полностью реальный рассказ
Как остановить время? Не для того, чтобы исправить роковую ошибку или оплошность — речь сейчас не об этом. Остановить, чтобы подольше сохранить то, что тебя окружает. Чтобы продолжать общаться и разговаривать с теми людьми, которые дороги или интересны и с которыми уже не пообщаешься. Остановить можно машину, и поезд можно остановить, в случае необходимости. Но через какие-то жалкие для всемирной истории десятилетия ни от машины, ни даже от поездка, включая паровоз или тепловоз, - не останется и следа на этом свете. Они исчезнут с течением времени, как исчезает почти всё материальное. Материальное приходит и уходит, перетекает из одной материи в другую, а духовное вечно. К какой категории отнести время, если оно, с одной стороны представлено всем материальным, живым и неживым, что нас окружает, с другой — оно вечно, неостанавливаемо и непоколебимо, как самый сильный дух? Увы, время не остановишь, поэтому нужно подольше сохранять всё, чем оно представлено.
Дома олицетворяют эпоху, в которую были построены. Старые здания — жилые и административные, роскошные и убогие, театры и предприятия — признаки уходящего времени. Рано или поздно они уступят место другим зданиям, которые могут быть не такими красивыми и ценными — но это на любителя. А люди олицетворяют время, пожалуй, объективнее, чем любые постройки. Люди могут говорить и рассказывать. Люди и здания — самые сильные объекты времени. Остальное: монеты, банкноты, газеты, картины, мебель, одежда, предметы - хоть и олицетворяют свою эпоху — но являются лишь приложением к людям и домам.
В большом городе Харькове есть улица Клочковская, которая когда - то была очень оживленной, шумной, торговой и жилой. Так как проходила она параллельно центральной улице Сумской, то являлась одной из ключевых улиц города, с трамвайными путями практически на всём её протяжении. Она и сейчас проходит параллельно Сумской, а дальше — параллельно проспекту Ленина, ставшим недавно проспектом Науки. Пролегает Клочковская между центром и речкой Лопань — месторасположение, естественно, осталось неизменным. Но от былой живости Клочковской не осталось и следа. Трамвай по той её части, которая составляла саму основу Клочковской — давно не ходит, от рельсов и следа не осталось. Дома, в которых жили люди, работали магазины и буфеты, практически все снесли ещё во времена СССР. Давно убрали Павловский базар. Школ и училищ не осталось, Пешеходов мало. Не улица — дорога для машин. Тем ценнее для настоящих харьковчан оставшиеся её клочки (улица не зря так называется) - молчаливые свидетели века XIX и XX. А их, как назло, так мало...Пальцев одной руки достаточно, чтобы пересчитать.
Над остатками Клочковской, представленными домами № 3 и № 5 возвышается на холме с одной стороны Покровский мужской монастырь, с другой, через речку — находится Благовещенский Кафедральный Собор. И сами дома на Клочковской 5 и 3 возвышаются со стороны речки, потому что относительно высокие — пятиэтажные. Пока возвышаются...На Клочковской и не такие дома сносили. Целыми кварталами.
Со стороны Клочковской, с фасадной части, строения по этому адресу имеют два этажа. Фасад дома № 3 более вычурный, дома № 5 — попроще. В доме № 3 имеются обитатели и арендаторы (в той его части, что на самой Клочковской), в доме № 5 — не имеются.
О большинстве харьковских улиц можно писать целые романы. Улицы — это дома. А дома — это значит — люди, ибо дом без людей — как тело без души. Дома строят люди для своих нужд — для жилья или для дела. А когда дома становятся людям не нужны — они пустеют и, как правило, быстро заканчивают своё земное существование. Если дома сносят принудительно (а именно так снесли практически всю Клочковскую в 1980-90-2000 годах) — это, как-то, неправильно. Нет домов — улица превращается в шоссе с однообразной обочиной. Конечно: люди нуждаются в улучшении жилищных условий, старые дома становятся аварийными, условий в них нет. Но эти дома в массе своей — неповторимы. Расселить людей по максимуму, провести воду и канализацию, вернутся к той наполняемости домов и квартир в них, на какую они и были рассчитаны, когда строились в минувшие века — разве это был не выход, чтобы сохранить неповторимый исторический облик города? Ну, что уже говорить о том, чего не вернёшь...
Мимо домов № 5 и № 3 я ходил всю свою жизнь. И со стороны речки, и по улице. Особого интереса они у меня не вызывали, пока были обитаемыми. Знал, что Клочковская, 5 — это какое-то ПТУ, а Клочковская, 3 — вроде, как жилой дом с какими-то организациями. По окнам дома № 5 со стороны Благовещенского Собора у меня создавалось впечатление, что там не только училище, но на каких-то этажах жилые квартиры. Потом, в 1990-х, на Клочковской, 3 открылся «Банк торгового сотрудничества». У организации, которой я занимался, в этом банке был счет, поэтому я это здание посещал неоднократно. Банк располагался со стороны речки. Квартиры в доме № 3 к 2000-м годам расселили, банк сменил название и владельца.
Пятиэтажные дома № 3 и № 5, которые выходят к речке, на небольшую такую, в основном пешеходную, набережную, - имеют один и тот же адрес, что и двухэтажные дома на улице Клочковской. И там, и там — фасадная часть. Адрес один, комплекс как бы состоит из двух сообщающихся домов, образующих общие дворы.
Так как я более-менее знал что находится на Клочковской, 3, то к этому дому я относился довольно спокойно. Дом по адресу Клочковская, 5 манил меня своей неизвестностью. Никаких табличек нигде на нём не было, двери были закрыты, движения не наблюдалось.
В начале XXI века на Клочковской, на месте снесённых в 1980-х 2-4 этажных домов № 11-19, построили большой продовольственный супермаркет «Билла». Лет пятнадцать до того на месте домов был просто пустырь, в конце 1990-х началось какое-то движение.
Так как жил я неподалёку и был молод — с друзьями на набережной возле «Биллы» нередко мы попивали пиво до самой ночи. В любую погоду. Не мы одни — таких товарищей было много. Число любителей пить пиво на набережной возле «Биллы» на Клочковской подуменьшилось только когда пиво на улицах пить запретили и милиция, ещё не ставшая «полицией» начала мешать культурному отдыху пиволюбов.
Нередко стояли мы на набережной в орбите этого самого дома № 5. Смотрел я на него и гадал — что в нём? Квартиры или ПТУшные аудитории? Заброшенный он или обитаемый? Когда в нём горел свет, а горел он там все время — больших вопросов не было. Значит в доме есть люди и он не пустой. Не те люди, которых именуют бомжами, а посерьёзнее. Я был от этого факта спокоен, хотя домом интересовался и попасть в него был не против. Но усилий к этому не прикладывал и попыток не делал. Может я и видел ещё табличку «Училище № 2» со стороны Клочковской, но, очевидно, не представлял, что пятиэтажный и двухэтажный дома — один комплекс?
Давно ушли те дни, когда практически беззаботно пилось пиво, исчезли вместе с молодостью. Пива, конечно, меньше не стало, но как-то уже не тянет пить его, особенно на улице. Другая жизнь, другие заботы: дети, дела...Не пивом единым жив человек, в конце концов.
Но возле этих двух домов на Клочковской я проходить, конечно, не перестал, как не перестал ходить к себе домой, на улицу Карла Маркса, ныне опять ставшую Благовещенской. И в «Биллу» продолжал ходить периодически, несмотря на то, что неподалёку открылся другой популярный супермаркет с ценами пониже...Что-то в этой «Билле» такое было, наверное.
