***
Вновь посетила
Твой дом,
Где стены
Разорваны
На кровь поэта,
Где небу тесно
В твоих глазах.
В дому несметном
Вещам нет места,
И быт, и утварь
На парусах.
Здесь ждут и бредят
Окна и двери,
Но против мира
На страже страх.
Здесь жизнь -
Не время,
Здесь жизнь -
Поэма.
Там нету плена,
Где царь - размах.
И неизвестность судьбы
И детства
Вся неизменность
В твоих руках.
***
Только к тебе
Рывком,
Только к тебе
Бегом,
Только к тебе
Ползком.
Нет ничего вокруг,
Круг равнодушных рук
Темен, жесток
И груб.
Только тебе
Не врет
Мой пересохший
Рот.
Только к тебе
Влечет
Сердца птичий
Комок.
Только тебе,
Как рок,
Шепот мой
И мой вздрог.
Только в тебе
Нужда,
Губ моих
Ворожба.
И, как от Бога,
Рука
Судьб предстоящих
Река.
***
Двадцать с лишним лет тому назад,
в той стране, зовущейся советской,
жизнь начиналась наугад,
хоть прочитан Чехов, Достоевский.
Чтоб расшифровать, что есть любовь,
тратили мы слов прекрасных груды,
улыбалось нам из-за углов
страстно ожидаемое чудо.
Словно праздник, словно дерзкий маг,
ты с какой-то высоты спустилась.
Лёгок был летающий твой шаг,
чистые глаза твои светились.
Из животворящей силы книг,
из твоей приподнятой свободы
облик благодарный мой возник.
преодолевая груз природы.
Словно был какой-то тайный код,
одухотворивший наши души,
невозможен был уже отход
в сторону комфортной жизни скучной.
Невозможно было жить уже,
будто не было Марины, Анны.
Чьи с тобой мы были протеже,
кто вселял в нас ужас беспрестанный?
Окруженья тягостный тупик
почему-то разверзался бездной.
Было страшно перейти на крик
и исчезнуть вспышкой бесполезной.
Дружба
Дружба!!! Это ведь ты питала,
с ложечки чайной поила, хвалила,
верила свято в слабые силы,
их развивала, хранила, спасала.
Там, где семья не умела и школа,
дружба, казалось, всё знает и может,
преувеличит порой, преумножит,
в вены инъекции веры колола.
Что же разрезало эту дружбу?
Внутрь её въехала баррикада,
суть её залило струями яда,
стали внезапно друг другу мы чужды.
Вдруг порвалась на куски пуповина,
та, что так долго соединяла.
Падают резко кумиры в провалы
после того, как взрываются мины,
бомбы, ракеты, гранаты, снаряды.
Прошлое вмиг разнесло на осколки,
будем на них натыкаться и только,
так что звонить нам друг другу не надо.
Но по твоим всё скребу я сусекам,
перебираю последние зёрна,
дружба! Ты тоже была иллюзорной?
Нет, просто стерта одним человеком.
Размечталась
- Хочется чего-то, знаешь, прежнего:
Юного, застенчивого, нежного,
Ласкового, мягкого, безбрежного,
Скромного, простого, безмятежного,
Чистого, кристально-белоснежного,
Искреннего и не безнадежного.
Прошлого так хочется мне! Прежнего!
- Неужели из времён генсека Брежнева?
О друзьях в Литве
с раскосыми и жадными глазами
А.Блок
Мне стал непонятен друзей моих ропот
про то, что на родине стали чужими.
В Литве не нужны, мол, язык их и опыт,
в тоске пребывают при новом режиме.
Мне кажется глупым их жалобный лепет,
мол, только в России спасенье и сила,
а в ней лишь крепчают маразм, да скрепы -
я это с времён СССР проходила.
Мне горько смотреть на спрямленье извилин
в мозгах у друзей моих, ранее умных.
Любой аргумент перед ними бессилен,
и весь интерес обоюдный наш умер.
Мне трудно, увы, сознавать без печали,
что ржавый совок оказался не сломан.
Они им, как будто совсем одичали,
нарыли окопов вкруг отчего дома.
Заморские страны попали в немилость,
меня посчитали америкосом.
Ах, скучно смотреть на ползучую дикость,
друзей не узнать мне - глаза их раскосы.
***
Разгулялись Каины и гиены,
шлют ракеты, бомбы.
Они кончат огненною геенной,
безмозглые зомби.
Нас немало связывало когда-то -
и родство и сходство.
Но они - ни скифы, ни азиаты -
простое скотство.
Города взрывают и рушат стены
даже строчки Блока.
Мне нужна защита от них, гигиена,
искусство блока.
Чтоб не знать и не слышать глумления мрази,
да гимны рабству.
Мне нужна победа над злом и грязью,
над ложью братства.
Токката и фуга
Побежать, оторваться, взлететь,
вспыхнуть счастьем от звуков органа,
разорвать несвободы сеть,
наблюдать с высоты из нирваны,
как на город спускается снег,
нежно кутая улицы, крыши.
Несомненно: лишь прошлый век
полнотою надежды дышит.
Там на цыпочках храмы стоят,
доставая крестами до неба.
Человечки скользят наугад,
и все больше становится снега.
А в костёле играет орган,
чтоб мы были ещё отрешённей
и плевали на скучный обман,
бред совковый неугомонный.
Раздаётся космический Бах,
исполняют Токкату и Фугу.
Не терзает разлада страх
ни меня, ни мою подругу.
Над планетой Земля воспарив,
мы раскованны и едины.
От реальности этот отрыв
исключительно необходим нам.
Но остаться на той же волне,
что бы здесь на земле ни творилось,
не получится... Нынче вполне -
отрезвели мы и разделились.
