Розовая тетрадь
Иногда вещи пропадают, словно проваливаются сквозь землю. Ты их ищешь и нигде не можешь найти. . .
В таких случаях бабушка говорила: чёрт взял!
Я знаю, это случается почти с каждым.
Вы хорошо помните, что вот та розовая тетрадка лежала на столе и вы, совсем недавно, буквально на днях, листали её. . .
Но сегодня она вам понадобилась, а её нигде нет.
Вы всё в комнате перевернули верх дном, в процессе поиска разбили старую керамическую вазочку, которая жила с вами бок о бок добрых полтора десятка лет и была дорога вам. Вы ставили в неё цветы, а потом стали держать в ней шариковые ручки и простые карандаши. Она стала спутницей вашего творчества.
И вот – осколки на полу. . . Досада в сердце. Муж разумеется обещает её склеить. Но вы прекрасно знаете, что у него никогда не дойдут до этого руки. Он сложит аккуратно черепки на своём письменном столе на видном месте и благополучно забудет об этом.
Да и стоит ли склеивать то, что разбилось?
А в ту Розовую тетрадку я в юности переписывала стихи, которые мне хотелось сохранить и перечитывать время от времени. В те годы было трудно купить хорошую книгу. Книг, разумеется, издавалось очень много. Но Есенин, Цветаева, Ахматова, Гумилёв были под запретом. Ещё я переписывала в эту тетрадь стихи из местных газет:Лиру Абдуллину, Римму Мазитову и других поэтов нашего города; советских поэтесс: Новеллу Матвееву, Ларису Васильеву, Ирину Снегову, Сильву Капутикян, Майю Никулину и многих других.
Как бы мне хотелось полистать сейчас эту тетрадку и посмотреть чем жила моя душа в шестнадцать лет!
Пропавшая вещь становится загадкой. Ты напрягаешь память, пытаешься вспомнить, что там было в этой Розовой тетрадке? Были стихи. . .А между строчек чужих стихов таились твои собственные юные переживания и мечты. Ведь стихи ты подбирала под своё настроение, те, что были близки тебе.
Тетрадка была небольшого формата в розовой клеёнчатой обложке. На обложку, в самом центре, ты наклеила открытку, на которой были изображены розовые розы. И подписала: Стихи. А ниже свою девичью фамилию.
Те годы пахнут фиалкой, весенним мягким ветром, яркостью чувств. В те годы ты резко переходила от отчаянья к радости. И казалось, что всё впереди…
В те годы мы казались себе вечными.
27.11.15г.
Мой Пушкин
Пушкина я помню с того момента, как помню себя. В нашей комнате под картинами отца висел небольшой золочёный барельеф Пушкина в круглой рамке.
Диван, на котором я спала в дошкольном возрасте, стоял у противоположной стены. И каждое утро, когда солнечные лучи меня будили, я видела Пушкина. Так мы и жили: я и Пушкин.
В детстве мне читали его сказки: «Сказка о рыбаке и рыбке», «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях», Сказка о золотом петушке». . .
И во мне поселилась лёгкая, журчащая речь поэта.
Но встреча со «взрослым» Пушкиным состоялась позднее. Мне было лет 10-13.
Я в то время любила лазать на чердак нашего дома и смотреть в небольшое запылённое окошко. Оттуда был хорошо виден весь наш двор, верхушка старой черёмухи со спелыми сочными ягодами, серебрящийся кусочек реки Белой, манящая линия горизонта.
Там, на чердаке, среди старых книг, учебников и школьных тетрадей всей нашей семьи мне попался на глаза старый томик Пушкина в бордовой тканевой обложке с прекрасными иллюстрациями. На одной из них была изображена юная девушка в белом пышном платье - такие носили до революции. Она стояла у окна и была очень грустна. На запотевшем от домашнего тепла стекле она тонким пальчиком выводила вензель «О да Е». . А мне в то время везде чудились тайны Прекрасного и я почувствовала, что в этой истории присутствует Прекрасное. Я открыла книгу и начала читать «Евгения Онегина».
Позднее мы проходили этот роман в стихах в школе, и преподаватель литературы нам сказала, что этот роман - энциклопедия русской жизни. Она раскладывала всех героев романа по полочкам. В одну сторону – положительных, в другую – отрицательных. Рассказывала о прототипах, делала выводы, объясняла их тогдашнюю жизнь: деревенское захолустье, холодный высший свет, в котором не было места живым чувствам.
Но первое впечатление о Пушкине мною было уже получено в раннем детстве. Пушкин жил во мне, питал мою душу своим лёгким дыханием, чистой и светлой, журчащей, словно лесной ручеёк, речью. И никакой сухой скрупулёзный анализ не мог его убить.
И, хотя мне ближе бунтарская душа Лермонтова, обострённое чувство жизни Ивана Бунина, Пушкин является основой всего.
Каждый из нас имеет право на своего Пушкина.
6.6.2019г.
Женщины остаются на берегу!
посв. Юлии Егоровой
Смеркалось. Они стояли на крыльце музея Аксакова. Через дорогу огромным облаком зелени чернел старый парк.
Вечер, посвящённый открытию выставки «Первая Мировая» закончился. Участники и приглашённые расходились по домам.
А они задержались на крыльце.