Очень любил, особенно в хорошую погоду, проходить по набережной напротив Собора. И к дому присматривался внимательно.
Свет в некоторых окнах дома № 5 со стороны набережной иногда горел. Но в последние года три свет в этих окнах гореть перестал. Однако шторы за окнами продолжали висеть, все стёкла были целыми, а вход в здание был надёжно закрыт.
На первом этаже этого дома, за массивной и грубой металлической дверью голубого цвета работал «музыкальный» магазин. Торговал разными принадлежностями, имеющими прямое отношение к музыкальному искусству: инструментами, аппаратурой и сопутствующими товарами. Не помню, чтобы мне доводилось в него заходить. Возможно, и заглядывал. Но где-то с 2015 года двери магазина были постоянно закрыты и на них висело объявление, что «магазин музыкальных товаров переехал по новому адресу» такому-то...Это меня опечалило — я понял, что жизнь из большого здания на Клочковской, 5 окончательно исчезла. Дом же рядом, который № 3, напротив — был весьма живой, особенно со стороны Клочковской: магазин, агентство недвижимости, какие-то курсы, обучение стриптизу и танцам на шесте...Но меня тянуло в дом рядом, в котором признаков жизни не прослеживалось. Ни со стороны Клочковской, ни со стороны набережной.
Однако, по зданию было понятно, что его охраняют. Ни одно из многочисленных окон не зияло разбитым стеклом. Хотя и ни одного пластикового окна в этом доме не было: очевидно, не успели поставить. Деревянные рамы не были свежепокрашенными. Но зато были целыми. И за ними, казалось, какие-то уютные комнаты. Шторы и занавески ведь присутствовали.
Постепенно, путём внимательного осмотра, я выяснил, где находится предполагаемый сторож здания. Второй этаж со стороны речки, крайняя комната. Очевидно, что когда-то там был балкончик. Осталось окно и балконная дверь, на которую со стороны улицы была приделана уже ржавеющая решетка. Так вот дверь за этой решеткой иногда летом была открыта. Ветер раскачивал желтые занавески. Дверь то открывали, то закрывали. Внутри смутно просматривалась комната.
Не мог же я стать под этими окнами и звать непонятно кого непонятно откуда? Хотя, иногда хотелось даже таким способом приблизится к этому дому. Но, наверное, когда я уже морально готов был это сделать — нужная дверь бывшего балкона оказывалась, почему-то, закрытой.
13 января 2017 года, я шел с улицы, вновь ставшей Благовещенской, на работу — на площадь Конституции. Этот день, когда вечером отмечается Старый новый год, был умеренно морозным и снежным. Снег уже не падал, но лежал в изобилии. Я пересёк мост через речку и вышел на Клочковскую. Выйдя к лестнице Монастырского спуска, привычно оглянулся на дома № 5 и № 3. И тут увидел, что дверь дома по Клочковской, 5 открыта со стороны улицы. И возле этой двери какой-то мужчина лопатой разгребает снег. То, что он имеет прямое отношение к интересующему меня зданию — было очевидно. Я не поленился повернуть обратно.
Приблизился к мужчине. Даже немного смутился от такой неожиданности — я был на пороге того, что одна моя маленькая, скромная, но многолетняя мечта может сбыться....
- Здравствуйте!
- Добрый день, - мужчина, довольно не молодой, прекратил разгребать снег.
- Скажите, Вы охранник этого здания?
- Ну да, охраняю...
- Понимаете, я, как бы, краевед. Меня такие дома очень интересуют. И этот очень интересует. Вот моя визитка, - я протянул ему свою визитку, в которой, конечно, интерес к старым домам не был отражен, - Можете организовать мне небольшую экскурсию по этому зданию, показать его, на взаимовыгодной основе? Я отблагодарю.
Мужчина смотрел на меня взглядом, которым обычно многие смотрят на незнакомого человека, который к ним обращается с каким-то предложением.
- А что в нём смотреть? Оно разрушается.....
В тоне его абсолютно не было отказа.
- Вот я и хочу успеть, пока оно не разрушится.
- Хорошо. Когда?
- Давайте не будем откладывать дело в долгий ящик. Может сегодня....
- Да можем прямо сейчас.
Предложение было хорошим, но настолько неожиданным, что я оказался к нему не совсем готов. Работа мне ведь дорога в какой-то степени. И не из-за зарплаты вовсе. Но это как, знаете: годами посматриваешь на какую-то девушку, мечтаешь с неё заняться сексом, но это всё только мечты. И вдруг, как-то неожиданно она тебе говорит: «Давай, я вижу, что ты меня хочешь. Пойдём займёмся этим прямо сейчас!». А тебе срочно куда-то надо, может быть ребёнка из садика забрать, может с кем-то встретится....Но тут я столько лет ждал, что подождать ещё несколько часов — вполне приемлемо: дом и встретившийся мне сторож — не девушка с её сиюминутными порывами, они никуда так быстро не денутся и не передумают.
- Можно и сейчас, но я как-то не так не планировал. Иду на работу. Как, кстати, Вас зовут?
- Меня — Дмитрий Григорьевич.
- Очень приятно, ну, меня Сергей, там на визитке написано.
- Да, вижу, - охранник дома ещё раз взглянул на визитку, - Сергей Владимирович.
- Дмитрий Григорьевич, предлагаю сегодня, но позже.
- Только не вечером: темнеет рано, а в этом здании света нет.
- Плохо, но я так и думал: вижу, в окнах свет не горит.
- Отключили. Надо когда светло.
- Давайте в пол второго. У меня, как бы, перерыв. Думаю, больше часа у нас экскурсия по дому не займёт, так что до темноты успеем.
- Хорошо. Буду ждать в 13:30.
Я взял телефон Дмитрия Григорьевича и несколько окрылённый пошел на работу. Никому не рассказывал о планируемом посещении. Заранее попил за рабочим столом чай с бутербродом и после часа, что-то сказав директору по поводу предстоящего отсутствия, отправился на Клочковскую № 5.
Дмитрий Григорьевич ждал меня: дверь была открыта. Как же я мечтал увидеть её открытой и зайти во внутрь. Пожалуйста: всё открыто, теперь могу зайти.
На улице был мороз, хрустел снег.
- Ну, заходи, что только тут интересного?....Не знаю....
- Сам дом интересен.
Я переступил порог старого двухэтажного дома. Плиточный пол внутри за прошедшие годы оказался уже чуть ниже уровня тротуара. Передо мной была небольшая, но солидная лестница в несколько ступеней, от которой симметрично справа и слева вниз, очевидно, в подвал, вели два деревянных пролёта. И внизу был лёд — где-то с третьей ступени подвал был затоплен.
Да, на улице было холодно, но, по ощущениям, в этом доме было ещё холоднее. Разве что ветра не было. Я поднялся по ступеням и оказался в холле. Везде был порядок. Аккуратная будка вахтера — деревянный низ и верхняя половина из оргстекла (таких будок раньше было много: в организациях, на станциях метрополитена) — встречала посетителей и здесь. Но вахтера в ней не было — стоял стул, утеплённый каким-то покрывалом, телефонный аппарат, какие-то ещё атрибуты. Дверь в будку была закрыта. Справа от будки и от входа была просторная светлая комната. В ней находились шифоньеры, несколько парт и столов, стулья. На полу лежали старые аккуратные дорожки, стояло два портрета Тараса Шевченко, репродукции популярных картин, стенд, демонстрирующий некоторую эволюцию телефонных аппаратов: от старых советских годов 1950-х до мобильных телефонов.
