Обречённые
I
— я стар
но что с того
когда по-прежнему силён
мне всё подвластно
время
небо
звёзды
недрогнувшей рукой меняю я местами
созвездия
они молчат
и повинуются хозяину вселенной
безропотно —
так говорил седобородый Хаос
подслеповато щурясь
вглядываясь в небо —
на самом деле вглядываясь в полог
из грубой чёрной ткани
на которой
мерцали якобы созвездия
но нет
то был рисунок нанесённый белой краской
с вкраплениями серебра
— отец отец
твоя эпоха позади
да
ты не мёртв
но жизнью не назвать
твоё существованье взаперти
прости отец
иначе поступить не мог я
ты видишь холст
его изнаночную сторону
и веришь что небесная неразбериха
есть плод твоих усердий
нет отец увы —
я управляю миром
сын твой —
Космос
порядок и гармония кругом
моя заслуга
и тебя жалея
тебе об этом я не расскажу
... обман бы длился
но вмешался случай —
лириды
метеорные потоки
прожгли дыру
на грубой чёрной ткани
среди бескрайней ночи
старый Хаос
глазам своим не веря
видит Свет —
встаёт
и вырастает над собою
движеньем резким полог рвёт
и слепнет на мгновенье
а затем —
бурлящий яростью —
лишает сына жизни
II
— стоп стоп —
раздался властный голос
из темноты пустого зала —
всем спасибо
я репетицию последнюю назначу
пожалуй на четверг
и передайте реквизитору —
дыра
должна быть там —
да да — в районе Ориона
а эту
между Лебедем и Лирой
заштопать надо
что ещё?
ах да
сегодня Солнце было тускловато —
почистите стекло
и лампу замените
всё
... шёл режиссёр домой
смотрел на звёзды
и думал —
банальна в общем-то история
но ракурс
нет
каков!
без всякого сомненья
мы на успех
обречены
Грачи прилетели
I
я никому не говорил о птице
о чёрной птице
о большой чёрной птице
живущей внутри меня
только врачу
он обещал оставить её мне
пусть говорит будет
надеюсь не обманет
ведь отобрал же он у меня
часы ремень и шнурки
она всегда во мне
моя птица
но стоит закрыть глаза —
оказывается снаружи
бьёт крыльями
летит прямо в лицо
поэтому я никогда не сплю
как же так
спрашиваю у врача
это все потому
отвечает он
что вы не чувствуете границ своего тела
и окружающих предметов
а проще говоря
кажетесь себе меньше чем есть на самом деле
киваю
вам док виднее
вон вы какой огромный
потолок подпираете
II
была суббота
а может воскресенье
по коридору грохотала тележка с передачами
дали и мне пакет
не знаю от кого
не подписано
пижама бельё носки
кусок земляничного мыла
два пакета кефира
пачка печенья
чай
берёзовые ветки
колокольня
снег
снег
снег
мёртвые чёрные птицы
я не помню
сколько пролежал без сознания
когда очнулся
птиц уже не было —
видно убрали
и колокольни не было
и берёзовых веток
а снег верно растаял сам
но самое ужасное
что во время уборки
пропала и моя птица
чёрная птица
большая чёрная птица
живущая внутри меня
док не знает где её искать
он даже вызвал мою мать
но и она не знала
а только мелко трясла головой
когда доктор строго выговаривал ей —
мол никогда не заворачивайте продукты
в репродукции картин
он так старался найти мою птицу
так разволновался
что стал задыхаться
схватился за воротник своей рубашки
и упал в кресло
мать распахнула окно
глянь-ка
весна
и вправду грачи прилетели —
прошептала она
ветром унесло со стола
какой-то измятый лист бумаги
III
... и я уснул
Если говорить начистоту...
памяти Геннадия Алексеева
если говорить начистоту
способы передвижения за последние три тысячи лет
мало изменились
в километре от Пефора
Валаам колотит кулаками по капоту своей ослицы
та возмущённо гудит
мигает фарами в сторону пролеска
но не двигается с места
а вот на пристани —
Ионы навьюченные чемоданами
ныряют в шестипалубное чрево кита
едят и пьют
фотографируются с капитаном
(почему-то капитан всегда выходит неразборчиво)
знают что кит извергнет их на сушу
по прибытии в Фарсис
согласно расписанию
посмотрите-ка —
извивается и уползает на восток от Эдема
змей-искуситель
в спальном вагоне которого
Адам и Ева хрустят яблоками
выплёвывают косточки в открытое окно
чтобы следующий состав
не сбился с пути
не правда ли чудесная картина —
по приставной лестнице
поднимаются люди в белых круизных одеждах
(имя им — легион)
устраиваются в комфортабельных креслах
внутри дюралевого ангела
вполуха слушают предполётный инструктаж
листают журналы
... на трёхсот пятидесятом эшелоне
вдруг оживает громкая связь
— господа
мы находимся в непосредственной близости
от отца-основателя воздушных перевозок
не желаете ли нанести визит?
