Азбука
Книжный шкаф из ясеня в углу,
а на полке Женя да Иосиф.
Ты подсел на книжную иглу?
Успевай, пока листает осень
беглые учебники из снов,
где мы изучали буки, веди.
Азбука - основа всех основ.
Помнишь, ты прощупывал в газете
тонкую и хрупкую строку.
Говорят, свинец в газетной краске.
Я ведь тоже что-нибудь могу
написать красиво по-дурацки.
Люди вырастают из людей,
прорастают в книги и журналы.
Поднимись на цыпочки скорей,
посмотри, какими они стали.
Корень страха
если бы я о тебе написала ты бы меня не прочёл
но я обхожу стороной идеалы и говорю про пчёл
бабушка хлебушек в мёд макает из памяти не стереть
рвётся верёвочка бельевая падает в хлорку смерть
пододеяльником и простынкой тёплым цветастым платком
бабушка дяде приснилась сынко плачешь опять по ком
вечер невесел в квартире гробик я с ней сижу одна
память скребёт меня и коробит точно в тот день война
спряталась в платьице в шифоньере сшитом мною из штор
господи я ведь с рожденья верю в штиль роковой и шторм
снег рассыпается белым прахом март гололёд тоска
я здесь нащупала корень страха выросший из ростка
вот и теперь о тебе пожалуй не напишу не жди
я не тебя в эту жизнь рожала и прижимала к груди
Мекка
Где там у нас тонко -
там где у нас крепко?
В красном углу - иконка,
в белом углу - скрепка.
Господи, что за дурость
из слов составлять пазлы.
Прохожий швырнул окурок,
следом шмыгнул в пазик.
Не расстояние лечит,
а беспробудный праздник.
Это когда за встречу -
не чокаясь, прямо с казни.
После удара гонга
надломишься точно ветка.
А под тобой Волга -
расхристанная мекка.
Антоновка
Время какое-то нервное -
март, поезда и капель.
Господи, Боже, я верую
в латте и в свежий капкейк.
В счастье, простое и лёгкое,
крылья расправь и лети!
Но сердце предательски ёкает,
сжимается после шести.
Что это - тайная вечеря?
Брейгель и с краешку Босх?
Кесарю знак будет кесарев,
Господу - Пасха и Пост.
Или обратное с донышка -
Пост, Воскресение, свет?
Вот и созрела антоновка,
клонит тяжёлую ветвь.
"Бошетунмай"
Не ешь девочка морковку по-корейски,
а то родится у тебя корейский мальчик -
будет пить и петь в подвальчике.
Лучше сходи с авоськой до бакалеи,
купи заварку и сахар, оставь пятёрку со сдачи
на чёрный день, на развод, на заячью шубку,
чтобы было чем укрываться, когда зябко да жутко.
И не верь тому, кто скажет, что мех у неё собачий.
Чуешь, как росток пробивается сквозь асфальт?
Это не серебряная ива, не чёрный брат тополь,
а корейский мальчик пробивается сквозь строфы,
настраивает струны что твою печаль.
Вот он родился и вырос, вот свет погас.
За футбольным полем, за чёртовым колесом
старый дом панельный поволокли на слом,
отключив электричество, газ.
Вот и кончилось время нас.
