***
Когда-то - давно это было -
Я любил твою юность.
Твою весну, твоё утро.
Ах, как много в тебе было жизни!
Жизнь плескалась в тебе, словно море.
А потом я любил твоё лето.
В нём таинственность, мягкость,
Размеренность звёздных ночей.
В нём кричали сверчки,
В нём журчали ручьи, пели птицы.
А теперь я люблю твою осень.
В ней склонились к земле
Золотые колосья пшеницы.
Кожа гранатов потрескалась,
Пряча рубины.
Есть ещё и зима,
В ней холодные, длинные ночи.
Завывание ветра,
Промозглые, мрачные дни,
Белый саван, зажжённые свечи...
Есть ещё и зима,
Но о ней мне не хочется думать.
Есть ещё и зима,
Но она далеко, далеко...
***
Я жил с волками, но не выл по-волчьи.
Мне волчий норов был не по нутру.
Я осуждал их, но трусливо, молча,
И был для них “собратом по перу”.
А стая выла, требовала крови;
Неважно чьей, да хоть бы и моей.
Когда молчишь, ты молча прекословишь;
Молчальники опасней бунтарей.
Я был для них простым приспособленцем,
А в “чёрном списке” - тысячи листков.
Кто был смелее, выкинул коленце:
Рванул из леса прочь - и был таков.
Вожак придумал формулу расправы:
Любой, кто не с волками, - враг волков.
Здесь костоломы метят в костоправы
И не щадят детей и стариков.
Я тоже волк, раз бегал в волчьей стае.
Овечья шкура - для отвода глаз.
У выживанья - логика простая:
Ничем не выделяться: вот весь сказ.
Я тоже волк, хотя и ненавижу
Повадки волчьи, дружный волчий хор.
Но я молчу по-прежнему, чтоб выжить,
И с волчьим хором не вступаю в спор.
Моей страною правит волчья стая.
О, Боже, дай сноровку мне и прыть,
Чтоб не стыдиться, жизнь свою листая,
Чтоб жить с волками, но не выть. Не выть.
***
Всё чаще в снах ко мне приходит мама.
Грустит, что я стал старше, поседел,
Что столько долгих лет она не с нами,
А здесь осталось столько важных дел.
Я говорю ей: скоро, очень скоро,
Я сам приду в твой непонятный мир.
А есть ли там леса, озёра, горы?
Растут ли там крапива и аир?
Она молчит, а взгляд такой печальный!
Такому взгляду не нужны слова.
В халате белом - словно в платье бальном -
Идёт по лугу, а вокруг - трава.
Мне шлёт сигналы мир потусторонний,
Но я ещё немного поживу.
Сирены смерти карканьем вороньим
Зовут меня во сне и наяву.
Всё чаще в снах ко мне приходит мама,
И от неё исходит лунный свет.
А в небе, как в трёхмерной голограмме,
Рождается спасительный рассвет.
***
Если спорится дело,
значит, всё - нормалёк.
Я стране беспредела
жизнь оставил в залог.
А не спорится дело,
всё равно - нормалёк.
Жизнь, увы, пролетела, -
Ничего не извлёк.
Жизнь была фотовспышкой;
мне запомнился свет.
Дни летели в одышке
и срывались в кювет.
Свято место пустует:
всех пугает цена.
Коль сидишь на двух стульях,
то какого рожна?
Пусть не спорится дело,
говорю: нормалёк.
Я стране беспредела
жизнь оставил в залог.
***
Я не Альфа. И даже не Бета.
Где-то ближе к Омеге.
Те, кто круче, вращают планету.
Остальным – не до смеха.
Я не ливень. Не смерч. Не торнадо.
Даже в гневе не страшен.
Моя сила – всего лишь бравада.
Долг Творцу не погашен.
В этом мире, где всё на продажу,
Мы недорого стоим.
Время тихо прядёт свою пряжу.
Здесь – чужое застолье.
Те, кто круче, те стоят дороже,
Как тягаться нам с ними?
Ведь крутые – всегда толстокожи,
Мы – слабы и ранимы.
Я не Альфа. И даже не Бета.
Где-то ближе к Омеге.
Те, кто круче, вращают планету.
Остальным – не до смеха.
***
Если бы я в своё время -
Лет этак сорок назад -
Обзавёлся автомобилем
(Самым простеньким,
Самым дешёвым),
То у меня бы была
Совершенно иная жизнь
И другие проблемы.
Во мне было бы меньше неба
И больше земли.
Но, как известно,
Сослагательное наклонение
Со своими “если бы” да “кабы”
В расчёт не берётся.
Так что мы, соответственно,
Имеем то, что имеем.
Сегодня я всё измеряю
Своим единственным аршином -
Стихами.