- Это было училище связи, - сказал Дмитрий Григорьевич, - а здесь — комната приёмной комиссии.
- Я читал, что это было ПТУ 2, готовило связистов.
- Да.
- Это всё здание училища? Думал, здесь были квартиры.
- Нет. Может до войны были.. Здесь училище связи с 1943 года.
- А когда закрылось?
- Да как трубы лопнули. В 2009-м. Тимошенко ещё была премьер-министром. Даже ей писали, чтобы денег дали на ремонт труб.
- Не дали?
- Конечно. Там насчитали миллион гривен.
Чтобы добавить оптимизма и продемонстрировать, что экскурсия будет оплачена, я протянул Дмитрию Григорьевичу желтую купюру с Тарасом Шевченко. Он сделал вид, что немного смущен:
- Может лучше выпьем вместе? - предложил он, взяв сотенную.
- Одно другому не мешает, - ответил я, понимая, что дело пойдёт, и это первый визит сюда, но далеко не последний.
Тогда ещё дорабатывал свои последние дни супермаркет «Билла». Я пожалел, что не предусмотрел такого развития событий (а как его предусмотришь: не ясновидец, ведь?) и не принёс народного напитка, что сэкономило бы мне деньги на основательно подорожавшее спиртное.
- Не вопрос: я сейчас схожу в «Биллу». Водку или коньяк?
- Да на хрена коньяк — он дорогой.
- Понял, скоро буду.
И я покинул холодный дом, чтобы в течение получаса вновь в него вернуться.
Вернулся с пакетом, взяв приличную закуску. В ожидании обеда, экскурсия пошла хорошо, познавательно. Мне был показан актовый зал на втором этаже. Паркет, покрашенный красной краской стал блеклым и пыльным. Стояли десятки стульев, на сцене - два пианино «Украина», одно из которых было в довольно приличном состоянии. Мебели было немало: шкафы, столы, стулья, металлические ящики наподобие сейфов. Возле актового зала находилась библиотека, но она, увы, к моему огромному сожалению, оказалась закрытой. Дмитрий Григорьевич объяснил, что имеется библиотекарша, которая иногда даже сюда приходит. Ключи у неё, какие-то фонды там остались. Рядом с библиотекой одно окно представляло из себя треснутый витраж с портретом Тараса Шевченко и годами его жизни с ошибочкой в десять лет.
Далее мы перешли из двухэтажного здания в пятиэтажное. Посмотрели крыло, где когда-то располагался музей 53-й армии. В огромном зале было пусто, в комнатах — кипы фотографий 1970-80-х годов. В основном ветераны....
Всё свидетельствовало о былом величии и основательности находившегося здесь училища связи № 2. И о культурно-исторической работе в нём.
Дмитрий Григорьевич оказался майором, служившем в войсках ПВО. В отставку он ушел ещё в далёком 1987 году. Сколько же лет этому бодрому старцу? Оказалось, что в этом году будет 80! Но он и на 70 не сильно выглядит. Про себя я стал именовать его «майором» - он ведь им и был. После армии он остался на всю жизнь офицером, привыкшим служить — 33 года армейской службы не прошли зря. После армии майор вернулся в Харьков, к матери. Перевез сюда семью, а последним местом его службы был Минск. И сейчас майор сожалел, что не остался в Белоруссии, где военные пенсионеры имеют достойное содержание.
Первые минуты майор был немногословен. Но чувствовалось, что общий язык скоро будет найден, несмотря на приличную разницу в возрасте. Дмитрий Григорьевич рассказал, что второе крыло здания закрыто и опечатано, потому что там «хранится аппаратура» - телетайпы и что-то подобное.
Мы вышли на второй этаж корпуса пятиэтажного здания, окна которого выходили на речку и Благовещенский Собор. Но стёкла сейчас были заледеневшими. На этом этаже обитало когда-то руководство училища. Приемная, кабинет директора, заместителя — там осталась некоторая мебель, сейфы, висели люстры, не дающие света. Разбросаны были фотографии. Дальше был кабинет, в котором, при жизни училища, находился сам Дмитрий Григорьевич — он был замом по АХЧ. В его кабинете всё было нетронутым. Только уже после закрытия училища он выбрал для своего нахождения другой кабинет — в углу. Небольшую, довольно уютную комнату, - именно к ней относилась балконная дверь за ржавой решеткой, которую я ранее иногда видел открытой. Все стены коридоров, по которым мы шли, были украшены стендами: ветераны училища, спортивные достижения, выдающиеся выпускники, среди которых выделялся Юрий Богатиков и некоторая другая информация. Дефицит освещения в коридоре мешал изучить стенды повнимательнее. В конце административного корпуса находилась (когда-то) бухгалтерия. Она располагалась за массивной решетчатой дверью, закрытой на замок. По словам майора там хранились тоже какие-то материальные ценности.
Конечно, сам факт попадания в это здание меня уже впечатлил. Через окна я рассматривал внутренний двор, который, как я и предполагал, оказался полностью замкнутым — обозревать его с улицы можно было только с использованием беспилотника. Я брал в руки сырые фотографии, что-то ещё — майор говорил: «нравиться — забирай». Я прихватил некоторые фотографии из культурной жизни училища связи.
Двухэтажное здание было построено в конце XIX века, а остальной корпус, выходящий к речке, построен был в 1913 году, как Купеческая гостиница. Весь этот комплекс до революции принадлежал одному хозяину. Училищем связи эти здания стали, как майор и сказал, в 1943 году, после освобождения Харькова от немцев.
Мы посмотрели еще третий этаж, возможно, оперативно заглянули на 4 и 5 этажи. Более основательному обходу помещений мешала окружающая среда: казалось, в доме было холоднее, чем на улице. Будто в холодильник попал.
Майор рассказал, что здание не отапливается уже семь лет. Отсутствие батарей на своих местах придавало печальной уверенности, что эти замерзшие стены уже не узнают тепла. Кто-то не стал ждать с моря погоды и чугунные батареи, очевидно, отправились в пункт приёма металла. После аварии с отоплением была отключена вода, канализация - и функционирование училища прекратилось. В здании еще несколько лет оставалась администрация, затем училище реорганизовали, т. е., ликвидировали, а само здание передали на баланс ПТУ № 1, что на Комсомольском Шоссе. Новое руководство ремонтом здания не занималось, коммуникации не восстанавливало, но забирало себе всё, что считало нужным. Ведь, оказалось, что в этом здании была своя АТС! Но после отключения света она была разобрана и отправилась на встречу с ранее демонтированными батареями.
Свет отключили в здании три года назад — не было необходимости (или желания, или возможности) за него платить. Но на первом этаже ещё функционировал «музыкальный» магазин. У него был свой подвод света. Но год назад эти арендаторы съехали. Из всех жизненный благ в здании оставался стационарный телефон. Однако, в начале осени 2016 года и он приказал долго жить — якобы, при ремонте улицы Клочковской повредили кабель. Восстанавливать никто не стал — даже более серьёзные соседи на Клочковской, 7 — и те без телефона остались. Что же теперь, из-за нескольких абонентов заново асфальт переукладывать?
И во всём огромном здании остался коллектив сторожей под руководством 80-летнего отставного майора. Точнее, сторожем был только он — остальные три дамы от 50 до 60 с лишним лет — сторожихи. Так и дежурили они сутки-трое. Как я вскоре понял — сутки никто не дежурил. Чтобы пробыть в здании хотя бы три часа зимой и без последствий для здоровья — надо ещё немалый запас прочности в организме иметь.
