Баренц Гурген. Библейские мотивы. Часть первая


Так говорил Экклезиаст

Восходит солнце. Падают кометы.
Снег накрывает землю, словно плед...
Все – суета. И мы бежим за ветром,
Считаем то, чего на свете нет.

Мы умножаем знанья и страданья,
И мудрость огорченья нам несет,
И нет добра в труде. И нет признанья.
И вечен только свет и небосвод.

Оглянешься, увидишь – все напрасно,
Все – суета: и рук твоих дела,
И грусть-печаль, и выдуманный праздник...
И суетно вращается Земля.

Так сказал Экклезиаст

Живите и радуйтесь жизни,
Пока не убьется кувшин
И сердце клещами не стиснет,
Не будет для горя причин.

Со злом и добром нас рассудит
Надежда – наш сон наяву.
Живая собака не будет
Завидовать мертвому льву.

Обращение Апостола Павла

Дамаск уж близко. Отдохнем немного.
Мы миссию свою закончим в срок.
Доставим вскоре письма к синагогам,
И будет свергнут новый лжепророк.

Заладили: «Учитель наш», «Спаситель»,
«Воскрес», «вознесся», - что за дикий бред!
Сын плотника, набравший где-то свиту,
Стал после смерти средоточьем бед.

Ученики – разносчики заразы.
Камнями их! – как был Стефан забит.
Все остальные разбегутся сразу,
И вскоре напрочь будет он забыт.

О, что за Свет! Откуда взялся он?
А этот Голос! Он же льется с неба!
Ты – лопнувший пузырь, синедрион!
Как скудно все, во что я верил слепо!

- Ах, Савл! Ах, Савл! Зачем ты меня гонишь?
Преследуешь, препятствия чиня.
Не прячься за отеческим законом.
Ответь, мне Савл, что гонишь ты меня?

Послушай, Савл, ведь это так непросто –
Упершись лбом, идти против рожна.
Не я, а ты прикрыл глаза коростой.
Скажи мне, Савл, ты узнаешь меня?

- Ты – Свет. Ты – Бог. Ты – Иисус Христос.
Тебя я вижу потеплевшим сердцем.
Я весь дрожу. Как мне унять мороз?
И что сказать своим единоверцам?

Что делать мне с собой, с моим смятеньем? –
Я сам себя теперь не узнаю.
Веди меня. Твоей я буду тенью.
Тебе, мой Бог, вручаю жизнь свою.

Жизнь раскололась надвое моя.
Две половинки. Первой жил вчера я.
В какой из жизней настоящий я?
Зачеркнута страница черновая.

Я гнал тебя. Я, раб и прах презренный.
Злых дел моих и замыслов – не счесть.
Отняв мой свет, ты даришь мне прозренье.
За что, Спаситель, мне такая честь?

Я – фарисей. От юности своей
Гнал христиан, и бил, и был настойчив,
Уверен, Боже, что из всех людей
Наверняка я самый недостойный.

- Забудь сомненья. Дни твои отныне
В апостольском служении пройдут.
И Дух Святой тебя уж не покинет.
Отныне ты – мой избранный Сосуд.

И ты теперь не будешь знать покоя,
В пыли дорожной будешь есть и спать,
В стране своей окажешься изгоем,
И русло жизни повернется вспять.

Ты наречешься Павлом с этих дней.
Вся жизнь твоя – пример преображенья.
Ты гнал моих людей – теперь сумей
Преображать в победу пораженья.

Ты испытаешь радость покаянья,
Ты будешь, как и я, всегда гоним.
И, вынеся жестокие страданья,
Наполнишь мир учением моим.

Отречение Апостола Петра

Я три раза отрекся от Бога.
Трижды за ночь. За долгую ночь.
Я не трус. Просто их было много.
Не сумел я свой страх превозмочь.

Я рассек нечестивому ухо,
Я горою стоял за Него.
Как случилась такая проруха?
Не могу объяснить ничего.

Знаю только: мне не было страшно,
Я в решимости искренен был.
Взвыл от боли и ужаса стражник:
Лихо ухо ему отрубил.

Да, я трижды в ту ночь оступился.
Но не стал я отступником, нет.
Лишь Иуда средь нас отступился,
Продал Бога за тридцать монет.

Он меня наказал за гордыню:
Я был первый Его ученик.
Был жестоким урок, и отныне
Я всего лишь один среди них.

