,
Однажды не допущенные к раю.
Надеюсь очень, что удастся мне
Рай воссоздать на тёмной стороне.
Поэзия серебряного бора
Два рыбака у старого забора,
Беседуя, глядят на поплавки.
Поэзию Серебряного бора
Составили проливы, сосняки.
Поодаль катер, как кусочек мела,
Перечеркнул залив наискосок.
А женщина оглядывает тело
И стряхивает с нежных мест песок…
Поляна то белела, то алела,
А сосны были так же зелены.
Старушка на скамье на солнце млела
И вспоминала дни своей весны.
Поймал себя на мысли: жизнь так скоро
Сажает на скамейку запасных.
Поэзия Серебряного бора
В тропинках растворяется лесных.
Юдоль
И радость, и печаль
Судьба хранит в резерве.
Куда ты не причаль,
Всё зиждется на нерве,
Коль в нас вселился страх
За жизнь и за блаженство
В придуманных мирах,
Не чуждых совершенства.
В юдоли и земной
Могли б мы жить привольно,
Но как-то стороной
Нас не обходят войны.
Нет горестней войны,
Где брат идёт на брата.
Отечества сыны
Не столько для парада…
Гарцуют на плацу,
Чтоб мир сберечь реальный,
Чтоб не создать Творцу
Ущерб материальный.
Звезда путеводная
На грунтовой дороге машина,
Уцелевшая в пекле войны.
Пыль кружилась и в горле першило,
У любой придорожной сосны.
На скамье деревянной неловко,
Да ухабы привычны для нас…
На холме разлеглась Коробковка,
Смотрит в зеркало речки Миасс.
Вижу дом над размывшимся склоном,
Там девчонка мне снилась одна.
Помню, в комнате было тепло нам,
А по окнам – зимы белизна.
В этот год ни любви, ни учёбы –
Всё насмарку и всё не впервой…
Но держался я стойко. Ещё бы!
Мне с небес диктовал рулевой.
Где за глупость снимается стружка,
Закаляется воля сполна;
Сколько лет мне накличет кукушка?
Сколько бурь напророчит она?
Слилась с краешком неба Круглица*,
Вдоль дороги снуют провода;
Мне не сразу укажет столицу
Путеводная в жизни звезда.
*Круглица – одна из вершин горного хребта Таганай. Южный Урал.
Не награда
Я в столицу приехал учиться,
Удивляться стихам и домам.
И сосиску макая в горчицу,
Припадать к преогромным томам.
Вверх взмывать по Останкинской башне,
Плыть на катере мимо Кремля.
Со студентками здешними шашни
Заводить, ничего не суля…
Три каштана катаю в пригоршне,
Пью граненым стаканом ситро.
Поезда, как огромные поршни,
Гонят воздух в тоннелях метро.
Я не знаю, что будет со мною,
С безрассудностью этой шальной
С ненадежною твердью земною
И дорогою, избранной мной.
Но одно понимаю, что надо
Вычеканивать тонкость пера.
Дар небесный отнюдь не награда,
А служенье во имя добра.
Заговор стрекоз
Ты прижимался к сосне со снегом,
Облюбовал сеновала овалы,
Вербной весне озорным побегом
Принадлежал, обходя завалы.
От злого зноя жёлтый донник ник,
И тебе угрожало предместье местью,
Перст судьбы, как лесник возник,
Чтоб не вожжаться с печальной вестью.
А если б вдруг произрос из роз,
Или среди георгинов не сгинув,
Ты восходил меж берёз, тверёз,
Всею Двиною на север двинув.
Если б не заговор пылких стрекоз,
Если б не смущала зеленоглазая, лазая,
Какую б любовь отвратил прикос?
Какая бы увлекла пунцовоглазая!
В небе ристалище туч-дуэлянтов.
В пляске стрекозьей из липких лент
Нет твоего имени среди будетлянтов
И в списке смирившихся тоже нет.
Донник с пустырником вместо нив.
Иной перепутал необходимость и прихоть,
Всё из округи выдоив до ив…
Тем, кто остался на месте – мри хоть!
Как соловей, пред незнакомкою комкая,
Песни свои шлифовал гортанью.
С дедом вдвоём, да сбруя конская,
Нравится наблюдать нам гор таянье.