— нет нетнет
— ни в коем случае
— в другой раз так и передайте
— что вы спасибо не затрудняйтесь
ангел трясётся от обиды
опускает нос
идёт на снижение
странные странные люди
думает он
теперь вы сами видите
что ничего не изменилось
а закон Архимеда и вовсе незыблем —
как скала
или вечные вопросы философии —
только находится желающий
пройтись по Геннисаретскому озеру
так оно тут же выплёскивается из берегов
заливая копыта очередной ослицы
та и кричит
а вы бы не закричали?
Офелия
Офелия лежала вниз лицом,
а я плыла — рекою и отцом
Офелии, отцом её ребёнка,
плыла и пела — жалобно и тонко,
и тонкой струйкой лёгкая вода
входила в лёгкие. Качались города —
дрожал размытый контур королевства,
как будто в мареве июля — только вместо
тягучих солнечных лучей текла вода,
входила в лёгкие. Качались города —
зеркальный шар катился по реке,
и волосы Офелии в руке
моей текли плакун-травой,
опутывали пальцы, за собой
тянули в омут, погружали в плоть,
качали, словно люльку, зыбкий плот,
но я плыла — а что мне оставалось? — плыть
Офелией, рекой, отцом, ребёнком,
зеркальным шаром — быть или не быть —
звучащим жалобно и тонко
всегда, везде, когда-то, где-то.
...Взорвался пурпуром цветок —
персты покойницы впиваются в висок,
и я плыву — не заревом, но светом.
Иггдрасиль
В час недобрый, когда с головой накрывает упадок сил,
с недостижимой для взгляда кроны дерева Иггдрасиль
срывается птица, царапает воздух, садится тебе на плечо —
и начинает петь.
Если птичий язык распознал как родной — ты, увы, обречён.
Обречён молчать во веки веков и владеть ключом.
Молчать, даже если тянулся к небу, но пальцы попали в гниль
и на спину обрушилась плеть.
Птица, клюв наклонив, пропоёт, что Земля — это ком,
ком налипшей земли на корнях, что укрыты песком,
ствол томится в волнах, что дают свою зелень листве —
в ней покоится шар золотой.
В этом мироустройстве таится печальный ответ —
то, что мы испокон принимали за солнечный свет,
есть лишь сон, ибо тьма поутру распускается хищным цветком,
обволакивая слепотой.
Видят люди во сне, что летят над Землёй высоко,
что идти и бежать, и дышать — широко и легко,
дети видят во сне, что по дереву лезут вверх
и сидят на тяжёлых ветвях.
Рыбы спят — видят сны, как выпрыгивают из рек
и скользят в облаках, где идёт и бежит человек,
человек забирает руками, плывёт на восток,
обжигаясь о шар второпях.
Мрак дневной убивает живое — и множится гниль.
Каждый погибший становится семенем Иггдрасиль.
Вырастают деревья. Шатаясь, к плечу плечо,
из корней выплетают сеть.
Мой язык распознал как родной? Знай, что ты обречён.
Обречён молчать во веки веков и владеть ключом.
...Открывается дверь, за которой раскинулся лес Иггдрасиль.
Ты начинаешь петь.
Мой маленький поэт
Мой маленький поэт, где ты, где ты?
Молчат слова, из рук текут кресты.
Мир поместился в чреве воробья —
чирик-чирик — он тесен для меня.
Мой маленький поэт, зачем, зачем
лететь, не исповедуя фонем,
клюв наполняя кубиками льда,
в которых дремлет мёртвая вода?
Мой маленький поэт, не плачь, не плачь.
Тебя не тронет сумрачный палач —
он из пространства вырежет меня
и спать положит. Хрусталём звеня,
цепей кручёных слыша перезвон,
ты в воробья войдёшь, я выйду вон.