Этот взгляд… Никогда не забуду
Этот ясный, пронзительный взгляд.
Все мы ждали спасенья и чуда.
Он все медлил и словно был рад…

Я вдруг понял: Он тоже боится.
Я прочел этот страх без потуг.
И помог нам друг другу открыться
В третий раз прокричавший петух.

Я вдруг понял, что, будучи Богом,
Он такоей же, как я, человек.
Стал понятней и ближе намного,
Покорил мое сердце навек.

Он боялся Голгофы, распятья;
Он, безгрешный, грехи нам прощал.
Он простер всему миру объятья,
Стал для мира началом начал.

С той поры возвещаю Ученье
И, отринув сомнения прочь,
Постигаю свое назначенье.
В моем сердце – та страшная ночь.

Откровение Иоанна Богослова (Апокалипсис)

Я точно говорю вам: Он придет.
Он вновь придет: мне было откровенье.
Сонм образов в нем водит хоровод
И повергает душу мне в смятенье.

Сын Человеческий, Он говорил со мной.
Средь золотых светильников стоял он.
Семь звезд держал он правою рукой,
Они его ничуть не затрудняли.

Он мне сказал: «Я первый и Последний.
Был мертв и ожил. И живу в веках».
Я был пред ним песчинкой неприметной,
Меня скосил объявший душу страх.

Пусть слышит каждый, кто имеет уши,
Что дух своим собраньям говорит.
Он борется за нас, за наши души, -
Чтоб монолитны были, как гранит.

Он белый был – как облако, как снег,
Глаза его горели, словно пламя.
Был голос – словно рокот горных рек,
И лик сиял, как солнце над горами.

Семь ангелов трубили – в свой черед.
Пылали горы, полыхало море...
Звезда упала, третья часть всех вод
В кровь превратилась, ядом стала вскоре.

Свернулось небо свитком и искрится,
День обессилел, тьма – как пелена,
И стало солнце черной власяницей,
Кровавой стала полная луна.

Кора земли потрескалась коростой,
Землетрясенье раскроило мир;
Сместились горы, острова, и звезды
На землю стали падать, как инжир.

Вот белый конь, и огненный, и черный,
И бледный конь несут нам жизнь и смерть.
Пшеница затерялась в травах сорных,
Все – хаос, свистопляска, круговерть...

Не избежать преступникам расплаты,
Не смыть следов и не стереть улик.
И вот я вижу: брат идет на брата,
И День Господень страшен и велик.

И раскололась бездна – дым, дым, дым...
И саранча из дыма повалила,
Терзала, жалила, и норов был крутым,
И нападала спереди и с тыла...

И ангел сильный с облаков сошел,
На море опирался и на сушу.
На море опирался – как на стол,
Поныне образ леденит мне душу...

И станет он Судьей делам неправым,
И это так же точно, как восход;
И он сразится с Дьяволом лукавым
И победит, и в цепи закует.

А Дьявол – огнедышащий дракон,
И битва Бога будет нашей битвой.
Да, это будет наш Армагеддон,
Поддержка наша – вера и молитвы.

Так Сатана, заклятый враг людей,
Низвергнут будет на тысячелетье.
Любовью искупляющей своей
Спаситель на любовь твою ответит.

Его животворящая любовь
Нас осенит всевышней благодатью.
Он слезы нам утрет и снимет боль,
Раскроет нам объятья, словно братьям.

Он свиток – Книгу жизни – развернет,
Кто там записан, тот получит вечность,
Кого там нет, вторую смерть найдет,
Сгорит в огне геенны, словно свечка.

Наточенному с двух сторон мечу
Найдется примененье и призванье.
«Кто не раскается, того я навещу
И уберу светильник в час нежданный».

Он бережно возделывал свой сад
И ждет теперь, когда наступит осень.
И гроздьями созревший виноград
В давильню гнева Божьего он бросит.

Все, что сказал он, истина, - поверьте.
Пустыни перекроит он в сады.
И с той поры не будет больше смерти,
Не будет горя, старости, беды.

Да, будет Суд. Большой, вселенский Суд.
Бесчестные людишки, трепещите!
В ушко иголки не войдет верблюд.
Поступок каждый взвешен и посчитан.

Я говорю вам – час не за горами.
Он обещал. Он – Бог. И он придет.
Всех нечестивцев скрутит в рог бараний,
Печатью обособит свой Народ.

