Белова-Далина Ольга. Живу в Серединогорье...


***
День шёл наубыль.
Я брела за ним,
попутчицей болтливой,
но не очень.
И, нахлобучив
золотистый нимб,
с окрестных гор
спускалась осень.
И солнца глаз
растерянно мерцал,
где небо всколыхнулось
мятым ситцем,
и было жаль,
что жёлтые сердца
ромашек
перестанут биться.


***
Ещё не мрак, но сумрак
ложится на жнивьё. Опять
рука признала рукоять
карандаша. Рисунок
здесь будет: лес, над лесом
отверстием луна. Штрихи...

Но пишет карандаш стихи –
убористо и тесно –
про старенькое кресло
у моего окна и Ржип*,
стерню пшеницы (или ржи),
и про луну над лесом.

*Гора в Богемии.


***
Ах, как блистательны, как ярки
слова бывают человечьи –
слов канделябры
(и огарки),
пожары – пламенные речи.
А мне нужнее,
мне всё проще
понять несказанное слово
ручья
и детский лепет рощи,
и то, что шепчет старый Ловош*,
и страхи обмелевшей Эльбы,
невысказанные,
и песни
осипших легкокрылых эльфов –
моих ноябрьских депрессий...

*Гора в Чешском Серединогорье ( «Серединогорье – авторский неологизм – от чешского названия Чешской возвышенности – České Středohoří).

Дом в Серединогорье

Усердия лучей закатных
над повседневностью холмов
невозмутимый соглядатай –
мой дом, мой лучший из домов!

Люблю твоих окошек зрячесть,
великодушие дверей
и дым люблю в затяг курящей
трубы осанистой твоей.

Тебе – о, из домов мой лучший! –
ко дню воскресному дарю
роз безрассудство – так цветущих,
что трудно сбыться ноябрю.


***
Признáю – a как не признать! –
белёсого солнца окружность.
Прописано было: наружно
его и зимой принимать
при всякой возможности.
Свет
сочится сквозь прорезь в тумане,
презрев утверждённый регламент,
нарушив декабрьский обет,
за сумраком прятать горбы
холмов неизменное право
поправ.
Непокорному – браво,
за кромку небес голубых!


***
Роняют свет ночные фонари.
Смолкает разговор сорочий
(мол, январей короче
бывают феврали).

Привычек не унять, не превозмочь –
свой час по кромке неба сверив,
на крышах Литомериц*

гнездится птица Ночь.

*Litoměřice– город в Чехии (в чешском языке – сущ. во мн. ч.). По-чешски звучит, как /литомнержице/. B тексте русифицированный вариант названия в р.п. (от Литомерицы)

Попытка аварэ

сакуры вместо,
двора середь,
светло и тесно
цветёт сирень.

червонным – поле,
зелёным – луг,
в краю магнолий,
в раю разлук.

пустынный остров –
толпы взамен.
здесь так непросто
ждать перемен...


***
Когда мой молчаливый рот
не в силах губ разъять,
когда в душе то жар, то лёд,
лаптоп, о нет! – тетрадь
возьму. Напишет карандаш
проворных пару строк
про воробьиный ералаш,
и болтовню сорок,
про первых бабочек и пчёл
и нежный первоцвет,
про то, как первый дождь пошёл,
поправ последний снег,
про козье стадо на лугу
и, козий же, приплод...
когда весной не может губ
сомкнуть мой певчий рот.

A posteriori

Так бывало, и не раз:
я попеременноочно,
щуря к солнцу глаз и глаз,
вижу вспаханную почву
на пригорке,
у лесочка.
Вдалеке синеет Ржип,
облака закучевели,
воробей в кустах охрип,
и привычны оттепели...
Неужели
ждать апреля?


***
Живу в Серединогорье,
кляну непростое счастье,
зову то бедой, то горем
твою не ко мне причастность.

Пою кобылиц гривастых,
косуль золотисто-задых
и трижды пою террасность
у дома двора ли, сада ль...

Мудры от рожденья совы,
хмельны от весны поэты,
а я не сумею снова
обжечься тобой и летом.

Над покоем
(экзистенциальное)

Всяк – о своём, я – о параде
холмов*, идущих на закат,
пишу который год подряд –
то просто так, то Бога ради.

На спины крепкие свои
взвалив карминовые своды,
бредут привычно крестным ходом:
все – на войну, они – с войны.

*имеются в виду холмы Чешской возвышенности, в т.ч. Радобил, на вершине которого установлен крест

Прогулка

В строку, в строку – булыжных мостовых
для каблуков треклятых обходимость
и трудное умение травы,
что меж камней некстати народилась,

ту – сверху – синь, те зеленя – окрест,
и желтизну, обещанную маем,
и птичий преназойливый "оркестр"
(пускай – назойлив, но – и ждан, и чаян).

Туда же и магнолии в цвету,
как есть: не пересчитывать, не мерить!–
и лодочки мои – когда бреду
по вековой брусчатке Литомериц.


***
Тихо. Агония жёлтого дня.
Тлеет огарок заката –
костров на Ивана Купалу родня.
Прямо за холмик горбатый
солнце упало – в бездонную тень.
Дробно разбилось на звёзд мириады.
День умирает...
Да здравствует день!


***
Нарушилась невидимая связь
между холмом и мной. Мой брат оконный,
любила я твоих окатов грязь –
примету беспогодиц межсезонных,

и сушь июля, и январский снег,
врачующий печали и ожоги,
и тот – особый – угaсимый свет,
что лился вечерами на отлоги.

Bо мне не отзывается теперь
твоя весна – ни болью, ни улыбкой.
Стареет коронованный апрель,
а скорый май предвидится ошибкой.


***
В небе метнулся стриж –
значит пора пришла:
надо всего-то лишь
верить в конечность зла.

А в переплёте рам
на полотне окна
холм – освящённый храм.
Служит часы* весна.

Вспахан отлогий скат.
Hебо опять кровит:
неизлечим закат...
Вечер.
         Апрель.
                     Covid.

*Часы – Краткие богослужения, совершаемые четыре раза в сутки и освящающие молитвой весь день.