В итоге, ограничив ознакомительную экскурсию необходимым минимумом, я обосновался с майором в его комнате. Всё было в ней: столы, стулья, сервант, диванчик. Последний атрибут мебели использовался только летом. Зимой на него можно было лечь, только если решил пойти вслед за героиней поэмы Некрасова «Мороз — Красный нос».
Мы приступили к трапезе и приняли «за знакомство». К третьей стопке водка в рюмках стала немного вязкой. Пар с носа и рта шел, как у загнанных лошадей. Майор рассказал, что был у него друг Олег. «Молодой ещё — до 70 не дожил». В прошлом году он умер. Этот Олег приходил к нему в уютное заброшенное здание и вместе они, естественно, выпивали. Олег был гражданским, работал где-то в охране. В нетрезвом виде упал с лестницы, но не в здании у майора, а на своей работе), сломал что-то, возможно — шейку бедра. Может другую кость. Но, по словам майора, ему сделали операцию и поставили искусственный сустав. Конечно, из самых дешевых вариантов. Он пострадал, помучился — и умер. Для майора это была весомая потеря. Потом, он, несколько раз, оговаривался, называя меня «Олегом», особенно в первые недели знакомства.
Майор был человеком исполнительным, и если было приказано сидеть без света — рубильник не включал, переноски от соседей не использовал. Не использовал ни в коем случае и источники открытого огня — газовые горелки, сухой спирт, керосинки. Чай брал в термосе. Но через несколько часов чай терял температуру — такая холодовая нагрузка и на свойствах термоса отражается.
Память у майора была хорошая, глаза голубые и ясные. По словам врачей — ясные глаза — признак того, что и с мозгом все нормально, несмотря на возраст. Зрение было завидным — газеты и книги он читал без очков. Я у него, вообще, очки не встречал. Майор рассказывал часто об армии, называя своих сослуживцем по фамилиям и именам, он помнил всё, что было в его жизни много лет назад. Конечно, я спрашивал его об училище связи и он, в принципе, удовлетворял моё любопытство.
Дмитрий Григорьевич пришел работать в ПТУ-2, как я понял с его слов, на рубеже 1990-х и 2000-х. До этого, после армейской службы, трудился на спортивных объектах, также работал замом по АХЧ в харьковском футбольном клубе «Металлист», когда директором клуба был Дмитрий Захарович Дроздник, т. е. в середине 1990-х. Об этом Дрозднике майор отзывался очень хорошо. Но, конечно, не в первую нашу беседу, а попозже. Когда поведал мне, как Дроздника посадили в СИЗО в 1996-м, рассказал, как и его таскали, ибо дело было о растратах футбольного клуба. Но «закрыть» майора не удалось, вышел чистым и через какое-то время стал завхозом в этом училище.
Если бы майор повстречался мне в тёплое время года, то наши первые встречи не были бы столь короткими. Здание было просто какой-то гигантской крио сауной. А попытки согреться чаем или кофе тоже были неудачными — напитки быстро остывали. Поэтому осуждать майора (и меня вместе с ним) за употребление горячительных напитков — верх неэтичности.
Нос у майора тоже был знатным. Особенно в холода и после принятия расширяющих сосуды веществ. Я как-то не обращал внимания, но когда у майора, уже глубокой весной, побывал мой 6-ти летний сын — он деликатно (так, чтобы майор не слышал) сказал: «папа, смотри какой у него нос, как у Деда Мороза». «А попробуй посидеть в таком холодном доме», - ответил я.
Прошло, наверное, месяца полтора, не меньше, а то и два, прежде, чем я увидел майора без головного убора. До того он всё время был в вязанной шапочке. Холодно, ведь — в помещении тоже шапку нельзя было снимать — мороз и этикет — вещи плохо совместимые. А когда Дмитрий Григорьевич снял шапку, по-моему, собираясь вместе со мной уходить домой, т. е. снял, с целью переодеть на более парадную — я увидел, что у него идеально седая голова. Волосы у майора были достаточно густые для его возраста, без залысин. И равномерно седые, словно покрашенные в белый цвет.
На своих дежурствах Дмитрий Григорьевич всегда был идеально выбрит, кожа на его лице не была морщинистой. И если бы не тотальная седина — то и 60-ти лет ему мало кто дал бы. Ну, а без головного убора малознакомые люди майору могли дать лет за 60-т. Немного за 60-т....
Майор не курил, дружил со спортом, упражнялся гирей. В углу его нынешнего кабинета стояла 32-килограммовая гиря. Нередко он её поднимал. Как-то весной у меня прихватила спина — майор порекомендовал мне поработать с гирей, утверждая что со своим «радикулитом» он борется только с помощью гири. И помогает.
Майор очень любил футбол, утверждал, что всегда любил погонять мяч. Дома по телевизору он смотрел футбол постоянно. Но на темы футбола я с ним не сильно мог говорить — меня футбол особо не интересует. А вот на темы отечественной истории — сколько угодно.
Майор у отряда «сторожих» считался, как-бы, старшим. Он досконально знал каждый уголок этого здания, оставаясь в нём, как страж из прошлого. Некоторых охранниц он принимал на работу сам, будучи ещё заместителем директора училища. А теперь он сетовал, что встречу нового, 2017 года, даже с «бабами» совместно и не отметили. Он, якобы, предложил им, а они как-то не проявили активности. Это не удивительно: охранная команда здания бывшего училища вместе могла собраться только на собрание или из-за какого-нибудь ЧП. А так — они и не пересекались.
Мне довелось обходить пустующее здание несколько раз и каждый раз я находил в нём для себя что-то новое. Подвалы дома были подтоплены грунтовыми водами. Смрадная полуболотная и замёрзшая вода находилась (по словам Дмитрия Григорьевича) на уровне, где-то выше колена. За лето она должна была понемногу сходить. Были затоплены подвалы под двухэтажным домом, выходившем на Клочковскую, а подвалы под пятиэтажным зданием были затоплены где-то на две трети.
Вообще, некоторые помещения в доме на Клочковской, 5 выглядели так, будто время в них остановилось. Например, в одной комнате стоял не подъёмный, хоть и гипсовый, бюст Ленина. Кое-где обильно оставалась атрибутика и разные «мелочи» совдеповских времён.
Зима была в разгаре, но время скоротечно, потому весна уже не за горами. Дежурства Дмитрия Григорьевича проходили так: утром, около 9-ти он приезжал на службу, открывал здание, обходил его и начинал свою вахту. Сутки-трое, так, во всяком случае, должно было быть. Но в тех условиях, в которых далеко не каждый молодой нанаец или чукча выдержит, седовласый майор и его коллеги-дежурные, разменявшие седьмой десяток, просто приходили утром и уходили в обед. Майор, в силу ряда обстоятельств и с учётом его прежней должности в этом училище, являлся добросовестным и ответственным охранником. Он чистил снег во внутреннем дворе и на улице, регулярно обходил здание внутри и снаружи, проверяя возможные каналы проникновения посторонних лиц. Благодаря его работе, здание с улицы не выглядело пустующим. Повторюсь: ни одного разбитого стекла, шторы за окнами. Все лазейки для проникновения в дом не прошенных гостей «без определённого места жительства» были заделаны силами майора.
Вышло так, что дежурство Дмитрия Григорьевича выпало на 23 февраля. Это был четверг (если меня не подводит память и календарь за 2017 год). Я подготовился усерднее, чем обычно в плане крепкого напитка и закуски, а также скачал с ютуба «Марш советских танкистов» и песню «Несокрушимая и легендарная», и закинул то ли флешку, которую присоединил потом к телефону, то ли в сам телефон. Встретился с майором в районе обеда. Холод в пустом доме, как всегда был очень сильным. Мороз за стенами комнаты, мороз в самих старых стенах, мороз в самих комнатах. В таком климате я отметил с майором уже практически запрещённый киевскими властями «День советской армии». В прошлое ушла армия, в прошлое уходил сам праздник, историей становились кадровые офицеры той армии. И в лице майора передо мною была живая настоящая история. Не только армии (это, конечно, тоже интересный пласт, но не основной) — история самой ушедшей эпохи.