Он побеждает все, но не безверье,
Безверья не прощает никому.
Смотрите! Он стучится в ваши двери.
Он к вам пришел – откройте же ему!

Пусть слышит каждый, кто имеет уши,
Все люди будут – как одна семья.
И человеку будет мир послушен,
И небо новое, и новая земля.

Ночь в Гефсиманском саду

Как ночь обворожительно тепла!
Глазасты звезды и сверчки горласты.
Все треволненья кажутся балластом;
В душе для них – ни ниши, ни дупла.

Как ночь обворожительно светла!
Она способна сделать мир добрее.
Печаль-тоска поникла, присмирела,
Надрывно попрощалась и ушла.

Как ночь обворожительно нежна!
В ней пьяный, пряный аромат цветенья.
В душе растет томленье и смятенье.
Ах, как мечта важна и как нужна!

Как ночь обворожительно чиста!
И даже на луне не видно пятен.
И жизнь моя устала ждать распятья.
Я научусь читать ее «с листа».

Как эта ночь пронзительно тиха!
Она не верит в завтра и страданья.
Но это завтра все равно настанет:
Его разбудят крики петуха.

Как ночь обворожительно светла!
Она уйдет – мгновенье за мгновеньем.
В ней – благодать, любовь, благословенье...
Как хорошо, что эта ночь – была.

Песнь Песней

Я помню день распятья Твоего.
Ты умирал, по швам трещало небо.
Я был растерян, я не мог поверить,
Что это происходит наяву.
Ты умирал – на радость фарисеям.
Они уже вздыхали облегченно,
И их глаза горели торжеством.
Ты им простил, Ты – Бог. А я не смог.

Я видел Воскресение Твое.
Был понедельник. Был валун отвален,
И стражники гробницы разбежались.
Вот он, Твой саван. Да ведь он же пуст!
Я был растерян. Я не знал, что думать.
Два ангела в одеждах белоснежных
Меня спросили: «Почему ты здесь?
Живого Бога ищешь среди мертвых?
Ты ищешь Бога? – Он среди живых.
Он – в твоем сердце. Там ищи Его».

Я видел вознесение Твое.
Ты восходил на небо – тихо, плавно,
Ты восходил – с простертыми руками,
И растворяясь в белых облаках,
Ты удалялся в высшую обитель.
Ты возносился. Несколько мгновений
Тебя от нас скрывали облака.
Как быстро пролетели сорок дней!
Два ангела в одеждах белоснежных
Сказали мне, что Ты еще вернешься.
Вернешься – и отменишь боль и смерть.

Я верю в возвращение Твое.
В Твое Пришествие и в обновленье мира.
В Твой правый, для неправых - Страшный Суд.
В Твой Высший Суд, мы так его заждались!
И в торжество добра, в Твою победу
Над Дьяволом, над подлостью и ложью.
И в Небо Новое над Новою Землей.

Без этой веры жизнь моя – не жизнь.
Без этой веры мне не жить. Не жить.

Вавилон

Не нужно было топать в Вавилон,
Не нужно было строить эту башню.
Все рухнуло. Нам вспомнить даже страшно
Про Божий гнев. Ужасен в гневе Он.

Мы жили – не тужили. А теперь?
Все перессорились, всем стало не до смеха.
Досталось на орехи неумехам.
Не осознать масштаба всех потерь.

Ведь был один, понятный всем язык.
И были мы сплоченны и едины.
И мнилось нам, что мы непобедимы,
Что человек всесилен и велик.

Не нужно было тратить столько сил
И строить башню – будь она неладна.
Она светилась в сумерках закатных,
Светилом стала средь других светил.

Мы не стреляли в небо – что за бред?
Напраслина! Кому так врать приспело?
Кровь ангелов не брызгала на стрелы.
Навет и ложь, и жалкий трафарет.

Мы дали маху. Здесь двух мнений нет.
Самонадеянность всегда плохой советник.
Но память освещает облик светлый,
Высокий, статный, гордый силуэт.

Стремились к славе. Нас пьянила спесь.
Он осадил нас с нашею гордыней.
Поставил нас на место, и отныне
Руины, прах и пыль остались здесь.

Меж небом и столпом исчез рубеж.
Столп – наша башня, крепость и обитель.
Иначе рассудил Господь-ревнитель.
Он счел наш план за вызов и мятеж.

Мы лишь мирили Запад и Восток.
Наш столп дышал величьем несказанным.
Неадекватным было наказанье:
Рассеял нас по свету, как песок.