- Давайте, я вас сфотографирую ?, - спросила Даша.
Никто не возражал.
Щёлкнул затвор и фотоаппарат запечатлел в вечности меланхоличную Ядвигу, жизнерадостную Наталью и утончённую интеллектуалку Лидию.
Дверь в музей была широко распахнута. Внутри горел яркий электрический свет, блестело зеленоватое зеркало старинного трофейного трюмо, отражая букет синеголовника в гранёной стеклянной вазе и картины известных местных художников, развешанные по стенам.
В дверях показалась элегантная Чулпан. В такт её плавным движениям, знающей себе цену женщины, дружно позвякивали на увядающей шее ожерелья и браслеты на запястьях. Голову украшали, чёрные как смоль, завитые мелкими кудряшками волосы. Моя свекровь про такую завивку говорила: «мелким бесом».
- Ну, что, идём? - обратилась она к нам.
- Мужчин подождём, – ответила Наталья.
Буквально через минуту вышел муж Натальи, с ним известный уфимский краевед Лев Евгеньевич и фотограф Паша. И они двинулись в сторону парка.
Парк был на реконструкции, его территорию то тут, то там пересекали транщеи.
Даша пошла за ними.
Это был парк её детства. Дуб, что рос слева от входа, постарел, погрустнел.
Или так казалось в сумерках? Даша помнила, что в детстве, осенью, вся земля под этим дубом была усеяна желудями. Она их собирала, разглядывала – лаковый коричневый овал в шершавой шапочке с хвостиком, напоминал гномика из волшебной сказки.
Её мысли прервал резкий голос Чулпан.
- Вы обратили внимание на моё ожерелье? Дочь из Америки прислала!
***
Даша и Чулпан учились в одной школе. Но Даша по школе её совсем не помнила. Познакомились они этой весной. Знакомству способствовала давняя подруга Даши, Эльмира, которая познакомилась с Чулпан на встрече выпускников лет пять назад.Эльмира говорила про Чулпан: « Помнишь, она в школьном хоре была запевалой?» - но Даша не помнила.
С полгода Эльмира в каждом разговоре упоминала о Чулпан. И вот, этой весной, Чулпан неожиданно позвонила Даше сама, сославшись на Эльмиру, пригласила её на краеведческое мероприятие.
Стояли хорошие солнечные дни, Даша приняла приглашение. Вечер, посвящённый старым фото их города, вёл Лев Евгеньевич. А с ним она была давно знакома.
Но с этого дня её спокойная жизнь закончилась. Утро начиналось с телефонного звонка Чулпан, она возмущённо кричала в трубку:
- Как, ты ещё спишь?!!! А я встала в четыре утра. Нажарила рыбы, котлет, сварила лапшу, сделала два салата, написала три статьи. Сейчас солдатами занимаюсь. Вчера позвонила женщина из Челябинска, попросила найти её дядю, который пропал без вести в 1942г. То есть, это, вообще-то, я сама ей позвонила. По телевидению показали сюжет: нашли захоронение времён Великой Отечественной. На одном солдате был медальон, поисковики сумели прочитать его имя и название города, из которого он был мобилизован. Я дала поиск и вышла на его племянницу.
Племяннице уже 75 лет, она долго не могла понять, в чём дело. Представляешь, какая бестолковая?!!! Я ей говорю:
- Могилу вашего дяди нашли в Брянских лесах, а она отвечает:
- Я сейчас сижу на террасе, любуюсь цветами. Очень устала, в саду на грядках целый день возилась.
- Ты видишь, какое равнодушие? Я ей дядю нашла! А она цветами любуется! Вот, какие чёрствые люди!
Чулпан звонила Даше в течении всего дня, раз двадцать. То отрывок из своей статьи о поисках солдат, которые она писала регулярно, словно отчёт о проделанной работе, зачитывала, то жаловалась на то, что её никто из родственников этих солдат не догадывается отблагодарить, то звала гулять в парк.
В парке во время прогулки продолжала возмущаться неблагодарными родственниками солдат: «Хотя бы курочку или коробку конфет купили! Я кучу денег трачу на телефонные звонки! А они ещё издеваются! Одна женщина мне сказала: « Вы, наверное, миллион на нас заработали?»
- Представляешь???
Поиском солдат через интернет-сайты, она занялась лет пять назад, когда вернулась по непонятной причине в родной провинциальный город из США.
Когда ей надоедали «солдаты» она меняла тему. Начинала рассказывать о том, какая она богатая, какие у неё были значительные родители. Отец - первый секретарь Обкома КПСС, а мать оперная певица.
Или о том, с какими известными людьми ей доводилось общаться в США, в Германии.
- Там совсем другой круг! Когда я туда возвращаюсь, мне приходится менять язык, вспоминать всех людей того города, истории их жизни и свои взаимоотношения с ними. Если что-нибудь перепутаю, они обижаются.
Ты не представляешь, как расширяется кругозор, когда владеешь несколькими языками и живёшь то в одной, то в другой стране, одновременно в разных социальных слоях общества.
А когда иссекали эти темы, принималась ругать Дашу за то, что она не пользуется косметикой, одевается как попало, то есть так, как ей удобно.
Ведь надо производить впечатление!