Мы принимали за армию и послушали этих два, заранее заготовленные мною музыкальных произведения. Но Дмитрий Григорьевич и без песен был настроен подобающе.
Понятно — он хвалил советское прошлое, советскую армию, в которой прошла его молодость и лучшие годы. Был недоволен развалом СССР и запретом коммунистов. Я так и не понял, состоял ли он в своё время в КПСС, но, по-моему, рассказывал, что состоял и «остался коммунистом». Майор, говорил, что он — «чистый хохол», то бишь, украинец, но «развод» Украины и России он совсем не приветствовал, а осуждал. К тому же жена у него была совершенно русской женщиной.
Я не спрашивал у майора его фамилию — зачем? Протоколов наших собраний мы не составляли. Но уже весной, наткнувшись в одной из комнат на какие-то старые приказы по училищу № 2, узнал, что его фамилия — Бондарь. Да, чисто украинская фамилия. Бондарь Дмитрий Григорьевич — приятный, здравый, интересный собеседник, исполнительный работник и просто хороший человек. Конечно, со своими особенностями. Как и все мы, впрочем...
Понимая скоротечность и переменчивость устраивающих тебя обстоятельств (те, которые тебя не устраивают, по закону подлости, могут всю жизнь преследовать), я старался не пропускать ни одного дежурства Дмитрия Григорьевича и посещал старое здание регулярно. Это было нелегко для печени, да и по финансам обременительно: закуска тоже не копейки стоит. Но меня это устраивало. И антураж, в виде большого пустующего дома, и майор, в качестве прожившего долгую и интересную жизнь опытного собеседника с хорошей памятью. Во взглядах и в оценке текущей ситуации у нас с майором оказалось совпадение — мы оба были очень консервативны.
В принципе, не обязательно было посещать майора в каждое его дежурство. Других дел у меня тоже хватало. Но как-то быстро регулярные походы к майору стали какими-то обязательными, причем, абсолютно добровольно с моей стороны.
Порой во время визитов к майору приходилось «справлять малую нужду». Ну, дело такое — природа. На втором этаже пятиэтажного здания был туалет, который, в то время, когда училище № 2 ещё вовсю функционировало, был предназначен для администрации. Теперь он был полузакрыт, подозреваю, что им не пользовались (воды ведь в доме нет), да и я сам в него ни разу не заходил. А вот под ним, в цокольном этаже, преодолев метров 10 тёмного коридора, можно было попасть в большой туалет, даже с тусклым окном под потолком, едва дающим свет. Окно выходило во двор, на уровне земли. В туалете том было несколько посадочных мест и одно вполне подходило для выполнения своих прямых функций — даже вода внизу была. Вот я его иногда и посещал.
- А в какой ты туалет ходил? - спросил как-то майор.
- Да в тот, в подвале — ответил я.
- Ох, так он же «бабский»!
- Да какое это значение имеет в заброшенном доме?
- В принципе, никакого, но бабы мои подумают, что это я к ним в туалет хожу.
- Они вряд-ли поймут, что туда кто-то в принципе ходит. Ладно: а мужской где?
- Мужской во дворе. Только он затоплен — там воды где-то с полметра. Да какая тебе разница — иди, вон, куда хочешь: хоть во двор, хоть где — комнат много. Под лестницу можно.
Однако я продолжал ходить в «бабский» - он был не затоплен, хотя сразу за ним в подвалах стояла вода. Нет, в мужской я, разумеется, тоже заглядывал. Он, реально, был поглубже, ниже уровня земли — полностью подвал без окон. Поэтому спускаться в него было желательно с фонариком. Я спускался. Да, затоплен. Выглядел он, как какой-то древний бассейн — потолок из полукруглых секций, ступени, во всю ширь комнаты, спускались прямо в воду. В замерзшую и грязную. Можно было туда ходить, но осторожно: чтобы не спуститься ниже нужной ступени и не «уйти» в это болото. А вообще, когда я туда спускался — меня посещали какие-то неприятные ощущения.
Майор говорил, что бабы в жизни должны знать своё место «за мужем». И слушать их не стоит. Но, как показало дальнейшее общение, в жизни майор был редким конформистом. Особенно в плане матриархата. Думаю, это очень помогало ему сохранять здоровье и способствовало долголетию. А женщин своих, жену и дочь, он слушал так же, как своего командира в армии.
Старое здание на Клочковской, 5, по состоянию на первую половину 2017 года, было представлено не только голыми стенами и крышей. Примерно в половине аудиторий сохранилась учебная мебель: столы, парты, стулья. Но от некоторых столов, увы, оставались уже только столешницы. В общем, почти как в арии Федора Шаляпина «люди гибнут за метал». Ну, не то, чтобы гибнут, но для поддержания штанов сдают понемногу.
Каждый раз, приходя к Дмитрию Григорьевичу, я покупал полутора литровую или литровую «баклажку» воды. Естественно, мы не выпивали и половины — когда как. К моему следующему приходу вода в полиэтиленовой таре была уже льдом. Я принёс к майору свой старый черный пуховик, который уже собирался выбрасывать — он здесь пригодился. Но всё равно было холодно и мы с майором ждали весны и лета. Но если у природы для наступления тепла препятствия отсутствуют, то у нас с майором ожидание того, что мы попьём пивка в этом здании летом - попали под угрозу.
Где-то в феврале, если не ошибаюсь, в субботу, я пришел к майору. Дмитрий Григорьевич оказался довольно озабоченным. Выяснилось, что на подмандатную ему территорию влезли бомжи. Или какой-то один представитель этой социальной группы. Проникли через дырку в бывшей двери со стороны речки. И направились прямиком в библиотеку, чтобы «зарядится» макулатурой. А там книги уже были связаны, так как их «инвентаризировали». Поэтому бомжу (или бомжам) было очень удобно — в закрытую библиотеку они влезли подставив стол — там стены первого зала не доставали до потолка полностью. Дело, видимо, было ночью, накануне дежурства майора, то есть не в его смену. Любителей макулатуры что-то напугало — они бросили пачки с книгами в коридоре, не успев их вынести. Что напугало — Бог его знает.
Дмитрий Григорьевич был крайне зол. Он обнаружил дыру — это оказалось не сложно: в деревянной стене на месте бывшего входа, справа от музыкального магазина. Заделал её, как мог (а где-то через пару недель покрасил забитую часть. Грязно-зелёная краска странновато смотрелась на густом красном фоне, но — какую нашел). Майор ругал бомжей, в сердцах обещал кинуть на них кирпич сверху, если бы узнал, кто эти злодеи... Он был уверен, что попутно у него украли и молоток с отвёрткой. Возможно....В общем, мы с майором нашли какие-то перчатки, он детально обошел здание. Решил, что воры ушли через ту же дыру, как и пришли.
- Ну это бомжи...Кто-же ещё? Вот надо тебе — чего лазить: подойди ко мне, попроси. Я бы тебе и так нашел, что сдать, чтобы на выпивку хватило, - говорил майор.
Между майором и сторожихами было решено «на верх» - в администрацию ПТУ о данном инциденте не докладывать. Но, как через пару месяцев оказалось, смысла в этом решении было немного...
