Песочина Эмилия. Бог шел по золотистой нитке


Трамвайное ретро

Расхристанный трамвайчик до конечной
Вздыхает, тарахтит и дребезжит...
Вечерний мой спаситель, я твой вечный,
Усталый, одинокий пассажир.
Мой красно-жёлтый, с поручнем потёртым,
Пунктирами дождинок по стеклу,
Я захожу в тебя с бисквитным тортом,
Что куплен в гастрономе на углу.

В портфеле дремлет «Мишка косолапый»
И розоватой «Докторской» батон.
Журнал читаю в свете дальней лампы.
А мимо — город в свете золотом.
Тепло. Уютно. Тело млеет в лени.
Сон через мысли радужно плывёт.
Ванилью пахнет тортик на коленях.
Весьма урчит от голода живот.

Трамвай меня качает, как ребёнка,
Стучит на стыках, точно стих твердит.
И вдруг кондуктор объявляет звонко:
«Конечная! Эй, соня, выходи!»
Я вроде бы читала... Неужели
Я столько остановок проспала?
...Луна — кругляшка мятной карамели...
Скамейки побелевшей пастила...

Ступаю осторожно на ледышки
Замёрзшего недавнего дождя.
Трамвай пыхтит, не справившись с одышкой,
По-старчески кряхтит, в депо идя.
И я — в депо. Вот дом. Подъезд. Квартира.
Свет. Тапочки. Неужто добралась?
В кастрюльке грею курицу с гарниром.
Вот тортик мой! Ох, попирую всласть!

Гляжу в окно. Стекло дрожит от ветра.
Погодка та ещё! А я уже в тепле.
Зажжённых окон жёлтые отсвéты
Рядами отдыхают на земле.
Пришёл трамвай последний, скинул дуги,
Как будто шарф и шапку — человек,
И дремлет стоя, словно слон. На круге
Последней остановки первый снег.

Графа любви

Замёрзший мир дожил до утреннего света.
Ломается февраль, как ненадёжный лёд.
Иглою, докрасна зарёю разогретой,
Неслышно синь прошил взлетевший самолёт.

Скрипучий птичий вскрик витает одиночно.
Нет ветра. Бирюза притягивает дым
Над крышами домов. На стороне восточной
Становится бледней сияние звезды.

Немеющая речь жемчужно-серых горлиц,
Спугнувших снег с берёз на тонкий, ломкий наст.
Меж ветками просвет — лиловый треугольник.
В сиреневую рань вмерзает тишина.

Раскосые следы на тропке человечьей
Лучом превращены в стеклянное литьё.
Здесь кто-то брёл вчера в непроходимый вечер,
В холодное жильё, в печальное житьё.

Но нынче разве кто такое заподозрит,
Глядя на вспышки искр на белых крыльях крыш?!
Сосульки на углу посверкивают остро,
И носится взахлёб лобастый щен-глупыш.

Выходит на порог хозяин в красной куртке,
Закручивает шарф и медлит у двери,
И втаптывает в снег янтарные окурки,
Как будто бы никто вчера здесь не курил.

Как будто бы и впрямь никто не плакал в голос
И голову сломя во тьму не убегал,
И надвое вся жизнь ничуть не раскололась,
Не выла за окном гиеною пурга.

А нынче всё путём! Всё радостно и ярко!
Лишь злой патруль ворон над белизной кружит!
Но в ведомости дня проставлена неявка
Любви. В другой графе стоит: не вышла жизнь.

А самолёт в заре работает хирургом.
На рваный красный край он шов за швом кладёт.
Ах, если бы двоих соединить друг с другом...
Вот явится любовь и жизни их сошьёт...

Противостояние

1

Били влёт мечты прицельно,
Поимённо, порасстрельно,
Словно диких птиц.
А они опять летели
Сквозь прозрачные метели
Унесённых лиц.

Убивали души скопом.
По шеренгам, по окопам
Бил огонь густой.
Души крыльями шумели,
Защититься не умели
Честной чистотой.

Убивали жизнь поротно,
Поземельно, понародно.
Плановый отстрел.
И безропотно лежали,
Никого не раздражали
Горы тихих тел.

Те, кто жгли, стреляли, били,
Быстро воспроизводили
Свой бездушный мир.
Светы, жизни, души, лица
Не пытались повториться.
Каждому свой миг.