И поэтому сегодня во мне
Много неба
И мало земли…
Когда-то - давно это было -
Я любил твою юность.
Твою весну, твоё утро.
Ах, как много в тебе было жизни!
Жизнь плескалась в тебе, словно море.
А потом я любил твоё лето.
В нём таинственность, мягкость,
Размеренность звёздных ночей.
В нём кричали сверчки,
В нём журчали ручьи, пели птицы.
А теперь я люблю твою осень.
В ней склонились к земле
Золотые колосья пшеницы.
Кожа гранатов потрескалась,
Пряча рубины.
Есть ещё и зима,
В ней холодные, длинные ночи.
Завывание ветра,
Промозглые, мрачные дни,
Белый саван, зажжённые свечи...
Есть ещё и зима,
Но о ней мне не хочется думать.
Есть ещё и зима,
Но она далеко, далеко...
***
Я жил с волками, но не выл по-волчьи.
Мне волчий норов был не по нутру.
Я осуждал их, но трусливо, молча,
И был для них “собратом по перу”.
А стая выла, требовала крови;
Неважно чьей, да хоть бы и моей.
Когда молчишь, ты молча прекословишь;
Молчальники опасней бунтарей.
Я был для них простым приспособленцем,
А в “чёрном списке” - тысячи листков.
Кто был смелее, выкинул коленце:
Рванул из леса прочь - и был таков.
Вожак придумал формулу расправы:
Любой, кто не с волками, - враг волков.
Здесь костоломы метят в костоправы
И не щадят детей и стариков.
Я тоже волк, раз бегал в волчьей стае.
Овечья шкура - для отвода глаз.
У выживанья - логика простая:
Ничем не выделяться: вот весь сказ.
Я тоже волк, хотя и ненавижу
Повадки волчьи, дружный волчий хор.
Но я молчу по-прежнему, чтоб выжить,
И с волчьим хором не вступаю в спор.
Моей страною правит волчья стая.
О, Боже, дай сноровку мне и прыть,
Чтоб не стыдиться, жизнь свою листая,
Чтоб жить с волками, но не выть. Не выть.
***
Всё чаще в снах ко мне приходит мама.
Грустит, что я стал старше, поседел,
Что столько долгих лет она не с нами,
А здесь осталось столько важных дел.
Я говорю ей: скоро, очень скоро,
Я сам приду в твой непонятный мир.
А есть ли там леса, озёра, горы?
Растут ли там крапива и аир?
Она молчит, а взгляд такой печальный!
Такому взгляду не нужны слова.
В халате белом - словно в платье бальном -
Идёт по лугу, а вокруг - трава.
Мне шлёт сигналы мир потусторонний,
Но я ещё немного поживу.
Сирены смерти карканьем вороньим
Зовут меня во сне и наяву.
Всё чаще в снах ко мне приходит мама,
И от неё исходит лунный свет.
А в небе, как в трёхмерной голограмме,
Рождается спасительный рассвет.
***
Если спорится дело,
значит, всё - нормалёк.
Я стране беспредела
жизнь оставил в залог.
А не спорится дело,
всё равно - нормалёк.
Жизнь, увы, пролетела, -
Ничего не извлёк.
Жизнь была фотовспышкой;
мне запомнился свет.
Дни летели в одышке
и срывались в кювет.
Свято место пустует:
всех пугает цена.
Коль сидишь на двух стульях,
то какого рожна?
Пусть не спорится дело,
говорю: нормалёк.
Я стране беспредела
жизнь оставил в залог.
***
Я не Альфа. И даже не Бета.
Где-то ближе к Омеге.
Те, кто круче, вращают планету.
Остальным – не до смеха.
Я не ливень. Не смерч. Не торнадо.
Даже в гневе не страшен.
Моя сила – всего лишь бравада.
Долг Творцу не погашен.
В этом мире, где всё на продажу,
Мы недорого стоим.
Время тихо прядёт свою пряжу.
Здесь – чужое застолье.
Те, кто круче, те стоят дороже,
Как тягаться нам с ними?
Ведь крутые – всегда толстокожи,
Мы – слабы и ранимы.
Я не Альфа. И даже не Бета.
Где-то ближе к Омеге.
Те, кто круче, вращают планету.
Остальным – не до смеха.
***
Если бы я в своё время -
Лет этак сорок назад -
Обзавёлся автомобилем
(Самым простеньким,
Самым дешёвым),
То у меня бы была
Совершенно иная жизнь
И другие проблемы.
Во мне было бы меньше неба
И больше земли.
Но, как известно,
Сослагательное наклонение
Со своими “если бы” да “кабы”
В расчёт не берётся.
Так что мы, соответственно,
Имеем то, что имеем.
Сегодня я всё измеряю
Своим единственным аршином -
Стихами.
И поэтому сегодня во мне
Много неба
И мало земли…