Это я себе скомандовал пуститься в очередную авантюру.
Почему авантюра? – По нескольким причинам. Во-первых, в науку об искусстве не вошло такое полезное теоретическое допущение как подсознательный идеал автора (см. тут). Во-вторых, я берусь спорить с таким всё-таки авторитетом, как Дмитрий Быков (а он, по-моему, всегда не прав – из-за воинствующей безответственности суждений).
Вот то, с чем я собираюсь спорить теперь:
«И конечно, можно найти массу брюсовских стихов у Мандельштама. «Вскрою двери ржавые столетий, / Вслед за Данте семь кругов пройду…» Это же абсолютный «Ламарк»: «Мы прошли разряды насекомых. / С наливными рюмочками глаз»» (https://www.litmir.me/br/?b=614818&p=8).
Меня вдохновляет беспроигрышность моего спора, даже если Быков окажется прав. Я прикоснусь к очень тонким сферам и, может, кого-то приобщу к ним, и тот мне будет благодарен.
Что такое брюсовские стихи?
Красота является «безотносительной, недетализованной, обобщённой и всегда одинаковой» (Жирмунский. https://rusneb.ru/catalog/000199_000009_005113824/viewer/?page=11). Герой – «односторонен и последователен [с] эмблематическими аксессуарами». Любовь – с чертами «экзотическими… без тонов и полутонов». Слова «подыскиваются… в ограниченном круге словесно-поэтических возможностей». Тема – «вершина жизни» и «страдания». Скажу по-своему: не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасёшься. Только христианство знает, куда спасться, а символист – нет. По Жирмунскому: «образы с в е т а и т ь м ы, те и другие – в крайнем сгущении и напряжении… без переходов, оттенков и ступеней». Соответственно – «оценочные эпитеты, которыми так богата поэзия Брюсова». С мистическим символизмом сближает «достижение чувством бесконечной напряжённости». Тем паче, что «гиперболичность словесных выражений служит косвенным доказательством ощущения чрезмерности, безграничности переживаемого». Есть ещё «монотонность в выборе слов», что, парадокс, «увеличивает насыщенность и яркость… воздействия». Ну и – «высокий стиль»: «Архаизмы… славянизмы… Боязнь простых слов заставляет Брюсова, подобно поэтам XVII – XVIII веков, избегать прямого называния предметов». Туда же такой галлицизм, как «отвлечение эпитета, т.е. замена конкретного качественного слова (прилагательного), абстрактным понятием, выражающим его логическое содержание». Ещё из отказа от логики – отказ от чёткого синтаксиса.
Правда, эти наблюдения сделаны над эротическими стихотворениями начала ХХ века. Но Жирмунский считал в 1922 году, что «собранные… факты обладают достаточной типичностью и подтверждаются на всём протяжении творчества Брюсова».
Стих, процитированный Быковым написан в 1921-м. Жирмунского он не смутил в 1922-м.
Вскрою двери
Вскрою двери ржавые столетий,
Вслед за Данте семь кругов пройду,
В зыбь земных сказаний кину сети,
Воззову сонм призраков к суду!
Встаньте, вызову волхва послушны,
Взоры с ужасом вперяя в свет,
Вы, чья плоть давно — обман воздушный,
Вы, кому в бесстрастье — схода нет!
Встань, Элисса, с раной серповидной!
Встань, Царица, на груди с ехидной!
Встань, Изотта, меч не уклоняя!
Встань, Франческа, ей сестра родная!
Встань, Джульетта, пряча склянку с ядом!
Встань с ней, Гретхен, руки в узах, рядом!
Встаньте все, кто жизнь вливал в последний
Поцелуй, чтоб смерть сразить победней!
Вас не раз я оживлял сквозь слово,
Как Улисс, поил вас кровью строф!
Встаньте вкруг, творите суд сурово, —
Здесь на сцене дрожь моих висков!
Мне ответьте, судьи тьмы, не так ли
Парид вел Елену в Илион,
Бил не тот же ль сердца стук в Геракле,
В час, когда встречал Иолу он!
