***
Собаки лаяли, и лай
от горизонта отражался,
и было жаль кого-то (жальче
себя самой).
Пылал
недужно мреющий закат –
так в детском зеве скарлатина
горит.
А после сумрак длинный
покрыл мой мёртвый сад.
И мало веры,
что весной
он в полной силе возродится,
и языком не птичьим птица
заговорит со мной...
***
На святки, так прозрачно и легко,
гадалке – на воде пятно из воска,
(сгодится и бокал «Мадам Клико»)
Мне – бледный эмбрион в утробе мозга –
как будущее, смутная пока –
зачатая строка.
Где ритм? Где рифма? Звук и ультразвук?
О Господи, от пренатально мёртвых
идей, от пошлости родильных мук,
соплей и воплей про разрыв аорты
храни меня! И пусть родятся в срок
всего двенадцать строк.
Разговор с ивой
Ветлой ли, ивой назову – едино:
коль называешься плакучей – плачь! –
роняй листву. Предзимняя година –
тому беда, кто нем, но зряч!
Скажи, а воспевать горючим словом
нагие ветви и озяблый ствол
и верить, что весной воскреснешь снова –
корысть иль худшее из зол?
Молчишь. Беседовать с ветлой ли, с ивой –
что биться в лихорадочном бреду.
Но вновь, не убоявшись рецидива,
на берег Эльбы я приду.
***
А не дописанную мной страницу —
Божественно спокойна и легка,
Допишет Музы смуглая рука.
А.Ахматова
Чертила Муза на листе овалы
почти прозрачной узенькой рукой.
Потом ромашки в поле рисовала,
Потом – рассвет, обыкновенно алый,
Над непривычно розовой рекой.
Но ритм случился – ритм, стиха основа –
и ожила медлительная кисть.
Вот слово-холст, а вот подрамник-слово
и слово-грунт. И стих стрясётся новый,
и будет, поначалу неказист.
Воспользуется Муза безотказным,
расхожим ямбом (не в чести хорей).
Цитату перепутав с перифразом,
напишет о цыганке жёлтоглазой*–
нет у любви наперсницы верней.
*Стрясается — в дом забредешь желтоглазой
Цыганкой, — разлука!..
М.Цветаева
***
Зачем живёт, необоримо,
во мне дурашливое детство,
коль нет испытанного средства
от разгоревшейся рябины?
Я маюсь? Вовсе ни к чему
сегодня майские затеи.
Октябрь неумолимо зреет.
Дозреть и мне, под стать ему?
Не сеять - непрерывно жать!
Экклизиаст о том же: камни,
разбросанные под ногами,
и те, мол, жатве подлежат.
***
Москва... как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!
А. С. Пушкин
И этот дождь, и этот август вялый,
и голубей промокших жадный взгляд,
большой проспект и переулок малый –
Москва: сейчас и много лет назад.
И для меня "... как много в этом звуке"
соединилось и отозвалось:
высокий слог и просто азы-буки,
без меры – счастья, и без счёта – слёз.
Слезам Москва по-прежнему не верит.
Здесь кто сильней, тот неизбежно прав...
Мне утешеньем, что у Литомериц* –
пусть лик скромней! – великодушней нрав.
*Litomerice - город в Чехии
***
Мне не хватает света!
Июль. Второй четверг
немилосердно лето
сомнению подверг.
Журавлик-оригами,
сухой кленовый лист
метнулся – в реку камень –
безжизнен и землист.
А из-за елей-сосен
и жадно, и темно
заглядывает осень
в моё окно.
***
Тихо. Агония жёлтого дня.
Тлеет огарок заката –
костров на Ивана Купалу родня.
Прямо за холмик горбатый
солнце упало – в бездонную тень.
Дробно разбилось на звёзд мириады.
День умирает...
Да здравствует день!
Корни мушмулы*
"Что, полная чаша куста,
Находишь на сём – месте-пусте?"
М. Цветаева
Мушмула' у дороги растёт –
чужестранка, немного дикарка.
Цвет весною, а осенью плод –
на чужбине подарком.
Из семьи розоцветных она.
Но ни розы, ни даже шиповник
не спешат признавать связей кровных:
мало чести – когда б Купина!
Корни слабы, но буйной листвой
не уступит породе купинной.
Мушмулу' породниться со мной
попрошу. И – с рябиной.
***
Когда мой молчаливый рот
не в силах губ разъять,
когда в душе то жар, то лёд,
лаптоп, о нет! – тетрадь
возьму. Напишет карандаш
проворных пару строк
про воробьиный ералаш,
и болтовню сорок,
про первых бабочек и пчёл
и нежный первоцвет,
про то, как первый дождь пошёл,
поправ последний снег,
про козье стадо на лугу
и, козий же, приплод...
когда весной не может губ
сомкнуть мой певчий рот.
***
Мой далёкий, безвинно опальный,
ваша длинная тень – от окна до стены –
в моей спальне,
там, где в зеркале старом овальном
силуэты темны,
где дрозда перепевы побудкой
сквозь окно проникают в тревожные сны
тусклым утром, –
лишь желание тени, лишь шутка
подгулявшей луны.
***
отцветала рябина,
ветер мял занавески,
ты стоял у окна,
я ли – веской причиной,
ты ли – доводом веским?
на обоих вина?
или оба невинны –
дважды два равновесья
и разлука одна...
свет стекал по гардинам,
были тени не рЕзки,
создавала луна
(без угля и сангины*),
на стене у окна
и на памяти фрески.
Пýсть бесполезнокрыла
птица, фальшиво певшая,
я за неё вступилась.
Помнишь ту чайку пешую?
Люди... орлы... олени*,
в чайку – другую – выстрелы.
Трудно в последней сцене
не доиграть, а выстоять...
Город, где у залива
сопки привычно сходятся,
вспомнится нам бескрылым,
нам безголосым вспомнится.
*«Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки…» – цитата из пьесы А.П.Чехова «Чайка»