Она не понимала, почему Даша не хочет производить это впечатление на окружающих, а живёт своей внутренней жизнью.
Даша ей говорила:
- Знаешь, я совсем тебя не помню по школе. Многих помню, а тебя нет.
- Ну, как же!, - возмущалась Чулпан. – «Помнишь, лучшие тетрадки висели на стене вдоль лестницы? И моя тоже там висела».
Я с детства интересовалась войной: читала военные энциклопедии, книги о войне, занималась спортивной стрельбой.
И зло добавляла: «Смотри, попробуй только напиши обо мне, я тебя из-за угла пристрелю! Сейчас человеческая жизнь ничего не стоит».
Чулпан много рассказывала о том, какая у неё богатая квартира. У Даши сложилось представление, что она живёт во дворце.
Иногда летним вечерком она звонила и лениво тянула в трубку: «Я в кафе сижу… лёгкое вино пью, мороженое ем. .. Уже два часа сижу. Приезжай!» Даша отказывалась, ссылаясь на дела. Чулпан через полчаса звонила снова и говорила: «А я вот встретила здесь известную телеведущую и мы с ней немного поболтали. . .»
В конце августа в их город приехала выставка-продажа ювелирных изделий «Уральская мозаика».
День был воскресный, Даша не собиралась никуда идти. Ей хотелось полениться, поваляться подольше в постели. . .
Но в двенадцать часов дня опять позвонила Чулпан.
- Я на «Уральской мозаике», приезжай! Они сегодня последний день работают.
- Мне ничего там не надо, - ответила Даша.- «И вообще, я ещё сплю».
Но Чулпан не унималась. Звонила и звонила.
Даша не выдержала, собралась и поехала. Подумала: «Прогуляюсь».
По улицам лёгкий ветерок уже гонял, начинающие желтеть, опавшие листья.
Было немного грустно. Чувствовалось, что лето уходит..
Чулпан её ждала у здания Дворца спорта, в котором работала выставка-продажа. Часы уже показывали половину пятого. Многие продавцы складывали свой товар. Одна из них спросила: « Так, это вас целый день вызванивали?»
Даша побродила по выставке, купила маленькую сувенирную лошадку, изготовленную в её любимом стиле гжель, за пятьдесят рублей. Больше ей ничего не было нужно.
Чулпан возмутилась: «Что это такое ты купила?»,- и потащила её по рядам. Перед закрытием всё продавали дёшево, за полцены. В итоге они накупили много разных бус и ожерелий. Даша подумала: подарю кому-нибудь.
Когда вышли на крыльцо, Чулпан предложила заехать к ней в гости и вызвала такси. Даше не очень хотелось ехать, но любопытство взяло верх.
Хотелось посмотреть, в каких условиях живёт Чулпан, ведь она так расписывала свою квартиру!
По дороге они зашли в магазин, купили винограда.
Дом и впрямь был элитный, стоял на площади напротив памятника народному башкирскому поэту Мустаю Кариму.
Они вошли. За стеклянной перегородкой, спиной к народу, спала консьержка. Поднялись на лифте на второй этаж.
Узкая прихожая резко обрывалась, заканчиваясь довольно крутой лестницей, ведущей вниз. Когда спустились, то Даше показалось, будто бы они очутились в яме. Прямо напротив лестницы располагалась небольшая кухня, тесно заставленная разными шкафами. Под высоким потолком призрачно светилась люстра каким-то бледным нереальным светом. За окнами пенилась листва. Казалось, что деревья обступили дом вплотную.
Чулпан помыла виноград, налила в чашки чаю. Затем открыла холодильник, достала полиэтиленовый пакет, и, не спрашивая разрешения, торопливым движением бросила в Дашину чашку замороженную ранетку. Даша успела заметить, что к ранетке сбоку был приморожен кусочек льда. Бесцеремонность возмутила, но она промолчала.
Настроение было испорчено. Чай пить расхотелось. . .Она пощипала немного виноград и они перешли в гостиную.
В квартире было две комнаты. Но в одну из них, по - видимому спальню, Чулпан запретила заходить. У дверей этой комнаты стояло инвалидное кресло. Кому оно принадлежало? Даша спрашивать не стала.
В гостиной стоял обычный сервант и обычный диван. Не было никакого шика и блеска. Такая мебель стоит во многих квартирах города.
Но сама Чулпан её крепко удивила.
- Вот, смотри! , - сказала она, указывая на гору пластиковых контейнеров, которые стояли у окна. Открыла крышки, во всех контейнерах была бижутерия: пестрели бусы, браслеты разных цветов и оттенков.
- Зачем тебе столько?, - не смогла скрыть своего удивления Даша.
Там было коробок десять, если не больше.
- Ну, как же, к каждому платью надо подбирать что-то своё, особенное., - ответила Чулпан.
Даше показалось, что это был своего рода тест. Чулпан наверное ожидала, что Даша кинется всё это ворошить, рассматривать, что-то выпрашивать. . . Но наткнулась на холод и равнодушие.
Затем она повела её в прихожую, открыла ключом большой шкаф, который тянулся вдоль всей стены и распахнула победным движением дверцы. Шкаф был битком набит одеждой, вся одежда была с ценниками.
- Зачем ты столько накупила?, - удивилась Даша.