Из перечисленных особенностей поэтики Брюсова прежде всего бросаются в глаза монотонность в выборе слов (6 «Встань» и 3 «Встаньте»!), что внушает взволнованнось. Потом – слова «высокого стиля»: «зыбь», «сказаний», «Воззову», «сонм», «волхва» и т.д., перифразы: «Вскрою двери ржавые столетий» (вспомню), «семь кругов пройду» (посещу всех знаменитых грешников), «чья плоть давно — обман воздушный» (душа), «дрожь моих висков» (опасение, кровь в висках стучит). Отказ от логической связи слов виден в первой и третьей строчках: обе означают одно и тоже – вспомню; а объединены общей звукописью («з»-«с» – скрип дверей Старины). Или это вот, через запятую, будто однородные предложения: «так вел Елену» и «тот же сердца стук». – Не-яс-ность! Много тут эмблематических аксессуаров героя: «Данте семь кругов», «Элисса, с раной серповидной» (основательница и правительница Карфагена, покончившая с собой, лишь бы не выходить замуж за царя той местности, которая была обманом выкуплена у него для основания там Карфагена), «Джульетта, пряча склянку с ядом», «Гретхен, руки в узах» (Гёте её обрёк на попадание в тюрьму), «Улисс, поил вас кровью» (Одиссей, он же Улисс, поил кровью тени из подземного царства, чтобы вернуть им сознание). Всё это образы внутреннего напряжения. И всё – экзотика самых знаменитых произведений искусства или сведений о любви или её отсутствии как о чуде. Тем паче, что наличествуют призраки. Даёшь мистику!
Мне представляется, что квинтэссенция стихотворения в строчке: «Поцелуй, чтоб смерть сразить победней!»
Лирическое «я», всю жизнь воспевавший грех вызывает на суд тени грешников, чтоб они оценили, насколько хорошо он это делал.
Вот только… Мне очень понравилась такая характеристика этого поэта:
«За внешним стремлением эпатировать публику, поразить ее экзотичностью не то чтобы образов, а больше строк и выражений, рисовалось другое – неприятие мира унылого бытия» (https://megalektsii.ru/s45496t1.html).
Прочтя такое, мне захотелось почитать, против чего это именно он выступил на грани столетий. И нашёл, мне кажется характерное – стихотворение Случевского.
Всегда, всегда несчастлив был я тем,
Что все те женщины, что близки мне бывали,
Смеялись творчеству в стихах! Был дух их нем
К тому, что мне мечтанья навевали.
И ни в одной из них нимало, никогда
Не мог я вызывать отзывчивых мечтаний...
Не к ним я, радостный, спешил в тот час, когда
Являлся новый стих счастливых сочетаний!
Не к ним, не к ним с новинкой я спешил,
С открытою, еще дрожавшею душою,
И приносил цветок, что сам я опылил,
Цветок, дымившийся невысохшей росою.
1900
Синтаксис чёткий. Повторы есть, но где им внушать такую запредельную взволнованность, как Брюсов. Всё, в общем, логично. И бесцельно. Что плохо, но не настолько, чтоб прорывало в брюсовского масштаба высь через тернии.
После поражения народников в конце XIX века и теперь вообще не веря в социальную революцию, Брюсов, тем не менее, порывался куда-то ввысь и стал символистом.
Но в 1921 году-то этот принявший революцию поэт, что за тернии в революции и гражданской войне видит, раз его тянет опять в символизм, то есть вон из этой плохой действительности?
««Поскольку подчинение литературы оказалось возможным — коммунисты предпочли сохранить диктатуру за собой, а не передать её Брюсову, который, в сущности, остался для них чужим и которому они, несмотря ни на что, не верили». Литературой и издательским делом командовали проверенные партийцы Воровский и Лебедев-Полянский с помощью литераторов-«эсдеков» Фриче, Когана и Серафимовича. Относительно «приличный» нарком Луначарский оказался и относительно бесправным. Даже он не смог отстоять от цензурного запрета пьесу Брюсова «Диктатор», завершённую в день четвёртой годовщины переворота (начата 23 июля 1921 года), но пробившуюся к читателям только в 1986 году. Единственное, чего автор смог добиться, — прочитать её в Доме печати и объявить «готовящейся к изданию» в эфемерном издательстве «Созвездие»» (http://www.chaskor.ru/article/tovarishch_bryusov_21476).
