Некогда было Белову в Тимонихе оставаться. Привез сюда Николая Рубцова. Высадил из машины, сдав своей маме:
- Поживет у нас столько, сколько захочет. А я – назад. Дела неотложные…
Николай Рубцов и Тимониха. Лето 1969-года. До этого была поездка в Нижегородскую область. В деревне Лялинка Рубцов и встретился с местной рассказчицей, которая и подарила ему дивный сказ о Бархотке и Ляле, промышлявшими на берегах Ветлуги лесными набегами и разбоем. Еще в Вологду Рубцов не вернулся, как начал писать первые строки:
- Мне о том рассказывали сосны
По лесам, в окрестностях Ветлуги…
Еще до отъезда в Лялинку, Рубцов отдал мне ключ от своей квартиры, чтобы я иногда ее навещал, присматривая за нею. И вот, вернувшись оттуда, он застал меня с моим маленьким сыном в ванной комнате, где мы принимали душ. И он к нам в эту же комнатку под - веселые брызги. Втроем купались и хохотали. Уходя от Рубцова , мы услышали от него:
- Я вернулся очень-очень богатым! Привез с Ветлуги разбойничий клад!..
Говоря о кладе, Рубцов имел в виду ненаписанную поэму, первые строчки которой он сочинил в дороге, когда ехал в поезде , возвращаясь к себе домой. Однако в Вологде он задержался всего лишь на два-три дня. Встретился с Васей Беловым, и тот пригласил Николая в Тимониху.
Белов в этот же день и уехал обратно в Вологду. Вместо него в Тимонихе – Коля Рубцов. Поэт был несказанно рад. Такой просторный с веселыми окнами пятистенок! Такая природа ! Такие сложные запахи, где смешались вздохи берез и елок, шепот трав, и еще эта озерная бесконечность! Но главное – что? Небывалая тишина. Она везде - и на улице, и в задворьях, и там, где впадает в озеро ручеек. Анфиса Ивановна для Рубцова, как мама родная. Отдых, сон – всё под её опекой. Николай поначалу - в карман за денежкой. Не бесплатно же тут ему жить. Подает Анфисе Ивановне. Но та не берет, даже ругается:
- Не смей! Считай, что ты у родителей! Дома! Или нас с тобой огород не прокормит! А и лес! Собирай в нем грибы. И ягоды вот-вот наспеют! А если рыбак, то и озеро рядом. Лодку бери. Не запирается. Плыви, хоть куда.
Соблазнов так много. Но у Рубцова свое в голове. Начатая поэма. А может, и сказка. Строфа за строфой укладываются в голове. Для него это новое, непривычное, отодвигающее куда-то в сторону от стихов. Те, не то, что бы надоели, скорее чуть поприелись. Нужна была им замена. И вот рядом с тихой душой его, словно гостья - лесная сказка. Как пошла на него, как пошла! И он с ней рядышком, как с подругой.
Возвращается Коля в Вологду почти с готовой уже поэмой. Узнав о его приезде , в особняке у его хорошего друга корреспондента Всесоюзного радио Энгельса Федосеева собралось говорливое общество журналистов, кто с радио, кто с газеты. Коля читал. Его слушали. Слушали не только умные головы, но и подобострастники, расхваливая Рубцова так, что стало ему от этого неудобно. Присутствовал при чтении и Вася Белов. Единственный, кто не хвалил Рубцова. Наоборот, где-то даже критиковал.
- Не торопись печататься. Вникни в то, что кладешь на бумагу. Встречаются так себе, и даже слабенькие глаголы. Перепиши…
Именно критика Белова и помогла Рубцову многое изменить в лесной сказке. Не случайно ее выход в свет задержался, едва ли не на год . Да и новое напрашивалось на бумагу. То, чем Рубцов никогда не пользовался, вдруг начинало стучаться к нему, требуя от поэта совсем другого подхода к письменному труду. Разумеется, бросать писать стихи он не собирался. Однако хотел испытать себя в чем-то малоизвестном. Как знать, может к нему без всякого спроса вламывалось новое откровение, и он был должен его принять, как судьбу... Столько сюжетов хранила его голова, как в стихах, так и в прозе! Картинки из давних детдомовских происшествий, из встреч с хулиганами, из ссор с теми, кто зазнается и задается, из дум о чем-то возвышенном и красивом, обитающем там, где человеку бывать не дано, а если дано, то только тому, кого охраняет сам Бог.
Не знал Рубцов, что с ним однажды произойдет. Не знал этого и Белов. В те январские дни 1971 года он и вырвет из сердца сокрушающие слова:
На смерть Николая Рубцова
О, как мне осилить такую беду –
Явилась и тучей нависла.
Не скроюсь нигде, никуда не уйду
От этого подлого смысла.
Подсчитано всё, даже сны и шаги.
Как холят тебя и как любят!
Но губят меня не они, не враги , -
Друзья, уходящие губят.
Как будто позор предстоящего дня
Узнали и - рады стараться –
Один за другим, не жалея меня,
В родимую землю ложатся.
Мне страшно без них!
Я не вижу ни зги,
Ступаю, не чувствуя тверди.
Кого заклинать: не отринь,
помоги.
В безжалостный час не отвергни?
Ни Бога, ни Родины…
Лишь Мавзолей
И звезды, воспетые хором.
И тихо мерцая, светило полей
Горит над бессонным Угором.