Чулпан начала показывать какие-то юбки, блузки, бюстгальтеры. ..
Даше стало скучно.
- Я, пожалуй, пойду.- сказала она. Чулпан не возражала.
И вот, наконец, Даша на свежем воздухе! Над домами золотился лёгкий летний закат, шелестели запылённые деревья, гремели трамваи – шумела жизнь!
Даше было жаль потерянного времени.
И вот, сегодня, на открытии выставки они с Чулпан встретились снова. Резко темнело. Они шли по парку гурьбой. Впереди мужчины, обсуждая что-то своё, эмоционально размахивая руками.
Под горой стальным блеском отливала река, привычная каждому из них с детства.
У нижней беседки траншея оказалась слишком глубокой. Но мужчины, легко перепрыгнув её, зашагали дальше. А женщины приостановились, думая как проще перебраться.
Основная проблема была в Даше. Она прихрамывала после давнего перелома и потому не решалась прыгнуть на больную ногу. Ведь неизвестно, как оно потом скажется.
Первой, не смотря на свой вес, перепрыгнула траншею Чулпан и махнув рукой на прощание, сказала насмешливо:
- Женщины остаются на берегу!
И бодро зашагала, догоняя мужчин.
***
Наталья возмущённо спросила: « Что, что она сказала?».- « Женщины остаются на берегу!», - с иронией в голосе повторила Даша прощальные слова Чулпан.
Наталья достала из сумочки сотовый и позвонила мужу. Все вернулись.
Возвращались через почти погрузившийся во мрак старый парк, едва разбирая дорогу. Фонари не горели.
Затем по обновлённой Софьюшкиной аллее, выложенной красивой плиткой, украшенной стилизованными под старину фонарями.
Когда проходили мимо мечети, она вся светилась изнутри как китайский фонарик. Ворота почему-то были широко распахнуты.
И этот неожиданный свет зажёг в душе Даши новый огонёк. Она была благодарна Наталье, и поняла, что живут ещё на земле хорошие, неравнодушные к другим, люди.
5.3.2018г. -17.4.2018г.
Ольга
Мы с ней расстались давно, двенадцать лет назад, и с тех пор ни разу не виделись. Но вот сегодня, возвращаясь от друга, я проходил мимо церкви. Неожиданно распахнулась тяжелая дверь и на крыльцо вышла монахиня. А за ее спиной, в темной глубине, блеснули золотящиеся свечи, и на улицу потекло неторопливое, бередящее душу, сладостное пение. Что-то горячо толкнуло в сердце и, повинуясь внезапному порыву, я поднялся по истертым каменным ступеням.
Я никогда не был в церкви и неожиданно попал в атмосферу непонятного для меня таинства, объединяющего стоящих там людей. Я не знал молитв, но что-то властно удерживало мое сердце, не отпускало.
Я разглядывал старинные темные иконы, дрожащие язычки пламени над тонкими слезящимися свечами. И в эту минуту вдруг увидел ее. Она стояла у колонны, слева, опустив глаза. Темный платок старил ее бледное лицо. Но оно от этого казалось лишь ближе и роднее.
Впервые Митя увидел ее в далеком детстве. Им было, наверно, лет по 11-12. Он хорошо помнил тот, раскаленный от зноя, июльский полдень. Он с друзьями бегал по старому парку, спасаясь от палящего солнца в тени раскидистых дубов. Их прохладные шершавые стволы было приятно гладить руками, а резные листья напоминали какую-то полузабытую сказку из раннего детства. Под листьями прятались маленькие недозрелые желуди в круглых шапочках с тоненькими зелеными хвостиками.
На поляне они увидели девчонок, сидевших на нижней ветке старинного кряжистого дуба и решили их подразнить. С ловкостью обезьян, забрались на соседнее дерево и стали перебрасываться, как мячом, задиристыми фразами. Он не помнил, о чем они тогда говорили. Очевидно, обычные в таких случаях пустяки. Но он хорошо запомнил ее, тоненькую, зеленоглазую с золотистой шапкой непослушных волос, собранных в косу, которая постоянно расплеталась, досаждая ей. Их сразу же, как магнитом, потянуло друг к другу. Они говорили и не могли наговориться.
Потом, как это бывает в детстве, разбежались, ничего не поняв. Но эта встреча застряла в его сердце. Он подробно описал ее в своем дневнике и долго не мог забыть.
Прошли годы. Они давно стали взрослыми. И никто из них не думал, не гадал, что судьба вновь столкнет их в один из светлых солнечных дней. Им было уже под тридцать. И опять, как в детстве, едва взглянув друг другу в глаза, они уже не могли расстаться. Но он опоздал. Она была уже замужем. У нее росла дочь. Его терзало ее замужество, но разбить чужую семью не поднималась рука, а расстаться не было сил. Он звонил ей на работу, ее голос вздрагивал от счастья, и они договаривались о встрече.
Встречались на следующее утро, в субботу, и ехали на черный рынок за книгами в запорошенный снегом зимний лес. У него были друзья среди книжников, и он был одним из посвященных: знал туда дорогу. Эта конспиративность придавала их поездкам оттенок легкого риска и романтичности.
