Окунь Михаил. Коллекционер и другие рассказы

Коллекционер

   Незадолго до окончания вечера поэта С. в Доме актера в зале появился молодой человек с огромной кипой книг. Худой, бледный, с бородкой, в роговых очках.
   Как только объявили окончание вечера, он бросился ко мне: «Вы – Окунь?!» Это было весьма неожиданно. Я вяло и нехотя промямлил «да»…
   Вот, думаю, что сейчас будет? – может, плюнет в меня (это при благоприятном исходе) за какие-нибудь старые грехи – литературного или нелитературного характера.
   Но молодой человек явно обрадовался и стал торопливо перебирать свои книги, оказавшиеся коллективными сборниками 80–90-х годов. Нашел «Молодые Ленинграды» за 1983, 1984 годы, где я присутствовал, и попросил: «Подпишите! Роману!» А там, смотрю, уже множество автографов собрано.
   На душе сделалось хорошо и спокойно. Понятна стала эта порывистость коллекционера – нигде не поймать человека, а тут подвернулся. Подписал с удовольствием.

Зонт

   В местной забегаловке на Тухачевского я сидел за столиком с Валерием Николаевичем. Его я уважал за то, что он окончил Ленинградский институт киноинженеров – ЛИКИ.
   Это был уникальный институт. Однажды в нашей школе, находящейся неподалеку от ЛИКИ (школа – на Социалистической, ЛИКИ – на ул. Правды), перед нами, старшеклассниками, выступал профессор этого института. Он долго рассказывал об уникальности ЛИКИ, а закончил неожиданным советом: к ним документы ни в коем случае не подавать. Мол, ребята, всё равно по конкурсу не пройдете.
   А вот Валерий Николаевич и поступил, и закончил.
   В этот день передо мной стояла проблема – найти пульт для телевизора «Рубин». Везде продаются универсальные пульты, но они раза в три-четыре дороже и требуют специальной настройки.
   Валерий Николаевич сказал, что через дом есть подвальный магазинчик, в котором продают всякую дребедень, и пульты для «Рубина» вполне могут там быть. Я поблагодарил его и пошел в этот магазинчик.
   Пультов для «Рубина» там, конечно, не оказалось, только навязшие на зубах универсальные. Я вышел на воздух, и тут меня стукнуло. А зонт?! Где мой прекрасный длинный зонт (не какой-нибудь паршивый складной зонтик), в темно-коричневую клетку, с деревянной полированной ручкой, с блестящей медной бляшкой, к ручке присобаченной, и надписью на ней «Port Luis», говорящей о таинственных портах южных морей и тропических ливнях? Я бросился обратно в забегаловку.
   Народу у стойки было немного. За столиком над рюмкой зубровки гнулся Валерий Николаевич. Моё место перед ним пока никто не успел занять. А рядом со столиком в уголке, где я его и оставил, стоял мой замечательный зонт!
   Я потянул его к себе. Валерий Николаевич встрепенулся, быстро всё осмыслил и схватился за голову:
– Господи, как же я не заметил?! Сейчас был бы с чудесным заграничным подарочком!
– Но зато, Валерий Николаевич, – с некоторым удивлением и даже сочувствием к его горю сказал я, – вы сохранили честное имя студента уникального института ЛИКИ! И потом, вдруг кто-нибудь мне подсказал бы, кто спёр зонт, или я увидел его у вас…
– Мне глубоко плевать на честное имя студента уникального ЛИКИ! – ответил, не моргнув глазом, Валерий Николаевич. – И кто тут что подскажет? – не смеши. Кроме того, ты сам говорил, что через несколько дней отваливаешь в свою Германию. Отсиделся бы я дома, тем более что перед приездом жены с дачи надо порядок наводить. А где я живу, ты не знаешь. Ну а к следующему твоему приезду зонта у меня наверняка уже не было бы – посеял бы где-нибудь…
   Вот что значит выпускник уникального института – целый сценарий наплел, хоть детектив снимай. (Впрочем, актерско-сценарные дела возникли на коммерческой основе в этом вузе много позже, а до того была голая техника. Но тем не менее…)
   Я покрепче сжал ручку зонта и вышел на улицу. Как раз начался дождь.

Крокодиловы слезы

   В разгар корпоративной вечеринки заиграла восточная музыка, и на подиуме появился голый по пояс человек в чалме и шароварах. На голове он нес круглую металлическую лохань с крышкой. Поставив лохань на помост, он извлек из нее внушительных размеров питона и вступил с ним в борьбу.
   Публика, особенно ее женская часть, притихла. Однако питон явно уклонялся от схватки. Скорее всего, был он недавно изъят из холодильника, и как животное нетеплокровное чувствовал себя весьма вяло. Настолько, что один молодой азартный сотрудник громко предложил налить питону стопку водки для ободрения.
   Наконец номер завершился, безногий-безрукий артист (я о питоне – прозвали же газетчики цирковых собачек, медведей, лошадей «четвероногими артистами») отмучился и был снова водворен в лохань. На сцене между тем появился новый «предмет изумления» – небольшой крокодил размером около полутора метров.
   Человек в чалме принялся хищно мять несчастную рептилию. Он раскрывал ей пасть, растягивал передние лапы и, наконец, уселся на нее верхом своим обширным задом.
Затем носитель чалмы пошел дальше: придав пресмыкающемуся артисту изломанную позу в виде латинского «Z», он стал обходить зал и предъявлять его каждому столику. Некоторые дамы взвизгивали, мужчины натянуто улыбались.
   Внезапно крокодил заплакал – настоящими, а не крокодиловыми слезами. В его круглых глазах с красными точками читалось подлинное человеческое страдание...
   На молодого человека, предложившего угостить питона, крокодиловы слёзы произвели тяжкое впечатление. Он с кристальной ясностью понял, что в жизненной борьбе мы сплошь и рядом поставлены в слишком неравные условия. Ни питону, ни крокодилу никогда не осилить человека в чалме. Да и зачем, спрашивается? – как ни крути, а ведь он их кормилец.

Бархатный кабинет

   Когда дедушку в сороковом году посадили, бабушка вняла чьему-то совету и поехала в Москву давать взятку. В итоге она дошла до кабинета, который поразил ее воображение. Был он весь обит малиновым бархатом – и пол, и стены, и потолок.
   Хозяин кабинета принял бабушку благосклонно, деньги принял и твердо обещал похлопотать. Но вскоре началась война, и всех разметало: дедушка через год умер где-то в лагерях в Потьме, бабушка во время блокады была из Ленинграда эвакуирована. Фамилии и должности хозяина бархатного кабинета она не запомнила, поэтому куда делся он – было нипочем не разузнать.
   А кабинет, наверное, сохранился и по сию пору – что кабинетам делается?..