«Девочка и козел : стихотворения».
Алина Витухновская и Катя Леонович,
«Стеклограф», Москва, 2020 г.
Новая книга неприменимой по отношению к злым глупостям и разнообразным условностям нашего мира Алины Витухновской состоит в значительной степени из текстов не новых, но это отнюдь не механическая перепечатка хитов с некоторыми добавлениями новых стихотворений. Нет, перед нами — своеобразная книга-проект, имеющая самостоятельных концептуальный смысл. Во-первых, основу книги составляет старый, аж 1991 года текст — поэма 1991-го (!) года, не только давшая название сборнику, но и по сути дела задающая ему общий тон. Во-вторых, соавтором Витухновской стала живущая ныне в Америке художница Катя Леонович: ее иллюстрации к поэме во много можно считать частью создаваемого метатекста, единого совместного художественного высказывания. Сам альбомный формат книги в этом смысле говорит о том, что воспринимать ее следует не как «просто поэтический сборник», но именно как некое перешагивающее через формальные границы художественных видов высказывание.
Книге предпослано предисловие Ярослава Могутина, еще одной знаковой фигуры отечественной нонконформистской культуры, которого воспринимали в свое время как enfant terrible, но чья значимость для культуры 90-х все больше и больше явственна. В предисловии содержатся фрагменты диалогов с Витухновской и Леонович, во многом позволяющие глубже взглянуть на замысел книги. Витухновская, отмечая, что в поэме «Девочка и козел» «отчасти предсказаны последующие события» ее биографии, говорит о самом «внешнем», фабульном содержании поэмы: «… как в пьесе абсурда развивается сюжет с неким процессом, с участием Судьи, Свидетеля, Девочки и Козла. Козла, наверное, можно рассматривать как метафору всего российского бытия».
Между тем, наверно, не стоит сводить смысл поэмы только к абсурду. Перед нами, конечно, гротеск, но суд вообще — хорошая модель гротескного мироздания, часто встречающаяся в самых различных текстах — от пронизанного нонсенсом королевского суда в «Алисе в стране чудеса» до лубочно-площадной «Повести о Ерше Ершовиче» (в гротескности суда, увы, нам приходится убеждаться и самим, наблюдая за многими проявлениями действительности).
Сама поэма Витухновской, особенно в начале, во многом отсылает к лубочной традиции (в чем видна перекличка с поэтикой Владимира Маяковского, вообще, кажется, значимого для понимания истоков творчества Витухновской), где разные уровни бытия «схлопываются» в одном заведомо карнавальном действе: «Козлик нервно хвостиком постукивает. / "Вы, — говорит, — все перепутали. / Чернышевский написал "Что делать?" / Рявкнул бог: "Надоело! / Вот как сниму пальто! / Отвечай, кто есть кто! / Знаю только Адама. / А кто эта дама?" // Судья говорит: "Девочка. / Может быть, Евочка". / И пискнул, прячась под стол: / "А козел — это козел"».
К концу поэмы, однако, гротеск и лубок переходят уже в нешуточное судилище над самой реальностью, над метафизическими основами бытия, которые вдруг оказываются ложными и обесцененными (и это уже, если продолжить аналогии с русским авангардом, переход от Маяковского к Александру Введенскому), и инструментами этой этого судилища становятся «универсальные» клише поэтической традиции: «"ДАР НАПРАСНЫЙ, ДАР СЛУЧАЙНЫЙ". / Ваша легкость без стыда. / Гений ваш как дождь нечайный / Растечется без следа. // Только боль моя корява, / Некрасива кровкой злой. / За посмертной вашей славой / Я, бездарный и живой, // Вижу, как легко и пусто, / Просто между ваших строк, / Как пронзительно искусство / Боль придуманную врет».
Катя Леонович говорит об условиях работы над иллюстрациями: «… мои акварели я делала в "изоляции" в моей Нью-Йоркской мастерской. Надо сказать, что пандемия очень творчески на меня подействовала. Суета жизни большого города не мешала больше. Ни машин, ни людей. Только искусство!» Столкновение жестокого абсурда начала девяностых, когда создавалась поэма Витухновской и абсурда нынешнего явлены в рисунках Леонович, будто бы созданных «диким» художником-аутсайдером, отрицающим все возможные каноны. И в самом деле, это рисунки, будто бы созданные уже постапокалиптическую эпоху (суд в поэме Витухновской — это ведь и максимально травестированный Страшный суд).
Коронавирусная тематика возникает нередко в новых стихах Витухновской, дополняющих, наряду с уже классическими текстами (подобными «Умри, лиса, умри»), «Девочку и козла»: «Нам казалось мир понятен / И ничем не удивит. / Описал его Замятин, / Дописал его КОВИД. // Ты вчера мне был приятель, / Интерзоновский агент, / А сегодня — отрицатель / И ковидодиссидент. // Это, мальчик, так некстати, / Это портит внешний вид. / Знаю я как русписатель, / Что сомненье вам сулит».
Алина Витухновская, поддержанная на сей раз Катей Леонович, не впервые выступает как тот человек, который снимает шелуху с восприятия мира. Внезапная актуальность старой поэмы, вновь зазвучавшей в ковидную эпоху, потребует от читателя готовности к подобной операции, неуютной, как всякое освобождение от иллюзий.