И если б с лихой кутерьмой тюрьмою
Ты примирился, отринув принципы,
Не телепался бы флаг за кормою,
Доставшийся от маленького принца.
День за скалой дребезжал без жал
И солнце вокруг от прибоя рябое;
Далече не дедов ли конь заржал
За вечной теперь уж своей гульбою?
Дорога с горой
Михаилу Ильину
Дорога, как стиральная доска,
На ней трясёт, и всякая тоска
Слетает мигом…
И глядишь вперед,
Где лес навис и создал тёмный грот.
Художник и давно минувший век.
И тянет нас на свой далёкий брег
«Пикник на берегу реки», так вот
Искусство в нас и дышит, и живёт.
Стёр философский камень в порошок
Сезанн, а краску перелил в горшок,
И кистью философствует в пылу
На полотне… И вид горы в углу*.
Нас было много, разбрелись друзья.
И вот остались только ты да я,
Автомобиль и лодка в два весла,
Дорога, что до места дотрясла…
Закат вдали сжигал остатки дня,
И между нами островок огня.
В воде за нами плещется сазан…
Какой шедевр создал бы Сезанн!
* Гора Сент-Виктуар (гора святой Виктории)
20-й век
С конной тягой вырвавшись из грязи,
Стал двадцатый истинным творцом,
С космосом отлаживая связи…
Но куда-то скрылся восвояси,
Сдувшись вдруг перед своим концом.
Нет былых коней и коновязи,
Лишь в кафе, помешанном на джазе,
Встретишься с тележным колесом.
Восприятие
Не был шумно встречен
Поколеньем,
Ловко перехваченным другими.
Шёл не по коврам,
А по каменьям.
Мало что меняется и ныне.
Дерево, ты как страна,
Огромно,
Стойко лишь раскидистое тело…
Наше поколенье,
Словно крона,
На других ветрах
Отшелестело.
Вращение
Какие прорывные времена
Вращают мир
Ремнями приводными!
Активность наивысшую
Весна
Вольёт в живое
Соками земными.
И ты возник
Из света и пыльцы,
Из тёплых волн морщинистого моря,
И мысль в тебя вбивали мудрецы,
И ангелы отваживали горе.
С любовью материнскою
Душа
Вошла для патриаршего служенья,
Чтоб на земле нелёгкий путь верша,
И я своё оставил продолженье.
Весне дано сердца людей пленить,
Об этом вправе говорить и петь я.
Так жизней всех
Связующая нить
Сшивает меж собой тысячелетья.
Буйство
Спастись пытается сугроб
На дне оврага,
А зайцы бегают без троп,
Цветёт коряга…
И первоцветов островки –
Шмелям раздолье…
Налились соком лепестки,
Живой водой ли?
Душе вольготно от щедрот,
От буйства краски.
Природы вечный приворот
Подобен встряске.
Игра
Какие прихоти судьбы
Познать приходится порой.
Всё,
что даётся без борьбы,
Воспринимается игрой.
Ты прислоняешься к плечу,
Не видя рядом никого.
А я возьму и улечу
В колечке дыма твоего.
Гале
Твоей красоты
Не решаюсь коснуться,
Поклясться боюсь я:
Уйду, унесу…
Так пчелы на лапках
Свободно, с налёту
Цветов позолоту
Уносят пыльцу.
К чему беззаботность?
Я выбрал заботу:
О чём бы ни думал –
Являешься ты.
Коль пчёлам нельзя
Распылять позолоту,
Тогда для кого ж
Расцветают цветы?
Ожидание женщины
Всякому времени свойственны хлопоты,
Юности
дни золотые завещаны.
Каждый, конечно же,
знает по опыту:
Чуден момент ожидания женщины.
С этого начато жизни приятие:
Как отвергать
приворот удивления?
Как не выведывать тайну объятия?
Как не испытывать
зов и томление?
Сердце почувствует
ровную, равную –
К ней навсегда сохранится влечение.
Женщин не может быть много,
но главную
Ищешь, спасаешь из лап обмирщения.
Кто не сбивался на мысли о бренности,
Молоды ль мы,
сединой ли увенчаны…
Это не поиски повода к ревности,
Это восторг –
ожидание женщины!