Нас отхлестал за здорово живешь.
Мечта парила, распластала крылья...
И все же, что бы там ни говорили,
Наш план был удивительно хорош!..

Самсон и Далила

Самсон! Ты не случайно избран Богом.
Не расплескай свой дар!
Избранников Бог судит очень строго.
Не жизнь – сплошной кошмар.

Самсон! Ты – господин великой силы –
И жалкий раб страстей.
Кто сунется к бесстрашному верзиле -
Не соберет костей.

Коварство, ложь в любви ненастоящей,
Ну кто ее поймет!
Ах, роковая женщина, ты слаще,
Чем патока и мед.

В который раз любовь тебя скосила!
Судьба всегда права.
И томный, волоокий взгляд Далилы
Сильней любого льва.

Самсон! Самсон! Ну сколько раз ты можешь
На грабли наступать!
Отравлено супружеское ложе,
Ликует вражья рать.

Враги тебя еще не ослепили,
Но ты уже слепой.
Ну как ты мог довериться Далиле,
Вражине вековой!

Дилеммой неделимой наделила
Любовь – и вновь пролет...
Иди, Самсон, тебя зовет Далила,
Судьба и смерть зовет...

Саул и Давид

Поиграй мне на арфе, Давид!
Пусть душа отдохнет – исстрадалась.
Я смертельно устал, все болит.
Как подкралась проклятая старость!

(Знаю, знаю - ты козни плетешь.
Возомнил себя Божьим Сосудом.
Мне бы встать, мне б унять эту дрожь...
Ну откуда ты взялся? Откуда?)

Поиграй мне на арфе, Давид!
Ты чудесно врачуешь мне душу.
Сколько горечи, сколько обид!
Растряси мою душу, как грушу.

(Хочешь трон у меня отобрать?
Обобрать меня хочешь, паскуда?
Ты пришел – и ушла благодать.
Ну откуда ты взялся? Откуда?)

Поиграй мне на арфе, Давид!
Ты умеешь лечить мои раны.
Ты не верь, что ты будешь убит.
Даже слышать такое мне странно.

(Тихой сапой в доверье вошел.
Плохо кончишь, - мальчишка, заморыш!
Спишь и видишь мой царский престол.
Всюду хаешь меня и позоришь).

Поиграй мне на арфе, сынок!
Твои песни несут утешенье.
Вне себя я. Совсем изнемог.
Бог забыл меня. Сделал мишенью.

(Ты затмил меня славой своей.
О тебе уже песни слагают.
Ищешь смерти моей, лиходей?
Будет смерть у тебя – и лихая).

(На кого посягаешь, сморчок!
Я – Саул, я – помазанник Бога.
Я поймаю тебя на крючок,
Простачок мой, бычок мой безрогий).

Спой мне песню, Давид, мой сынок!
Мой спаситель, герой, избавитель.
Вне себя я. Совсем изнемог.
Ты таких разнесчастных не видел.

(Выкрал славу и дочь, что теперь?
Так ты можешь украсть и корону.
Ты пришел – и не счесть мне потерь.
Ты – мой враг, но тебя я не трону).

Поиграй мне, сынок, поиграй.
Жизнь и смерть моя, ад мой и рай...

Исход из Египта

Нет, мы не просто встали и ушли:
Исход бродил и созревал в столетьях.
Четыре сотни лет мы не могли
Расправить плечи от ударов плети.

Трудились мы, не разгибая спин.
Вокруг – пески пустыни, бездорожье.
Здесь каждый смерд над нами господин.
Дорога – смерть, нам жизнь была дороже.

Гора Господня излучала свет;
Нас охватил благоговейный трепет.
Бог с Моисеем говорил и дал обет
Нас вывести из этого вертепа.

Жестокий и упрямый фараон
В бессильной злобе скрежетал зубами.
Не мог смириться с Божьей волей он,
И вот он снова гонится за нами.

Клубится пыль, все ближе фараон…
Мы в западне, в ущелье-коридоре.
Мы в западне. И смерть со всех сторон.
…И перед нами расступилось море…


***
Уповаю я только на Бога:
На кого мне еще уповать!
Я устал – отдохнуть бы немного!
Слишком жесткая эта кровать.

Неизбежность последнего мига –
Это тоже его благодать.
Моя жизнь – как закрытая книга.
Не постичь мне ее, не понять…