Бомжи-бомжами, но традиций нарушать нельзя. Поэтому, пошли мы с майором в его кабинет перекусить. Дмитрий Григорьевич принимал крепкий прозрачный напиток в промёрзлом доме и ругал коварных бомжей (или одного бомжа) проникшего в не его смену на объект. Выпили мы достаточно, но пить — это дело такое: как в спорте. Не умеешь, не тренированный — не стоит и браться.
Весной от Дмитрия Григорьевича узнал я о готовящейся реорганизации училища. Историю роковых для ПТУ-2 перемен можно вкратце изложить так:
- В 2009 или в 2010 году, из-за отсутствия отопления, училище связи стало непригодным для учебы в холодное время года (а учеба у нас, в основном, в осенне-зимний период проходит, как известно). Но в теплое время года (в начале осени и в конце весны) занятия еще продолжались. Потом учеников перевели в другие училища близкого профиля.
Через несколько лет училище связи реорганизовали, путём слияния с ПТУ-1, что на Холодной Горе. И ПТУ-2 не стало, вообще. Ещё до реорганизации, понимая печальные перспективы, последний реальный директор училища связи с говорящей фамилией Пиколева и с именем Римма, выразительная (судя по увиденным фотографиям) дама в очках, ушла на другое место работы. По словам Дмитрия Григорьевича, именно его хотела она оставить директором на переходный период. Но он, как бы, категорически уперся, мотивируя отказ тем, что он не знает специфику работы. А тупо командовать мастерами, он, хоть и человек военный, не хотел, чтобы не наживать врагов. Так он мотивировал свой отказ. И директором стал кто-то другой. А он ещё побыл замом по АХЧ.
В 2011-14 годах здание на Клочковской, 5 постепенно пустело: исчезли ученики, потом мастера, дольше всех оставалась бухгалтерия и кое-кто из администрации. После того, как здание училища связи перешло в распоряжение ПТУ-1, не стало, вообще, никого. Только Дмитрий Григорьевич, но уже не в качестве заместителя директора, а в качестве сторожа. Хоть и заслуженного, но обычного сторожа. Так как в ПТУ-1 был свой заместитель директора по хозчасти.
В итоге, на Клочковской, 5 оставался только «музыкальный» магазин и в летнее время — «приёмная комиссия» (со стороны улицы), роль которой исполнял сам Дмитрий Григорьевич. Он открывал дверь двуэтажного здания, вывешивал плакаты, приглашающие на учёбу, встречал любопытных юношей и девушек и отправлял их на Комсомольское Шоссе, где, собственно, ПТУ-1 и располагалось. Потом отключили свет, а потом ещё съехал «музыкальный» магазин. В такой ситуации и попал я к майору в январе 2017 года.
Директора ПТУ-1 майор характеризовал, как «нормального мужика». У Дмитрия Григорьевича, правда, многие начальники мужского пола носили этот титул. Главное достоинство нового директора заключалось в том, что в дела дома на Клочковской, 5 он особо не лез и майора не напрягал.
Но такая ситуация подходила к завершению. В апреле 2017 года майор рассказал, что готовится новая реорганизация: ПТУ-1 уже не будет, оно сливается с училищем на Малопанасовской улице. Я, поначалу, обрадовался — это училище было в моём родном Ленинском (теперь Холодногорском) районе и я думал, что такой вариант не плох сам по себе.
Пришло тепло, весна 2017 - го вступила в свои права, но старые стены ещё не сильно прогрелись. Во многих местах дома № 5 из стен текла вода. Особенно в коридорах и на лестничных площадках. Кое-куда майор подставлял вёдра и клал тряпки. Во второй половине апреля зима показала суровый оскал своей агонии: на пару дней температура упала до минуса, повалил снег на уже появившуюся зелень, улицы укрылись плотной ледяной кашей и это было весьма необычно для нашего региона. Но в любую погоду я посещал майора.
Потеплело, но исчезла стабильность в размеренной студёной службе отставного майора.
У команды пожилых сторожей пустующего дома начались «производственные» проблемы. Оказалось, что руководство 1-го училища « в курсе» «визита» бомжей. Потом объявили, что директор училища на Малопанасовской, имеет весьма крутой нрав. .
Вдруг оказалось, что сторожам дома на Клочковской, 5 нельзя спать на рабочем месте. Они то и не спали, но спальная мебель у них была, значит, теоретически, спать могли. А новый директор, якобы сказал, что у него в училище охранники не спят и спальных мест для них не предусмотрено. Майор сразу убрал свою кровать из поля зрения. Но, непонятно, кому придёт в голову спать при минусовой температуре внутри здания? И майор не спал — его ложе дожидалось более тёплых времён.
Всем приходилось периодически слышать об эксплуатации детского труда. Слов нет — нехорошее явление. А эксплуатация стариков разве лучше? Да, в случае со сторожами здания училища, работа, казалось бы, не самая жесткая. Но это работа. Рискованная и некомфортная. Огромное пятиэтажное здание, без элементарных удобств, в котором зимой холоднее, чем на улице, в котором если кто-то влезет, то ни бабушка, ни дедушка и сделать ничего не смогут. Зато их самих могут кинуть в затопленный подвал — и вспоминай, как звали...
Не зря говориться: «что старе, что мале». Пожилые, как и дети: не в полной мере адекватны, физически слабы и доверчивы. Но у ребёнка всё лучшее в жизни ещё впереди, а у стариков — всё уже в прошлом. С малышами сюсюкаются, играют, никто никогда не скажет «жалкий малыш», а вот «жалкий старик» - сколько угодно. Но уж к майору и его «бабскому батальону» определение «жалкие старики» и в голову прийти не могло — команда сторожей с Клочковской, 5 выглядела довольно достойно.
Но тучи сгущались. Словно для майского грома...Как-то в начале мая проверили на дежурстве одну из коллег майора. Которую, по его словам, ещё он сам на работу принимал. Проверили в 23 часа. Её на месте, разумеется, не оказалось — и старушку уволили. Потом в 4 утра проверили майора — он на месте оказался, так как начал отбывать на работе полные сутки. После этой проверки Дмитрий Григорьевич немного расстроился, можно сказать: «психанул», поехал на Комсомольское Шоссе и написал заявление на увольнение с 1 июня 2017 года.
Об этом обстоятельстве я узнал по факту, во время очередного посещения Дмитрия Григорьевича в середине мая. И был этим чрезвычайно опечален. Если я просто привык к майору (что, несомненно, имело место) — это было поправимо: встречаться можно не только в заброшенном доме. А если привык к самому заброшенному дому, то это гораздо трагичнее. Но, скорее всего, имела место совокупность появившихся за короткий срок двух привычек: к зданию и его «коменданту». Я был уверен, что майор сросся с этим старым домом. И друг без друга — человек и дом - они уже не смогут. Дом — однозначно: оставшись без заботы майора будет вскоре разворован и превратится в живописный каркас-развалину. И майору будет скучно. Но вот он может, в отличии от пустующего дома, эту разлуку как-нибудь пережить?
Я пробовал неоднократно говорить с Дмитрием Григорьевичем, что горячиться не стоит. Но моих доводов по поводу поспешности заявления об увольнении майор не воспринимал. И мотивировал это тем, что всё-равно, с 19 июля его реорганизация — здание переходило в распоряжение новому центру профтехобучения, все сотрудники 1-го училища, по-любому, пишут заявление об увольнении с этой даты. Но почему майор не мог подождать каких-то семь недель?