Ему нравилось ездить в битком набитом субботнем автобусе через весь город, смотреть в окно на пробегающие улицы и знать, что она стоит рядом. Это было уже счастьем. Счастьем был наполнен весь день. Когда выходили из автобуса, он подавал ей руку, глаза их встречались, и они читали в них то, о чем боялись говорить. Когда по узкой тропинке пробирались между мохнатыми запорошенными снегом деревьями он слегка поддерживал ее под руку. И от этого легкого прикосновения оба замирали. Шли, боясь нарушить неподвижную зимнюю тишину и то новорожденное чувство, что соединяло их.
Тропинка неожиданно выводила на широкую, хорошо вытоптанную поляну, на которой, собравшись небольшими группами, толпился народ, о чем-то вполголоса переговариваясь. Прямо на снегу, на разостланном полиэтилене, на газетах, в раскрытых чемоданчиках и спортивных сумках пестрели яркими обложками книги.
Здесь можно было купить то, что не отыщешь ни в одной библиотеке, ни в одном книжном магазине. Здесь можно было найти все сокровища книжного мира, были бы деньги. Но денег у них тогда как раз и не было.
Они редко что- либо покупали. Чаще побродив, надышавшись крепким морозным воздухом, налюбовавшись яркими обложками и замерзнув, как сосульки, возвращались домой.
Иногда он приглашал ее к себе. Легонько скрипнув, отворялась старая калитка. Они проходили сквозь голый промерзший сад с одиноко зеленеющей елью. Бабушка поила их горячим чаем из больших цветастых чашек, и они понемногу отогревались. После чая он показывал ей свои книги и старался подольше задержать. Но часы неумолимо бежали вперед, и неизменно наступала та минута, когда ей надо было уходить. Она растерянно смотрела на часы и говорила, что ей пора.
Митя надевал шубу и шел провожать Ольгу до остановки, а потом нехотя возвращался домой. Комната еще хранила следы её присутствия: в воздухе держался горьковатый аромат её духов, На краешке стола лежала раскрытая книга, в глубине комнаты блестело зеркало, которое совсем недавно отражало их вдвоём.
За окном крутился редкий ленивый снежок. Ему становилось тоскливо и одиноко. Сердце начинали царапать острые коготки ревности. И тогда он шел в магазин, покупал вино и, закрывшись в своей комнате, потихоньку выпивал его за вечер.
Мать быстро это заметила и оценила ситуацию. Когда вернулся из командировки отец, Митю долго убеждали, что эти отношения ни к чему не приведут, что он должен с ней расстаться.
Он угрюмо отмалчивался и думал о том, что только рядом с ней он ощущал всю полноту жизни, только рядом с ней все краски окружающего мира становились такими яркими, а чувства полновесными. Он предчувствовал, что такое не повторяется.
На следующий день Ольга ждала его на почтамте. У нее тоже начались дома неприятности. Мужу стали казаться подозрительными ее отлучки по субботам. Он уже не верил ни в подруг, ни в магазины, ни в срочную работу.
Митя понимал, что она ждет его решения, а решение не приходило. Встречаться стали реже. Не виделись по месяцу. Но кто-то из них не выдерживал, звонил и, заслышав в трубке знакомое: "Привет !.. " они бросали все дела и бежали навстречу друг другу.
А над землей уже парила весна. Над головами простиралось безудержное голубое небо. Горячее солнце плавило сугробы, радостно захлебываясь, журчали ручьи. Звенела капель. Так хотелось легкого безоглядного счастья! Но они все яснее сознавали, что им придется расстаться.
Он на всю жизнь запомнил тот ясный сентябрьский день, наполненный сухим шорохом опавших листьев, первой осенней прохладой. Ее бледное дрожащее лицо.
Все было уже решено.
Он неловко сунул в ее ладошку образок Серафима Саровского, привезенный бабушкой из святых мест, на память. И долго смотрел вслед, еще не зная, что это уходит его единственное счастье на земле.
Через год он женился на предприимчивой красивой девушке, дочери их старых знакомых. Она оказалась неплохой хозяйкой. У них была большая со вкусом обставленная квартира. Налаженный быт. Но не было тех милых простых отношений, не было того взаимопонимания с полуслова, с полувзгляда, того опьянения друг другом.
Иногда он просыпался по ночам - давила тоска. Смотрел в окно на ясные крохотные звезды и ему так хотелось повернуть время вспять и вновь очутиться в том далеком ветреном сентябре. Уж тогда бы он ее обязательно догнал и никуда не отпустил.
А об Ольге он слышал, что она долго тяжело болела, но потом выздоровела. Он ходил на ту улицу, где она жила, но их дом снесли. И было странно видеть большой пустырь, заросший диким бурьяном.
И вот сегодня, каким-то чудом, он оказался возле церкви. Поднялся по старинным истертым ступеням и неожиданно увидел ее.
Наверное, преподобный Серафим устроил им эту встречу.
Между тем, служба закончилась и люди неторопливо потянулись к выходу. Он встал в сторонке, у окна, боясь ее пропустить. Сильно колотилось сердце. В голове все путалось. Ольга поравнялась с ним, медленно подняла глаза и посмотрела куда-то мимо, за окно.
В голове пронеслось: " Не узнала..."
Хотелось побежать, догнать, напомнить. Но что-то властно удержало. Он подумал: " А имею ли я право вновь вторгаться в ее жизнь?"