Мир цветной и разномастный
Заливали серой массой,
Воздуха лишив.
Но под слоем этим липким
Взял чудак какой-то скрипку
И нашёл мотив.

2

И с мелодиею этой
Шёл скрипач по серу свету.
Вязкий морок стыл.
И — гляди, какое чудо! —
Вырастали из-под спуда
Яркие мечты.

Там, где музыка играла,
Серость прыть свою теряла
И крошилась вдрызг.
Оживали души снова,
Покартинно, постихóво,
Шли на зов игры.
Те, кто бил, входили в раж, но
Мёртвым умирать не страшно.
Пройдено уже.
И, творя зарю крылами,
Шли поэты над полями.
Мир лежал во рже.

Шли актёры, дирижёры,
Музыканты, режиссёры,
Регги, рэп и джаз.
И с ужасною гримасой,
С визгом исчезала масса,
А за нею ржа.

Мимо звёзд и солнца мимо
Вёл скрипач неповторимых,
Ноту света для.
И под небом васильковым
Только музыкой и словом
Выжила земля.

Бог шел по золотистой нитке

1

Бог шёл по золотистой нитке
Луча, светящего сквозь хаос.
Земля сиреневой монеткой
В пространстве чёрном колыхалась.
На ней мерцали океаны,
И горы остро вырастали.
Из жерл расхристанных вулканов
Букеты алые взлетали.

Вокруг лежала бесконечность.
Бог шёл один. Един в Трёх Лицах.
И было жаль Ему, что не с кем
Красою мира поделиться.
В морях задумчивые твари
Переливались чешуёю,
И птицеящеры взмывали
Над народившейся землёю.

Бог мыслил: «Это хорошо!» — и
В раздумьях озирал округу.
Ах, если б хоть с одной душою
Поговорить, как с добрым другом!
Пускай не Бог, но ликом схожий...
Да хоть из пыли... Лишь бы понял,
Как противоречив и сложен
Сей мир, лежащий на ладонях,

И сколько в нём Любви сокрыто!
И что есть Дух! И что есть Слово!
Какою Нежностью омыта
Душа планеты васильковой!

2

Ах, если бы... Так в чём же дело?
Господней Воле всё по силе!
Из глины слепленное тело
Скулило, мёрзло, есть просило.
Единорёберная Ева —
И та блюла свою утробу,
И плод запретный с хрустом ела,
И мужу тыкала: «Попробуй!»

Что делать?.. Тяжко согрешивших
Карала Божья Длань сурово.
И первый Божий суд свершился.
Создатель был разочарован.
Не друг, а глупый, жадный малый
Напропалую лез из глины.
Земная жизнь его ломала
И грызла с алчностью крысиной.
Мем был труслив и неопрятен,
И равнодушен к Божью Слову.
Какой он Господу приятель?!
Похож — а толку никакого!
Шёл год за годом, род за родом,
И толкотня всё нарастала,

И каждый лез в цари народа.
И всякий жаждал пьедестала,
Упёрто пёр по трупам в гору...
Всё шло в задумке сикось-накось...
Какие с грязью разговоры?
Сплошная чужесть и инакость..

3

Но на обочине планеты
В какой-то неприметной щёлке
Лучились яблоневым светом
Упавшей звёздочки осколки.
Господь подумал: «Может, здесь-то
Мне повезёт... Рискну, пожалуй...»

...Вот мы с тобой впадаем в детство
Одной рекою... В сердце вжалось
Цветное стёклышко свиданья
Под тонким месяцем-подростком,
И в серебристой роще дальней
Любви подросшая берёзка...

И расплетённые дороги,
И чётки взрослых расставаний,
И встреч не вышедшие сроки,
И миги мысленных слияний...
Пунктирно гаснущие строчки,
Что память тщетно диктовала...
Надежд обитые порожки,
Дверей забитые провалы...

4

То врозь бредём, то странно рядом
Готовим нежные пленэры.
Мы августовских звездопадов
Смешные коллекционеры.
И луны белого налива
Летят в ладони и подолы.
Как в перелёте журавли, мы
Небесной силою ведóмы.