Выходи погулять
выходи погулять дорогая
выходи погулять дорогой
видишь вечер у нас догорает
а у нас ещё день голубой
где граница размыта и тонка
точно венка на женской руке
богоматерь стояла с ребёнком
в сизой дымке сходящей к реке
я придумала поезд дорогу
и картину с родимым пятном
под удар восходящего гонга
в неприкаянном сердце моём
распахни васильковое поле
обними меня слышишь скорей
облетают смотри с колоколен
колокольчики бед и скорбей
Девочка в шапке плюшевой
переписать историю кляксами из чернил
маленькую и хворую кто тебя сохранил
девочку в шапке плюшевой в валенках с буквой ка
музыка льётся в уши с душного потолка
руки висят на ниточках лебедем в такт плывут
кто тебя славно выточил и обрядил в лоскут
детского королевства - матовый крепдешин
кто на какие средства дожил здесь до седин
до кожи - сухой пергамент
до выцветших серых глаз
это ли всё о маме что зажигает газ
спичкой в духовке старенькой в доме где был причал
где лещенко из динамика начало начал кричал
где остывали блинчики к вечери гудел собор
и доносилось издали возьми-и меня с собой
Экзистенциальное зимнее
я не пишу стихов десятый год
или десятый день десятый век
а за оградой местный вальтерскотт
лопатой загребает свежий снег
соседский пинчер смотрит точно лорд
на проходящих мимо лошадей
прикажет звонко девочка апорт
он полетит за палкой как лакей
уткнётся мордой в бархатный сугроб
отроет палку принесёт к ногам
под нами спит арктический сурок
над нами вальтер в руки взял наган
по вечерам селяне жгут дрова
дым прорастает в небо бородой
наш город заметён на Покрова
и даже одинокий конь гнедой
покрыт попоной лёгкого снежка
глаза прикрыл наверное он спит
зима – что утонувшая княжна
воскресшая без боли и обид
тоска её – кристалл снежинка дрожь
дыхание – серебряный Байкал
зачем меня так за руки берёшь
как будто никогда не отпускал
Вот постель
вот постель в которой увязли двое
барабан натянут как тетива
за окном задумчиво город воет
и на балалайке бренчит иван
выходи на площадь народ согбенный
обряжайся в помещиков и крестьян
на запястьях улиц чернеют вены
обнажая ржавчину и изъян
вот постель покрытая снежной пудрой
где лежат останки счастливых нас
мы с тобою скифы славяне курды
а под нами суглинок цемент матрас
Кровь-любовь
когда всё о любви да о любви
стучит в висках под ложечкой заходит
я падаю а ты меня лови
как доктор на обходе
сжимай запястье так чтоб стыла кровь
под пальцами горячими твоими
покуда не срифмую кровь-любовь
срифмованную первыми больными
и ты меня усадишь на кровать
негласный символ маскулинной страсти
и объяснишь что ты не виноват
в том что могла упасть я
Стук
стук постук говорит пастух
посох его о камень звонок
все мы выползли из пелёнок
напрягая голос и слух
разливанные берега сочный луг
разнотравье пчёлы
все мы бездари и ученые
поворачиваем на звук
горн трубит где трава по пояс
разбегаются вширь глаза
на груди у каждого образа
небо в судорогах густое
вновь потужится и родит
беглый дождик ли чёрный ливень
каждый первый из нас ленивый
повторяет слова молитв
что бурлят в бурлацкой крови
степью паводком снежной крошкой
все мы маленькие хорошие
а как вырастем так болит
Господь Саваоф
Свят, свят, свят Господь Саваоф —
шестикрылые серафимы — глашатаи этих слов,
которые я, как плащ, на себе носила,
вытаскивая из житейского ила
то серые камни, то ножницы для плавников,
картон и бумагу из стареньких дневников,
браслеты и серьги, и даже часы золотые.
И тщательно мыла налитое козье вымя —
вот так начиналось утро в моём дворе:
горячая плоть земли становилась щедрей,
простуженный хлев царапали когти веток
разросшейся сливы, и выжимали ветошь
мои молодые руки,
и взгляд козы
уставился в свет пропускающие пазы,
где плавился запах когда-то зелёных сосен.
А к шее козлёнка уже подступила осень.
И звали отца, и стол накрывала мать,
я ей помогала из подпола вынимать
морковку и жёлтый пузан картофель.
Художник небесный нас всех нарисует в профиль
и даже анфас для будущего Судьи.
Вот так и живём и крепко на том стоим —
меняем войну на смертный рушник и мир,
и падает снегом протёртый творог и сыр
на ледяное, тугое, как парус, небо.
И точно мохнатый зверь расцветает верба
и пахнет новорождённой в ночи весной.
Держи меня за руку, просто побудь со мной,
послушай, как в сердце стучит Господь Саваоф —
он тянется блеском из чёрных квадратов зрачков.