Он остался один в опустевшем храме. И вдруг увидел, что с противоположной стены ласково и понимающе смотрит на него преподобный Серафим.
Митя купил свечку. Хотелось помолиться, излить душу. Но он не умел.
"Сегодня день его памяти", - услужливо произнесла незнакомая старушка, оказавшаяся рядом.
Он вышел на крыльцо под голубое августовское небо.
1,22.8.1996г.
Моя подруга Майка, или малиновая скатерть с кистями
Она к нам пришла в 9-м классе. А до этого жила в Перми, у бабушки. Теперь же, мать взяла её к себе, потому что её сын от второго брака, Алёша, пошёл в 1-й класс, и кому-то надо было за ним присматривать.
Нам было по пятнадцать лет. И вся моя ранняя юность была окрашена этой дружбой.
Мне и сейчас часто снится их дом. Дом, которого давно нет. Я брожу во сне вокруг него, заглядываю в окна, ищу их . . .
А тогда. . ., тогда нам было пятнадцать лет, и жизнь только начиналась.
Мы были очень разные. У Майки была, полноватая, но точёная фигурка, тонкие капризные губы и всегда короткая стрижка под мальчика. А я была неловкая и застенчивая. Единственным моим достоянием были волосы, русые с медным отливом. Они спадали каскадом волн на плечи, завиваясь на концах в трубочки. Они не были особенно густыми, но производили такое впечатление из-за того, что были лёгкие и очень пушистые.
Я была романтиком, а Майка трезво смотрела на жизнь.
Когда я пришла к ним в первый раз, мне прежде всего бросилась в глаза малиновая скатерть, бархатная, с кистями. . . Она была как бы символом благополучия в доме, их визитной карточкой.
Они жили неподалёку от нас в деревянном одноэтажном доме, в который был парадный вход с улицы, и вторая дверь, через сени выводившая прямо в сад, в котором росли старые, хорошо плодоносящие, яблони. Каждую осень в сенях стояли большие корзины и вёдра с яблоками, и на полу тоже лежали яблоки. Они пахли августом и ещё чем-то тонким и грустным.
Майкина же комната располагалась слева от входа в квартиру и была крошечной и уютной. Особенно мне нравился старинный письменный стол, он занимал бОльшую часть комнаты. На столе под стеклом лежал только календарь. Всякими там вырезанными из журналов картинками Майка не увлекалась.
Меня интриговала её семья. В ней всё было необычно, всё не так, как у нас.
Сейчас я понимаю, насколько молоды были её родители. Ведь им в ту пору было всего 33 года. Но тогда они мне казались весьма пожилыми людьми. Её отчим, дядя Веня, работал инженером в проектном институте, а мать там же чертёжницей. Но работу она брала на дом и поэтому, я думаю, что, скорее всего, матери пришлось забрать Майку у бабушки из-за того, что она уже не справлялась с подросшей и рано повзрослевшей внучкой.
Ещё меня притягивало к их дому одно тайное обстоятельство, в котором я боялась признаться даже самой себе: младший брат Майки, Алёша, дружил с Русланом, а я с 14-ти лет была в него влюблена. Они жили в соседних домах, и он любил возиться с малышнёй, причём умел дружить с ними всерьёз. Как-то это у него хорошо получалось. Он, наверное, в душе был прирождённым педагогом, вот только не догадывался об этом. К сожалению, так и не догадался и выбрал впоследствии другую профессию. И, может быть, это обстоятельство сломало его жизнь – он начал пить. А тем летом он окончил школу и, работая на железной дороге, ждал призыва а армию.
Семья у Майки была необычная – в ней постоянно кипели страсти. Может, это определялось характером её мамы, Лидии Сергеевны? Она была подвержена эмоциональным вспышкам, которые тщательно скрывала.
В ранней молодости она пережила неудачный роман, результатом которого было появление на свет Майки. Майка родилась слабой недоношенной. Её выходила бабушка. А Лидия Сергеевна через несколько лет благополучно вышла замуж. Учителям в нашей школе она объясняла, что не могла сама воспитывать Майку, потому что у неё был открытый процесс туберкулёза.
Лидия Сергеевна была худенькой невысокой женщиной с пепельными кудрявыми волосами. Она постоянно курила. Дымящаяся сигарета словно приросла к её руке. Другой я её не помню. Ещё обращал на себя внимание её негромкий голос уверенной в себе женщины. Её твёрдость. Она всегда знала, что хочет. С соседками разговаривала ласково и слегка покровительственно. А они с удовольствием принимали это покровительство и прибегали по-бабьи жаловаться на пьянство и самодурство своих мужей, которое так процветает испокон веков на Руси.
Лидия Сергеевна их внимательно выслушивала и с авторитетным видом раздавала советы. Она знала, как держать мужчин в узде.
Её же собственный муж, дядя Веня, был мягким спокойным человеком со слабым здоровьем.
Своего сына она любила называть несколько претенциозно «князь Алексейка» и очень баловала его.
Мальчик был светловолосый и милый, с живым любознательным характером.
Отношения в семье, судя по всему, были сложные. Но я тогда не понимала всего расклада вещей: отчим и падчерица, мать и рано созревшая дочь, болезненный мальчик. . .