Куда — невéдомо, и всё же
Её права неоспоримы.
Нас сотворило Слово Божье,
И с Богом тихо говорим мы
О соснах розовых и синих,
О песнях старого фасона,
О двух совпавших половинах
И озареньях полусонных.

О правде, музыке и птицах,
О детях, небе и росинках,
О смерти дней, любимых лицах,
Добытых счастья золотинках.
Бог шепчется с рассветной свитой
О выпавшем удачном шансе...
На нити лучика стоит Он
И держит мир весь на балансе.

Сэлфи

Ночь улетела. Прозрели цвета.
Птицы затеяли утро свистать,
Ярче и ярче, до солнечных нот...
Синь напиталась от горних щедрот
И пролилась на дремоту полей.
Их пробуждение запечатлей!

Не прогляди, как по стрелкам часов
Землю неспешно вращает любовь.
Пенье лучей поскорее сними!
Не пропусти высочайшее «ми»
Гордой зари, что в дуэте с росой
В травы просыпала алое «соль»!

Как переливчат прозрачный аккорд
Синего воздуха с красной рекой!
Недостижимо басовое «до»
В глуби янтарного дна под водой!
Сколько мелодий зрачок уловил
В пёстром звучанье вселенской любви!

Видишь, кружится на цыпочках мир...
Надвое луч небеса разломил.
Мне и тебе синевы пополам
И понемногу лесам и полям...
Света и радости всем по чуть-чуть...
Музыку солнца попробуй вдохнуть...

Под увертюру мажорного дня
Сфотографируй себя и меня.
Высвети мягко и нежно любовь,
Шёпоты губ и сближение лбов.
Выбери тёплый и ласковый миг.
Выключи всё — и меня обними.

Не выбросишь

Как из песни не выкинешь слова,
Так из сердца не выбросишь грусть.
Хоть поставь на пути сто заслонов —
Всё равно пробирается в грудь.
Сто заслонов-слонов не сумеют
Смять её, разнести в пух и прах,
Хоть и выглядит хрупкой камеей,
И растерянность в тонких чертах.

Легче пёрышка, только не сдунешь...
Слабый лучик — а тьмой не смахнёшь...
Пой, пляши, кувыркайся — всё втуне!
Да ничем ты её не проймёшь!
Осторожно обнимет за плечи,
Объяснит тебе старую боль.
Не мудра, не учёна, а лечит
Лучше горькой пилюли любой.

Прекрати с ней бороться, не трогай!
Что такое без грусти душа?..
Осень, сумерки, морось, дорога...
Вздохи памяти в мыслях шуршат...
Полегчало чуток? Отпустило?
Грусть на сердце оставь! Не гони...
Ночь все шорохи в листья сложила.
Лишь холодное небо звенит.

Умница-Разумница

Душа — летучая субстанция!
Сплошной эфир и эфемер...
У ней с материей расстаться и
Уйти всё время на уме!
Что нынче заблагорассудится,
Куда повеет-понесёт —
Кто ж скажет! Умница-разумница
В момент подхватится — и всё!

И, сколь эпитет ни нахваливай,
Как точной рифмой ни мани,
Мелькнёт в осенней дымке палевой,
Влетит в фонарные огни,
Вверху запнётся на мгновение,
Увидит плоть, и дом, и сад,
Поймает в небе вдохновение
И вмиг спикирует назад,

В необустроенное, глупое
И ненадёжное жильё.
Потом сидит одна в углу, поёт
Про осень, тёмный окоём,
Пустую ночь и когти памяти —
Седой всевидящей совы...
Начнёт метаться, как слепая тень
Свечей горящих восковых,
По потолку. В окно ударится...

Ну, что не так?! Душа, ответь!
Она вздохнёт, как бесприданница,
И снова сядет песни петь.
Звезда с лучами-заусенцами
На небеса зовёт её.
Нет, не найти с душой консенсуса!
Ей не понять моё житьё!

Заря до красного каления
Дошла! А мы с душой — в кровать!
Ох, сколько надобно терпения,
Чтоб с нею сосуществовать!
Сейчас устроит катавасию
И рифму вкрутит в глубь виска.
Нет, братцы, это безобразие!
Всё ж, несмотря на разногласия,
Не разлучаюсь с ней пока!