Я майора не особо убедил, но дома жена и дочь убедили. На словах он как бы держал представительниц слабого пола в том месте, в котором предписывали лучшие патриархальные традиции. На деле было несколько иначе. Даже совсем иначе. Провели его женщины с ним беседу, - и майор поехал в новое училище на улицу Малопанасовскую, нашел нового директора и рассказал ему о том, что он погорячился. Директор в ситуацию вошел и майор переписал заявление. Теперь его должны были уволить с 19 июля. Как и всех остальных.
Не зная об этой приятной перемене, я пришел к майору, думая, что попадаю в здание в последний раз. Ведь накануне было известно, что с первого летнего дня Дмитрий Григорьевич свою многолетнюю службу прекращает. Последний день весны, 31 мая 2017 года. Накрыли стол — и тут от майора я узнал, что ему продлили срок службы в заброшенном здании ещё почти на полтора месяца — до 19 июля.
Солнце садилось, так как дело шло к 8 часам вечера. Красные отблески солнечных лучей отражались на лице майора. Лучи играли на красных щеках и на ещё более красном носе Дмитрия Григорьевича. Я был рад, что история получила продолжение ещё на несколько недель. И я смогу приходить в этот дом, быть причастным к последнему времени земного существования этих старых стен.
Эти несколько недель были довольно тёплыми — лето, как - никак, наступило. И в здании было хорошо. Дежурств майора я не пропускал, и это было логично — ведь я прекрасно понимал, что скоро такое времяпровождение закончится. И ни ты сам, ни Дмитрий Григорьевич, ни многие другие ничего не могут сделать, чтобы это продлить. Невозможно это: время властно над всеми процессами — его не остановить. И время идёт постоянно. Время уходит не уходя, но люди, дома, вещи уходят со временем безвозвратно. Так почему бы не насладится тем, что есть, пока оно есть?
Я помню прекрасно последний день дежурства майора. Он был солнечным и будним — среда, 18 июля. Мой товарищ по работе, сосед майора по улице Селянской, и, как оказалось, большой друг тестя Дмитрия Григорьевича, заехал вместе со мной на Клочковскую, 5. Посмотрел здание (он давно собирался это сделать). Потом он уехал на своём авто. А я остался с майором. Мы славно отужинали, опустошив по случаю последнего дня работы Дмитрия Григорьевича, парочку пузырей разного объёма. Говорили о том, о чём обычно: текущая политическая и экономическая ситуация, время прошлое и время настоящее — и т. д. и т.п.. Ну, о чем говорят мужчины, с определённым жизненным опытом — колоссальным и не особо.
В общем, несмотря на разговоры, и я, и майор, понимали, что в этом месте мы беседуем в последний раз. Майор не выглядел от этого факта опечаленным, меня же это совсем не радовало. Но я понимал, что как бы Дмитрий Григорьевич свои эмоции и чувства не скрывал, они у него явно имели место быть. Ведь в этом здании, в училище № 2, он пережил свои не самые худшие годы. Когда майор водил меня по зданию, то характеризовал каждую аудиторию и преподавателя. В одной аудитории они «бухали», в той — еще что-то, в той — что-то другое. Здесь жили его воспоминания. Практически 20 лет Клочковская, 5 была местом его работы. Причем, работы последней. Пусть пребывание уже не в должности заместителя директора училища, но в качестве сторожа, мерзнувшего в доме без тепла, света и воды, да ещё с чего-то требующим начальством, - майора основательно достало и он действительно, захотел отсюда уйти. Но и в этом случае всё равно имеется чувство жалости. Ведь этот опустевший дом сроднился с ним, это было очевидно. Для майора это явно не тот случай, когда можно было радоваться уходу с такой работы, перекреститься и забыть о ней. Ведь он не боялся никаких тёмных углов огромного здания, его не выживали привидения и бомжи. Но его увольнение уже от него не зависело. Пора было уходить на пенсию.
Я покидал Клочковскую, 5 в тот вечер, 18 июля, когда уже темнело, подсвечивая себе фонариком в мобильном телефоне. Мы тепло попрощались. Дмитрий Григорьевич давно говорил, что когда он уволится отсюда, мы всё равно будем с ним встречаться. То ли в центре города, то ли у него дома или на районе. Я обещал, что, конечно, это так и будет. Я ушел, а майор, как и повелось у него после мая, остался в здании ночевать. И эта его ночевка в здании бывшего училища связи № 2 была последней..
Утром майор сдал ключи и отправился домой - на заслуженный отдых.
Я снова начал проходить мимо дома на Клочковской, 5, как проходил и раньше — мимо. Но только теперь этот дом не был для меня загадкой. Он был разгадан, исследован и зафиксирован. И дом, и внутренний двор.
Отношения с Дмитрием Григорьевичем мы продолжали поддерживать. Он сидел дома, опекаемый и пестуемый супругой Анастасией. Мы созванивались и встречались где-то раз в две или в три недели. Несколько встреч было в одной забегаловке в районе завода Шевченко, где майор жил. Один раз, кажется, это было воскресенье, в августе я побывал у Дмитрия Григорьевича дома. Майор встретил меня на остановке. Зашли в магазин, потом пошли к нему. Приличное, надо сказать, расстояние. Но майор прошел его бодро.
Его супруга приготовила отличный стол. Мы осушили 0,5 коньяка, под хорошую домашнюю закуску. Супруга Дмитрия Григорьевича была человеком очень не навязчивым, с нами за стол не садилась, но периодически смотрела, чтобы всё было. В общем, хорошая хозяйка. После трапезы майор проводил меня до остановки транспорта. Начался дождь, а лето уже подходило к завершению. Расстояние до остановки, как по мне, идущему первый раз, показалось не маленьким. Майор же преодолевал его очень легко для своего возраста — ни одышки, ни усталости...
Но чаще всего мы с Дмитрием Григорьевичем встречались в кафе на набережной. Когда-то оно называлось «Диамант», но в последние годы название куда-то делось, прежнего хозяина тоже стало невозможно встретить. Занимаются кафе молодые люди арабской внешности, они готовят нормальный шашлык, очень обходительны и внимательны с клиентами. В этом кафе у них весьма демократические порядки и, что главное, - демократичные цены.
Август, сентябрь и даже октябрь — мы с Дмитрием Григорьевичем располагались на улице, за столиком под навесом. Брали напитки, заказывали шашлык в лаваше, или просто шашлык, или шаурму. Где-то час-два общались.
Существенным моментом для меня было то, что столики выходили прямо на дом, где ранее дежурил Дмитрий Григорьевич, на пятиэтажное здание на Клочковской, 5 со стороны набережной. У меня это вызывало эффект присутствия в здании. Но а у Дмитрия Григорьевича....Не знаю...Похоже, не вызывало ничего. Или он делал вид. Но к дому он садился спиной и не смотрел в его сторону. Возможно, чувства у него были. И, наверное, стоило бы встречаться в другом месте. Но зачем — это место имело массу плюсов. А майор убедительно говорил, что в дом на Клочковской, 5 он не вернётся ни при каких обстоятельствах. Даже если позовут обратно. Надоело ему в холоде сидеть. Но обратно никто майора не звал.
Дмитрий Григорьевич активно искал работу. Его самого собственный возраст не смущал. Хоть он на 80 лет не выглядел, но с документами не поспоришь. Вроде бы даже какие-то подвижки намечались в направлении его трудоустройства.