Однажды я застала у них дома настоящий погром. Я перешагнула порог и застыла от изумления: в майкиной комнате всё было перевёрнуто верх дном, кругом валялись осколки стекла.
«Что случилось?», - спросила я.
«Мы поссорились с мамой»,- нехотя и уклончиво ответила Майка. И мы, присев на корточки, принялись молча собирать стёкла.
В школе способностями Майка не блистала. По всем предметам ей ставили натянутые троечки. И в нашем классе у мальчишек она не пользовалась авторитетом.
Зато у неё было много поклонников на стороне. Учащийся речного училища Вова бродил часами под её окнами. Его легко можно было узнать по своеобразной походке враскачку, руки же он держал крендельком, как клешни, и поэтому к нему приклеилось прозвище – «краб».
Майка раза два сходила с ним в кино от скуки и больше не обращала на него внимания. Тётя Лида считала его неподходящей партией, она говорила скучным брезгливым голосом: « фи, рабочий. . .». И по интонации, с которой она произносила эту фразу было понятно, что он зря тратит время. Она считала неплохой партией Руслана. Он тоже был рабочий, но хорошо зарабатывал, и был сыном главного редактора республиканской газеты. Но когда произносилось его имя, тётя Лида слегка краснела и искоса поглядывала на меня, словно о чём – то догадываясь.
А Майка потихоньку от матери бегала по вечерам к заводской проходной встречать после вечерней смены свою тайную пассию - Лёву. И жарко шептала мне на ухо, что он женатый. По - видимому, запретный плод был для неё особенно сладок. Этот роман продолжался у неё и после того, как она познакомилась с Артуром – студентом авиационного института и уже готовилась стать его женой. А Лёва по – странному совпадению жил в одном дворе с Артуром.
Артур каким-то образом узнал об этом романе, и у них с Майкой до самой свадьбы тянулись вяло текущие ссоры на почве ревности. В свои исповедники он почему – то выбрал меня, и мы с ним часами бродили по улицам, и я терпеливо выслушивала его длинные грустные монологи.
Вообще, парни к Майке липли как мухи, и тётя Лида откровенно гордилась своей дочкой. И не упускала случая продемонстрировать её привлекательность.
Однажды, я пришла к ним в дом, и оказалось, что Майка с Артуром и его другом Артёмом собираются ехать в пригород, в недавно приобретённый его родителями садовый участок. Уговорили поехать и меня. Тётя Лида вынула из шифоньера две одинаковые красные футболки и подала нам с Майкой. А потом, не скрывая своего откровенного удовольствия, любовалась, как ладно сидит футболка на её дочери и как она беспомощно висит на моих остреньких худых плечах. Мы ведь носили разные размеры! Но это я поняла намного позже.
Иногда, Лидия Сергеевна, сложив губы трубочкой, бормотала с умилением:« У –у-у, у вас наверное губы мёдом намазаны, потому вы так с мальчиками целоваться любите». И ещё, когда Майка отказывалась надевать варежки: «На улице мороз. Вот пойдёшь гулять с мальчиком, снимешь варежку, а ручка у тебя будет тёплая мягкая приятная». И ещё много чего в таком же духе, противного и приторного.
По окончании школы отчим, дядя Веня, устроил Майку на вечернее отделение авиационного института. Деканом вечернего отделения был его старый закадычный друг. Майка не то, что точные, она и гуманитарные предметы не тянула. Но всё же сумела проболтаться год в институте, а весной вышла замуж за Артура, и они уехали по распределению в Среднюю Азию.
Я к тому времени тоже вышла замуж.
Вначале мы переписывались семьями. Письма писал, конечно, Артур. Майка не любила это занятие, да и не умела излагать свои мысли. А может, их у неё и не было?
Там в Средней Азии она родила сына Сашу и всё же окончила заочное отделение индустриального техникума. Как ей это удалось? Она со смехом рассказывала в один из своих приездов, что на каждый экзамен специально приводила своего маленького сынишку. Сын бегал по коридорам техникума, а она заходила в классную комнату, брала билет и якобы готовилась к ответу. В это мгновение в комнату начинали без конца заглядывать посторонние люди и спрашивать: «Чей это там ребёнок бегает без присмотра?» Майка с невинным видом отвечала, что это её сын. Преподаватель торопливо ставил ей тройку и отпускал домой.
Артур работал военпредом на номерном военном заводе, и жили они в материальном отношении благополучно.
Майку он пристроил в один из многочисленных заводских отделов, инженером, где она в течение всего рабочего дня перебирала бумажки, ничего в них не понимая.
Постепенно наша переписка заглохла. И долгое время я ничего не знала о них. Лишь, встречая где-нибудь на улице сестёр Артура, получала скупые обрывочные сведения.
Началась перестройка. Военные заводы закрывались один за другим. Тысячи людей оставались без работы. . .Кто-то пробовал себя в бизнесе. . .
И вот на днях я встретила в стоматологической поликлинике мать Артура.Она мне с горечью рассказала, что её внук Саша бросил институт и теперь работает директором рынка. И Майка там же. Она совсем «заелась» и обнаглела: выгнала Артура. Даже дублёнку ему не отдала.
Дяди Вени и Алёши уже нет в живых, а тётя Лида живёт в панельной девятиэтажке со снохой и двумя детьми Алёши.