Этот «Диктатор» – едкая карикатура на тоталитаристский потенциал советской власти. (Удивительно, как Брюсов прозорливо уже в 1921 году предсказал скорое будущее)
Понятно, как Брюсов написал символистское стихотворение: от отвращения и к этому будущему и к тому, что он написал произведение прикладное (для усиление своей злости, что опять с хорошим для всех будущим облом, как и 20-30 лет назад с народниками).
Но вот беда: упомянутое Быковым стихотворение «Ламарк» Мандельштама есть произведение в стиле барокко, скромное соединение несоединимого (см. тут). Совсем не символистское. Беспорывное. Мандельштам устал быть экстремистско-эстетическим противником советской власти. Так как можно ожидать «брюсовских стихов у Мандельштама»?
Одинаковый размер, что ли?
Брюсов:
/ - | / - | / - | ̷ - | / -
/ - | / - | / - | ̷ - | /
/ - | / - | / - | / - | / -
/ - | / - | / - | ̷ - | /
Мандельштам:
/ - | / - | / - | ̷ - | / -
/ - | / - | / - | ̷ - | /
/ - | / - | / - | ̷ - | / -
/ - | / - | / - | ̷ - | /
Почти точно! (Я укороченной косой линией обозначил полуударение.)
А у такого стиха схожесть размера тоже ценна в качестве брюсовского?
Но забор высокий не пускает
/ - | / - | / - | ̷ - | / -
И колючек в несколько рядов,
/ - | / - | / - | ̷ - | /
Часовые с вышек наблюдают,
/ - | / - | / - | ̷ - | / -
И собаки рвутся с поводов.
/ - | / - | / - | ̷ - | /
И потом – ведь уже второе четверостишие у Брюсова же не похоже на первое (с того полуударным четвёртым слогом).
/ - | ̷ - | / - | / - | / -
/ - | / - | ̷ - | / - | /
/ - | / - | / - | / - | / -
/ - | / - | / - | / - | / -
А может, Брюсов Лермонтова нечётко повторял?
Выхожу один я на дорогу:
/ - | / - | / - | ̷ - | / -
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
/ - | / - | / - | / - | / -
Ночь тиха; пустыня внемлет Богу,
/ - | / - | / - | / - | / -
И звезда с звездою говорит.
/ - | / - | / - | ̷ - | /
Или просто Быков ляпнул абы что, как всегда почти?
У него колоссальная память, он помнит стихи по ритмам. Что да, то да. Но использует это для пускания пыли в глаза.
Однако я б был не я, если б не задался вопросом: а чуял я у Брюсова следы подсознательного идеала?
Чуял Жирмунский, в первую очередь, только не сказал впрямую:
«…та же особенность словоупотребления, которая, с точки зрения классической поэтики, рассматривается, как недостаток (неясность, неточность, неаккуратность в употреблении отдельных слов, нежелание или неумение выделить их логический и вещественный смысл – как бы «затушеванность смысла»), приобретает в творчестве Брюсова и сродных ему поэтов положительное значение: это лирическая, эмоциональная действенность нерасчленённого и нерасчленимого поэтического целого, вызывающая смутное, «музыкальное» настроение своим общим художественным тоном».
Вот только Жирмунский всё это называет приближением к поэтике романтической.
А это не так. – Стихи ж его полны «эмблематическими аксессуарами». А это – конкретности.
Неясность сталкивается с конкретностью и даёт катарсис, третье. Если его осознать – это отличие символизма от романтизма. Романтизм – бегство от плохой внешней жизни в свою прекрасную внутреннюю жизнь. Это буйство индивидуализма. А символист бежит не во внутреннюю жизнь, а куда-то, что во внешней.
И это, конечно, не находилось в сознании Брюсова.
Лишь Быков
, не знающий о подсознательном общении в неприкладном искусстве. может думать про вроде бы эротические стихотворения Брюсова (на основании которых Жирмунский провёл свой анализ):«Брюсов – это и великий эротический поэт, давайте будем откровенны» (https://www.litmir.me/br/?b=614818&p=8)
Ну так что вы хотите от Быкова?
17 апреля 2020 г.