I
— я стар
но что с того
когда по-прежнему силён
мне всё подвластно
время
небо
звёзды
недрогнувшей рукой меняю я местами
созвездия
они молчат
и повинуются хозяину вселенной
безропотно —
так говорил седобородый Хаос
подслеповато щурясь
вглядываясь в небо —
на самом деле вглядываясь в полог
из грубой чёрной ткани
на которой
мерцали якобы созвездия
но нет
то был рисунок нанесённый белой краской
с вкраплениями серебра
— отец отец
твоя эпоха позади
да
ты не мёртв
но жизнью не назвать
твоё существованье взаперти
прости отец
иначе поступить не мог я
ты видишь холст
его изнаночную сторону
и веришь что небесная неразбериха
есть плод твоих усердий
нет отец увы —
я управляю миром
сын твой —
Космос
порядок и гармония кругом
моя заслуга
и тебя жалея
тебе об этом я не расскажу
... обман бы длился
но вмешался случай —
лириды
метеорные потоки
прожгли дыру
на грубой чёрной ткани
среди бескрайней ночи
старый Хаос
глазам своим не веря
видит Свет —
встаёт
и вырастает над собою
движеньем резким полог рвёт
и слепнет на мгновенье
а затем —
бурлящий яростью —
лишает сына жизни
II
— стоп стоп —
раздался властный голос
из темноты пустого зала —
всем спасибо
я репетицию последнюю назначу
пожалуй на четверг
и передайте реквизитору —
дыра
должна быть там —
да да — в районе Ориона
а эту
между Лебедем и Лирой
заштопать надо
что ещё?
ах да
сегодня Солнце было тускловато —
почистите стекло
и лампу замените
всё
... шёл режиссёр домой
смотрел на звёзды
и думал —
банальна в общем-то история
но ракурс
нет
каков!
без всякого сомненья
мы на успех
обречены
Грачи прилетели
I
я никому не говорил о птице
о чёрной птице
о большой чёрной птице
живущей внутри меня
только врачу
он обещал оставить её мне
пусть говорит будет
надеюсь не обманет
ведь отобрал же он у меня
часы ремень и шнурки
она всегда во мне
моя птица
но стоит закрыть глаза —
оказывается снаружи
бьёт крыльями
летит прямо в лицо
поэтому я никогда не сплю
как же так
спрашиваю у врача
это все потому
отвечает он
что вы не чувствуете границ своего тела
и окружающих предметов
а проще говоря
кажетесь себе меньше чем есть на самом деле
киваю
вам док виднее
вон вы какой огромный
потолок подпираете
II
была суббота
а может воскресенье
по коридору грохотала тележка с передачами
дали и мне пакет
не знаю от кого
не подписано
пижама бельё носки
кусок земляничного мыла
два пакета кефира
пачка печенья
чай
берёзовые ветки
колокольня
снег
снег
снег
мёртвые чёрные птицы
я не помню
сколько пролежал без сознания
когда очнулся
птиц уже не было —
видно убрали
и колокольни не было
и берёзовых веток
а снег верно растаял сам
но самое ужасное
что во время уборки
пропала и моя птица
чёрная птица
большая чёрная птица
живущая внутри меня
док не знает где её искать
он даже вызвал мою мать
но и она не знала
а только мелко трясла головой
когда доктор строго выговаривал ей —
мол никогда не заворачивайте продукты
в репродукции картин
он так старался найти мою птицу
так разволновался
что стал задыхаться
схватился за воротник своей рубашки
и упал в кресло
мать распахнула окно
глянь-ка
весна
и вправду грачи прилетели —
прошептала она
ветром унесло со стола
какой-то измятый лист бумаги
III
... и я уснул
Если говорить начистоту...
памяти Геннадия Алексеева
если говорить начистоту
способы передвижения за последние три тысячи лет
мало изменились
в километре от Пефора
Валаам колотит кулаками по капоту своей ослицы
та возмущённо гудит
мигает фарами в сторону пролеска
но не двигается с места
а вот на пристани —
Ионы навьюченные чемоданами
ныряют в шестипалубное чрево кита
едят и пьют
фотографируются с капитаном
(почему-то капитан всегда выходит неразборчиво)
знают что кит извергнет их на сушу
по прибытии в Фарсис
согласно расписанию
посмотрите-ка —
извивается и уползает на восток от Эдема
змей-искуситель
в спальном вагоне которого
Адам и Ева хрустят яблоками
выплёвывают косточки в открытое окно
чтобы следующий состав
не сбился с пути
не правда ли чудесная картина —
по приставной лестнице
поднимаются люди в белых круизных одеждах
(имя им — легион)
устраиваются в комфортабельных креслах
внутри дюралевого ангела
вполуха слушают предполётный инструктаж
листают журналы
... на трёхсот пятидесятом эшелоне
вдруг оживает громкая связь
— господа
мы находимся в непосредственной близости
от отца-основателя воздушных перевозок
не желаете ли нанести визит?