И всё же. . ., те годы моей ранней юности не отпускают, и мне часто снится их дом и запах яблок, рассыпанных на полу в сенях и запах дождя, который с такой силой бился в окна в тот вечер, когда мы провожали Руслана в армию и дарили ему на память всякие милые безделушки, много и долго болтали и смеялись, а в моих глазах стояли никем незамеченные слёзы. Я знала, что мы провожаем не только Руслана, но и свою желторотую юность. . .
конец сентября – 17.11.2004г.
Поздний звонок
Поздно вечером, когда стемнело, позвонила старая подруга.
- Знаешь, у меня не выходит из головы наш последний разговор. Мне так обидно!
- А в чём дело?, - искренне удивилась я. Мы, вроде бы, о пустяках болтали. . ..
- Нет. Ты сказала, что я в детстве ничего из себя не представляла, что я была бездарна.
- Да, не говорила я такого!,- возмутилась я.
- Нет, говорила. . , - с настойчивостью маньяка продолжала она. Я конечно понимаю, вы мне все завидовали. Помнишь, мы ходили на стадион «Динамо» в секцию спортивной гимнастики ? А потом тебя, Лерку и Машку отсеяли. Оставили меня и Ирку. Я ведь была очень пластичная. Мой папа футболом занимался. Это было наследственное.
Неля Александровна так и сказала, что оставляет меня, потому что я очень пластичная. А вы, я знаю, жаловаться потом ходили. Не отпирайся, я знаю, ходили.
- Помилуй, - взмолилась я. -Ведь нам было тогда не то восемь, не то девять лет. А может и семь. . . Мы маленькие были.
-Да, да, я знаю, такое бывает у детей. Я педагогом работала, я знаю, - сказала подруга.
- А чему завидовать-то было? , - удивилась я. - Ведь ты карьеры спортивной не сделала. Походила с полгода и бросила. Мастером спорта не стала, чемпионом мира по гимнастике не стала. . .В чём дело?
-Да, я бросила гимнастику через полгода. У меня как-то вечером кровь из носа пошла. Мама сводила меня в детскую поликлинику, врач сказал, что ничего страшного, бывает. Но мама забеспокоилась и решила меня избавить от перегрузок.
-Да, да, конечно, ты была очень талантливая, - поторопилась я её заверить. Это от папы тебе передалось генным путём.
- И в школе я была отличницей.- продолжала подруга. - А у тебя математика не больно-то хорошо шла, произнесла она со злорадством.
Я решила, что пора повернуть разговор в другое русло.
- Ну, что, кого из наших видела?, - бодро спросила я.
- Помнишь, Романовича? Он на класс старше учился?, - поинтересовалась подруга.
Я не помнила.
-Ну, вот, вчера встретила на остановке Романовича.
Он на работу ехал, в 6-й больнице теперь работает. Спросила: « Как там Андрей?». А он говорит: « Нет теперь нашего Андрюши. Два года уже нет».
Меня эта новость слегка подшибла. Живёшь среди знакомых тебе людей, как растение в питательной среде. Неважно, хорошее они тебе сделали или плохое. Это твоя среда. Ты их не видишь по многу лет, но знаешь, что они существуют где-то рядом, в этом городе, в этом мире. Они составляющая твоих воспоминаний. И вдруг, узнаёшь, что кого-то оказывается уже нет. Кто-то вышел из игры.
А подруга продолжала: « Вот, как не заладилась у Андрюши жизнь, так и пошло. Он был первым, кто меня поцеловал. Он любил меня. Везде встречал, ходил за мной. . .А потом на вечеринке нечаянно переспал с этой Катей Кац и ему пришлось на ней жениться. Тогда ведь были другие времена. Помнишь, как всё строго было? А он не хотел на ней жениться, но пришлось. Он был уже женат на Кате, а приходил ко мне в поликлинику, ждал меня. Я его ругала: « Иди к жене. Не приходи больше». Но он любил меня.
Тут я не выдержала: «А помнишь, ты меня и Фаинку на студенческую вечеринку позвала? А твой Андрюша на твоих глазах ко мне целоваться полез? Я еле отбилась от него».
-Помню. Он мне сказал тогда, что пьяный был. Он меня одну любил.
- Потом с Катей они развелись, - продолжала она. - Я её встретила на улице и говорю: «Ты не думай, я в вашем разводе не виновата. Я ни при чём».
Она улыбнулась и говорит: «Да не заморачивайся ты, я уже за другого вышла».
Вскоре у Андрюши умерли родители, и они с сестрой разменяли свою черырёхкомнатную квартиру. Он мечтал стать спортивным врачом, но так и проработал всю жизнь врачом на теплоходе.
Я у него была на новой квартире. Пришла, а его сожительница, такая растрёпанная, беззубая женщина, скорей за шкаф спряталась. . .
В этот кульминационный момент нашего разговора в комнату вошла моя дочь. Я попросила подругу подождать минутку. А она сказала упавшим голосом: «Ладно, я кушать пошла. ..»
-Ну, иди кушай!, - ответила я с облегчением, потому что знала: разговору с ней, как и воспоминаниям, не будет конца. . .Ведь это была моя старая подруга. . .
31.1.2012г.