Вьюга
За окном то метель, то пурга,
завывает и стонет вьюга.
Мы по разные берега
оказались с тобой, подруга.
Понемногу забыто все:
филология, литература.
Все тропинки к ним занесло -
то ли хлам это, то ли халтура.
Разговор про духовный код,
сострадание, милосердие
приобрел другой поворот
под аккорды разрухи и смерти.
Вид разбитого Харькова шлю,
адекватного жду ответа,
может этим твой лёд прорублю,
а в ответ лишь: “Зачем мне это?”
Доктор гуманитарных наук,
куда делась твоя гуманность?
Вместо близких родных подруг
в небесах Андромеды туманность.
Если ты в самом деле поэт,
почему тебе нравится нелюдь?
Но сквозь тьму не пробьется свет,
и с души не сбить уже наледь.
Равнодушие
Если больше с тобою нас не сближают мысли,
то зачем нам воспоминания, подъемы, выси?
То на чем держаться нашей любви и дружбе?
Притворяться с таким же успехом можно на службе.
О, конечно, я уважаю разные мнения
по религии, полу, спорту, художественному произведению.
Но если ты поддержала бойню - не буду с тобой общаться.
Не должно быть об этом двух мнений. Что в бирюльки играться?
За убийц ты молишься рьяно и за убитых -
нагло убийцы ржут, а Бог не слышит молитвы.
Молиться за тех и за этих - у вас нынче модное кредо -
по сути расстройство личности с элементами бреда.
Особенно отвратительно одобрять агрессивные войны,
а потом уверять, что совесть твоя спокойна
и позволяет любить красоту, даже быть счастливой,
а меня свысока укорять в ненависти спесивой.
Я не сдамся в сети вашей любви сусальной.
Да! Ненавижу убийство! И это нормально!
Но фальшивого скользкого рая с привкусом ада
мне давно, уж поверь, не надо, не надо, не надо!
Считаю, в вопросе убийства важно, кто начал первым,
только не надо ответами действовать мне на нервы.
Вот такие дела, подруга. Истина мне дороже.
Равнодушье под видом любви противно до дрожи.
***
В голове моей бьется огонь -
не смогу я постичь никогда,
как наружу всплыла эта хтонь,
захлестнула гнилая вода.
В голове возмущенья пожар,
как писатель, поэт и артист
так могли испоганить свой дар,
чтоб не видеть, кто чист, кто нечист.
Как могли наши светочи чувств
и создатели красоты
извергать эту дрянь с нежных уст –
неужели их души пусты?
Ах, как мило артистка поёт,
все прекрасно: улыбка, глаза.
Только нынче такое несёт,
будто полная яда гюрза.
Что же может тогда нас спасти
от разгула валькирий, химер?
Но искусство пока что, прости,
не придумало действенных мер.
Пусть Бетховен звучал, даже Бах –
все равно бушевал геноцид.
Красота превращалась во прах –
это жжет нестерпимо… Болит.
Фальшь
А не ты ли меня уверяла,
что в душе у тебя Божье Царство.
О красотах ты лишь писала -
пофиг войны, смерти, мытарства.
Также ты меня поучала,
что не следует ненавидеть
и что нет причин для печали.
Но вот вдруг поспешила выдать
свою боль о сирийской Пальмире!?
Даже ненависть к Асмодеям!?
Где же боль о родном тебе мире,
гнев к ближайшим вашим злодеям?
Чтоб не ведать твоей жалкой фальши,
не чинить нашей дружбе ревизий,
свой российский, лживый и страшный,
просто выключи телевизор!
В дивном прошлом
Опять с тобой мы где-то в дивном прошлом,
блаженствуя, шагаем по проспекту,
мы в “Неринге” чуть выпили вина
и говорим о чем-то с упоеньем.
Совсем немного смысла в разговоре,
но кажется, мы на пороге сути
всей жизни, что доверчиво простерлась
и ничего плохого не сулит.
С проспекта повернем мы на Тоторю -
ни с кем не спорю, просто тараторю,
мой голос тоже тонет в общем хоре,
но искорками светится та речь.
Мы шли с тобою улицей Татарской,
язык наш вовсе не был тарабарский,
он молодости полон, как ни старься,
и в речи нашей было столько счастья,
что не разъять ее никак на части,
не вычленить “часть речи”, не отсечь.
Пройтись бы снова вместе по Тоторю -
где так же я балдею, тараторю,
твоим словам, восторженная, вторю,
чтоб речи той без перерыва течь.
***
Не хватает хорея, не хватит ямба,
чтобы чувства выразить без преамбул
к этим башенкам тонким, остроконечным.
Времена проходят - а башенки вечны.
Ты скроил давно меня по лекалу
своему... Гармонию извлекала
я в блаженстве идя по твоим прекрасным
площадям и улицам не напрасно.
Не кори за то меня, что исчезла,
не пугай же Волком своим Железным.
Ускользну опять я из Волчьей Лапы
по старинной улочке узкой Скапо.
Ну забудь, не слушай мои упреки,
у всего бывают свои пороки.
Извини, что память к тебе пришита -
пониманья хотела, твоей защиты.
Не случилось. Ладно. Прости злословье -
грусть еще Окуджава связал с любовью.
Диктовать же мне, как любить, не надо -
в сладкой патоке тоже немало яда.
Лишь по фото люблю твой чарующий облик
и давно повернула свои оглобли.
Пусть вдали красуется Остра Брама,
не постичь уже твоей острой драмы.
Железный волк, Волчья лапа, Скапо - названия улиц и районов в Вильнюсе.
1983 - 2024 гг.