Осеннью, в этом же кафе на набережной, я познакомил майора со своим другом Женей. Они сразу нашли общий язык: майору Евгений пришелся по душе, а Евгений привык работать и общаться с разными людьми, в основном, творческими, находить интересное в любом человеке. И майор, как представитель навсегда ушедшей эпохи, тоже показался ему интересным. Мы пообщались втроём пару раз, оказалось, что и у Дмитрия Григорьевича, и у Евгения дни рождения в одном месяце — в ноябре. Майору 1 ноября исполнялось 80 лет, Жене 14 ноября — на 44 года меньше. Но разве это разница для истории?
Похолодало. Конец сентября, вообще, многих харьковчан напугал контрастом между недавним теплом, доходящим до жары и наступившим отчаянным холодом. Замелькали головные уборы. Уже несколько месяцев я, практически ежедневно, проходил мимо дома на Клочковской, 5, осматривая его и со стороны улицы, и со стороны набережной. Искал признаки жизни, но не находил их. Как и (к счастью), признаков разрушения. Внешнего разрушения. Что там было внутри, после летних перемен — лучше, пожалуй, и не знать. Подозреваю, что майор, увидев привычный дом изнутри, совсем не обрадовался бы.
А снаружи всё было так, как до знакомства с майором в январе: дом-загадка. Но я её уже отгадал: я знал, что там, знал, как расположены комнаты и аудитории, как выглядит внутренний двор и всё остальное. Вспоминал длинные коридоры, лестничные пролёты, виды из окон, особенно с верхних этажей.
Но то, что я достаточно много раз обходил этот дом, не значит, что меня туда опять не тянуло. Но, понятно: майора туда не вернуть. Порой я думал, замученный суетой и разрываемый разными непростыми обстоятельствами: «а как я, в принципе, регулярно находил время на посещение майора, как умудрялся выкроить несколько часов из своего весьма напряженного графика?» Мне казалось, что сейчас, в сентябре-октябре,-ноябре, я бы просто не нашел времени на походы в этот дом. А может быть и нашел бы, если бы было к кому заходить....
1 ноября 2017 года Дмитрий Григорьевич отпраздновал свой юбилей в кругу семьи. А я и Евгений встретились с майором в пятницу, 3 ноября, после работы. В одном кафе, почти на углу Октябрьской революции и 1-й Конной (ставшими, после переименования, Москалёвской и Гольдбеговской). Заведение было чем-то средним, между фаст-фудом и рюмочной. Я подарил майору фотоколлаж в рамке, где он сидит со Сталиным — вместо головы Мао Дзедуна вставил голову Дмитрия Григорьевича, Евгений водку «Золото Полуботка». Что-то еще подарили, осушили немало, но майор был, как огурчик. Встреча происходила почти в его районе, но далеко не в пешей доступности от его дома. Расставшись около 8 часов вечера, мы посадили Дмитрия Григорьевича в трамвай 3- го маршрута, а сами пошли пешком вниз по Москалёвской. Перешли через подвесной мост, ещё чуть добавили возле «Зіркі» и я отправился домой.
Потом мы ещё пересеклись с майором, когда он ездил платить за квартиру в отделение банка, что в подземном переходе на площади Конституции. Однако, приехать на день рождения Евгения в середине ноября, которое так же отмечали в кафе на набережной, майор не смог из-за нездоровья: беспокоила боль в груди. Сердце, ведь, нужно беречь, но как его убережешь по нашей жизни?
Встретились и отметили день рождения Евгения без майора. На фоне тёмного пустого здания, где прошли последние годы работы Дмитрия Григорьевича. Не на улице, конечно, а в помещении кафе — зима, ведь, по-сути, наступила.
В середине декабря мы тоже увиделись с майором, когда он приезжал в центр оплачивать коммунальные услуги и квартплату. Вроде бы сердце попустило, а может просто не говорил. Расстраивался лишь, что работы нет.
31 декабря 2017 года, в районе обеда я позвонил Дмитрию Григорьевичу, поздравил с наступающим Новым годом. Он тоже поздравил меня, попросил передать поздравления и наилучшие пожелания Евгению. Договорились, что встретимся после нового года. Майор сказал: «как у вас будет получаться. Скажите там, где, когда, как вам удобно. Увидимся».
Г олос Дмитрия Григорьевича был не особо бодрым и праздничным.
4 января 2018 года, где-то в пол девятого утра, как раз, когда я шел на работу, позвонил телефон. Холодно, я снял перчатку, извлёк трубку из кармана. Смотрю — Дмитрий Григорьевич. Что-то рано. Снимаю, говорю: «Здравия желаю, Дмитрий Григорьевич!». И слышу, отвечает мне не майор. «Дмитрий Григорьевич умер» - сообщают мне по телефону. Это был его внук — молодой парень, закончивший недавно университет. Я остановился. Это новость меня ошарашила. Да — смерть товарища всегда ошарашивает. Даже если она вполне предсказуема или ожидаема. Все когда-нибудь умрут, про документально подтверждённые исключения из этого правила, слышать не доводилось. Безнадёжно больные умирают — и то как-то неожиданно. А тут и вовсе....
- Как так умер? Я ведь с ним разговаривал на Новый год?
- Умер сегодня ночью. Инфаркт. Надо уточнять. Не знаю, как бабушке сказать, - внук, судя по голосу, был сильно растерян.
Как удалось выяснить, у Дмитрия Григорьевича болело сердце. Сильно болело и в конце декабря, и на Новый год. Второго января с трудом уговорили лечь в больницу, вызвали «скорую помощь», отвезли в 4-ю «неотложку». С третьего января он был без сознания. Обширный инфаркт, отёк лёгких. Так не стало «коменданта заброшенного дома».
В довольно расстроенных чувствах я позвонил Евгению. Тот, будучи человеком не глупым, по времени звонка (а он, к тому же, был в отпуске), понял, что что-то с майором. Не ошибся.
Я ещё раз созванивался с внуком по телефону Дмитрия Григорьевича. Очень надеялся, что похороны будут не на следующий день, а в субботу, 6 января. Дело в том, что 5 января - мой собственный день рождения. А ходить в свой день рождения на похороны, даже хорошего товарища — как-то неправильно. Вечером я разговаривал с дочерью майора Татьяной. Хоронить её папу должны были всё-таки 5 января. Я объяснил своё отсутствие на предстоящей тризне.
Похоронили майора далеко: за Люботином, на кладбище в Манченках, как майор с супругой давно планировали.
Дмитрий Григорьевич прожил достойную жизнь. Он рассказывал мне о своих дочерях — одна живёт в Минске, вторая, Татьяна, в Харькове и о сыне, который пошел служить и, вроде бы, полковник интендантской службы. Майор дожил до внуков, работал до упора и стремился работать ещё. Но расставание со старым домом он не пережил первым.....
Дом на Клочковской, 5, по состоянию на весну 2018 года, ещё стоит. «Коменданта» в нём больше нет, остались «комендатши», не имеющие воинских званий. По договорённости с одной из них, субботним днём в конце января, пришли мы с Женей в холодное здание, в кабинет Дмитрия Григорьевича. Помянули его коньяком. Я перед тем его портрет распечатал и в кабинете оставил. Досадно мне было, что на похоронах у майора не был, а на столь дальний погост, да ещё в зимний период — поехать никакой возможности нет. Конечно, в Благовещенском Соборе мы заказали по майору заупокойную службу. Я не сомневался, что в течении отведённых ей сорока дней, душа Дмитрия Григорьевича частенько пребывает на Клочковской, 5. И помянуть майора в его последнем кабинете - вполне логично и оправданно. Так мы с Евгением и сделали.
Всё в жизни имеет начало и конец, если говорить об определённом периоде. Что-то заканчивается, что-то ещё продолжается. А что-то вечно....И когда-нибудь мы точно узнаем что именно. Майор, наверное, уже узнал...