— нет нетнет
— ни в коем случае
— в другой раз так и передайте
— что вы спасибо не затрудняйтесь
ангел трясётся от обиды
опускает нос
идёт на снижение
странные странные люди
думает он
теперь вы сами видите
что ничего не изменилось
а закон Архимеда и вовсе незыблем —
как скала
или вечные вопросы философии —
только находится желающий
пройтись по Геннисаретскому озеру
так оно тут же выплёскивается из берегов
заливая копыта очередной ослицы
та и кричит
а вы бы не закричали?
Офелия
Офелия лежала вниз лицом,
а я плыла — рекою и отцом
Офелии, отцом её ребёнка,
плыла и пела — жалобно и тонко,
и тонкой струйкой лёгкая вода
входила в лёгкие. Качались города —
дрожал размытый контур королевства,
как будто в мареве июля — только вместо
тягучих солнечных лучей текла вода,
входила в лёгкие. Качались города —
зеркальный шар катился по реке,
и волосы Офелии в руке
моей текли плакун-травой,
опутывали пальцы, за собой
тянули в омут, погружали в плоть,
качали, словно люльку, зыбкий плот,
но я плыла — а что мне оставалось? — плыть
Офелией, рекой, отцом, ребёнком,
зеркальным шаром — быть или не быть —
звучащим жалобно и тонко
всегда, везде, когда-то, где-то.
...Взорвался пурпуром цветок —
персты покойницы впиваются в висок,
и я плыву — не заревом, но светом.
Иггдрасиль
В час недобрый, когда с головой накрывает упадок сил,
с недостижимой для взгляда кроны дерева Иггдрасиль
срывается птица, царапает воздух, садится тебе на плечо —
и начинает петь.
Если птичий язык распознал как родной — ты, увы, обречён.
Обречён молчать во веки веков и владеть ключом.
Молчать, даже если тянулся к небу, но пальцы попали в гниль
и на спину обрушилась плеть.
Птица, клюв наклонив, пропоёт, что Земля — это ком,
ком налипшей земли на корнях, что укрыты песком,
ствол томится в волнах, что дают свою зелень листве —
в ней покоится шар золотой.
В этом мироустройстве таится печальный ответ —
то, что мы испокон принимали за солнечный свет,
есть лишь сон, ибо тьма поутру распускается хищным цветком,
обволакивая слепотой.
Видят люди во сне, что летят над Землёй высоко,
что идти и бежать, и дышать — широко и легко,
дети видят во сне, что по дереву лезут вверх
и сидят на тяжёлых ветвях.
Рыбы спят — видят сны, как выпрыгивают из рек
и скользят в облаках, где идёт и бежит человек,
человек забирает руками, плывёт на восток,
обжигаясь о шар второпях.
Мрак дневной убивает живое — и множится гниль.
Каждый погибший становится семенем Иггдрасиль.
Вырастают деревья. Шатаясь, к плечу плечо,
из корней выплетают сеть.
Мой язык распознал как родной? Знай, что ты обречён.
Обречён молчать во веки веков и владеть ключом.
...Открывается дверь, за которой раскинулся лес Иггдрасиль.
Ты начинаешь петь.
Мой маленький поэт
Мой маленький поэт, где ты, где ты?
Молчат слова, из рук текут кресты.
Мир поместился в чреве воробья —
чирик-чирик — он тесен для меня.
Мой маленький поэт, зачем, зачем
лететь, не исповедуя фонем,
клюв наполняя кубиками льда,
в которых дремлет мёртвая вода?
Мой маленький поэт, не плачь, не плачь.
Тебя не тронет сумрачный палач —
он из пространства вырежет меня
и спать положит. Хрусталём звеня,
цепей кручёных слыша перезвон,
ты в воробья войдёшь, я выйду вон.