Смагина Виктория. Совершеннозимнее

Совершеннозимнее

зима не спит, гуртует облака
до беспредельной побелевшей мути.
прогноз погоды замер и никак
в соляр-светильник лампочку не вкрутит.

метёт с утра и к вечеру метёт.
сугробы прирастают, жмутся к дому.
январский день, да нет - январский год
скользит без слов в заснеженную дрёму.

погодки-сны приходят чередой
к сиреневым кустам под плотной ватой,
к растрёпанной рябине, чьей бедой
любая спевка женская богата,

к полыни, пережившей свой парад,
к сараю с жестяной заплаткой сбоку,
к усталой стае ауди и лад,
сторожко ждущих посвиста брелока.

сопят царевны белых полюсов
и принцы спят от нерюнгри до ельни.
и сыплется на мир десятый сон,
мягчайший, тонкорунный, колыбельный,
раскроенный по копиям лекал,
рисованных божественной десницей.

всё замерло.

но тонкая рука
стеклянный шар встряхнула.

- спи.
- не спится…

Падежи

рыдательный падеж во мне дрожит,
за мнительным торопится подложный.
сидящие над пропастью во ржи
болтают о любви и лгут безбожно
о том, что не кончается она…
но рожь мою давно укрыло снегом
и вороньё клеймит «одна-одна»,
и белое закрашивает пегость,
и имя в именительном молчит...

Р.

каждое утро – выход из донной комы.
срежь плавники и жабры зашей крест-накрест.
больше не р. с чешуйками цвета лома
медного солнца, прима на пресном акре.

вынырнет тело в простыни с криком «омен».
комнатный воздух сух до першенья в горле.
время-будильник чертит круги. знакомый
взгляд в зазеркалье хищным крючком уколет.

вторник, четверг ли? кто-то опять тасует
дни и недели, втёмную мечет — нате,
с нами играют мёртвые боги, всуе
мстя за молитвы пригоршней квантум сатис.

«что там в мольбе? от «выжить» до «мира в мире»?
так предсказуемо, скулы оскомой сводит.»
донная рыба бьется в людской квартире,
что-то сбоит в её человечьем коде.

перебираешь блёсны «а вдруг», «а если»,
рыбное слово топишь в олдскульных бреднях.
воздух звенит запевом рыбацкой песни.

а на полу — чешуйка монеткой медной…

Об этом

он из этих, видящих что-то там
в междустрочьях книг,
послезвучьях опер,
полнолунном вое бродячих стай,
«нелюбви» с «еленой»*.
каток эпохи
его давит нежно, но день за днём
обрывает прежних друзей и самость.
от былой вселенной остался в нём
чёрных-чёрных дыр еженощный амок.
он с похмелья ищет грааль, грехом
пития с гордыней день снова начат.
...а она парит от его стихов,
после бьётся оземь
и плачет…

*«Нелюбовь», «Елена» - фильмы А. Звягинцева

Потепление

завтра грядёт потепление.
будет снег
падать бесцельно на пустыри и скверы,
многоэтажки с профилем имярек,
шпили, взметнувшие к облаку символ веры,

на оголённые ветви горелых лип
и многолапость тощих дворовых ёлок.
снежность ли, снежить?
выбеленный язык
зимних билбордов по-медицински колок.

нордом криолог лечит — я так давно
и безнадёжно выстыла до финиты
чёрное в белом немо идёт кино
с видеорядом мунка тире магритта.
лик астеничной веры всё холодней,
надю и любу титры косые смоют.

дни-альбиносы дольше обычных дней.
я побелела и говорю с зимою…

А давай я тебе расскажу, как течёт река

а давай я тебе расскажу, как течёт река
с омутами и плёсами, ивовым бережком,
как стрекозы прозрачные падают в облака
плавунцы с водомерками меряют ширь тишком,

как ладонями тонкими черпают гладь кусты
шелестя берендейское, камешки зеленя,
и осока сторожкая точенные листы
бережёт для беспечных, и раня, и бороня,

как щурята с голавлями, крохотны и шустры,
греют спины на отмелях, ленных и золотых,
как пикируют ласточки в поисках мошкары
и литовками крыльев над заводью воздух — вжих!,

как вздыхают под пятками доски худых мостков,
мол, опять, неуёмные, воду пришли мутить,
пахнет солнцем расплавленным, клевером от лугов
и прохладой зеркальною с привкусом «подождить».

и полощутся в заводи платьица, облака,
надуваются парусно по воде, штиль— не штиль.
и мордовской напевностью детского далека
всё течёт голос бабушкин и утекает в быль…

Ловля

бродим с полночью от стены к стене.
вот и заполночь, но без сна.
далеко-далеко на высоком дне
спит непойманная луна.

у неё молчания полон рот,
перламутровое брюшко,
и не кратеры грунтовых пород —
шрамы рваные от крючков.

сколько раз срывалась под темень снов,
исчезала мальком из рук,
боком глянцевым чиркнет — не твой улов —
и уходит на энный круг.

час быка,
час тигра
в иллюмина...
звёздный криль — изо всех прорех.

и почти по хэму, луна-луна,
мы поймаем друг друга.
эх…

Про птиц

белое дело дня переходит в чёрное
чёрное дело долгой безлунной ночи
крылья раскрыли зимние злые вороны
низко кружат рассветное не пророчат

там в междустайном промельке рваном пологе
звёздный овёс рассыпан для горлиц снежных
но не гулят по-белому ночью голуби
врановы крылья воздух и время режут

где-то в начале тонкого тока времени
дуб и труба точёная прорастают
выдохом эхом голосом бьётся в темени
ба’ю-баю’
и горлица прилетает

Далёкое

Таскать дрова, вдыхая бересты
январский запах, свежий и колючий.
Растить огонь, застывший у черты
чугунной дверцы.
Так, на всякий случай
приваживать нахальных воробьев,
дерущихся за зернышки в кормушке
под флагом хитрых выжиг «всё — моё!»
на этой подмороженной пирушке.
Ругаться с кошкой, громко в пять утра
занывшей «на прогулку отпустите!».
…И снег грести, царящий во дворах,
да что там двор — в обрывках белых нитей,
сшивающих небесное с земным,
округа, лес, уснувший под горою,
и полумесяц озера — храним
ледовой коркой, камышовым строем,
сквозная одинокая лыжня,
взрезающая поле, пласт на склоне…
…А снег летит
на кошку,
птиц,
меня,
оттаивая на моей ладони…