Вишенки в бокале

Поэты в свет вникают,
Как вишенки в бокале
Вникают в суть коктейля,
И бродят светотенью
Средь груд сырого сора,
Сиреневого сюра,
Потрёпанных абстракций
И откровений транса!

Поэты переводят
В слова цветá мелодий.
Идут с душою голой
В капканы алкоголя,
Где мысли, как пираньи,
Сердца в момент сжирают,
Выныривая косо
Из мутного наркоза.

Поэты вылетают
Разрозненною стаей
За цепкие пределы
Докучливого тела,
Не зная, кто вернётся,
И вьют из солнца гнёзда,
И пьют тумана зелье,
И падают на землю.

Поэты спят и слышат
Разгул дождей на крышах,
И звёздную щекотку,
И лунную походку.
И, тронувшись висками,
Висят с утра в бокале
Небесного коктейля,
И пишут, встав с постели...

Судьба...

Ах, оставьте, судьба, Ваши таинства...
Что там Вы на ладони мне вышили?..
Расскажите-ка, что со мной станется...
Вы-то знаете всё от Всевышнего...

Ах, судьба, что Вы с вечностью носитесь?
Вам бы все мне загадки загадывать...
Не наскучило Вам в одиночестве
Моей жизни пасьянсы раскладывать?

Ах, судьба, Вы всё книгу читаете...
Между тем, от меня Вы зависите!
Я исчезну – и Вы не останетесь.
Не разумней ли вместе нам в высь взлететь?

Пусть грядущее тщательно скрыли Вы
В черных складках уснувшего города,
Но позвольте же легкими крыльями
Осенить меня ангелу горнему!

Через тучи пробившийся дымные
В помутневшую гладь зазеркальную
Отблеск нежной горячей звезды моей
Что ж Вы в душу ко мне не пускаете?

Без конца ворожите-пророчите...
Всё вскружить мне стараетесь голову...
Что ж Вы счастье по крошкам мне крошите,
Как на площади белому голубю?

...В зазеркальном своем беспространствии
Что ж застыли, меня неподвижнее?..
Ах, какое меж нами неравенство!..
Вы-то знаете всё от Всевышнего.

Носители света

В сине-серой вечерней мороке
Мелкой мороси под фонарями
Полоса монотонной дороги
Отшлифована шинами; в раме
Почерневших от влаги деревьев
Расплывается сумрачный город,
И воронье лихое отребье
Утоляет огнями свой голод,
И летит на ночлег за пределы
Освещенного фарами мира.

Церковь тёмную рясу надела,
И дома нацепили хламиды
Из дождя, и блестящие струи
Разбиваются в уличных недрах
На осколки, а ветер ворует
В блюдах луж золотые монетки.

И попарно, пофарно вплывают
Стаи медленных вуалехвостов
В воду ночи, лучами виляют
И дрожат от порывов норд-оста.
И текут красноглазые реки
По холодной ночной автостраде,
И за ними следит, морща веки,
Жёлтый месяц — слепой надзиратель.

Ландыши, ландыши...

С букетом ландышей войти в ландо,
Довериться судьбой лошадке ладной,
Сойти к огням под взглядами атлантов,
Швейцару скинуть на руки манто
И подниматься лестницей парадной,
Встряхнув кудрей волною золотой,
И закружиться с кавалером статным
В мерцании мазурки молодой...

...В час пик перебежать через поток
Авто, не дотерпев до перехода,
В метро ввинтиться с хэнди и пин-кодом,
И в духоте стащить с себя пальто,
Кляня непостоянную погоду,
Взлететь бегом по лестнице крутой
Засони-эскалатора и моду
Хвалить за стиль практичный и простой.

И вырваться на свет, и сделать вдох,
Войти в кряхтящий старчески троллейбус,
И думать: «Что за жизнь... Одна нелепость...
Всё мечешься, как чайка над водой...
Полёт — куда? Непостижимый ребус...»
И постепенно разольётся леность
В уставшем теле. Остановка. Дом
Уже видать. Купить бы надо хлеба...

Не принесёт никто! Ни муж, ни дети!
Ох, нету сил...Уже не носят ноги...
И тут увидеть на краю дороги,
Как раз под ясной первою звездой,
В руках у женщины немолодой
Корзину ландышей... Купить букетик,
Закрыть глаза, и сделать робкий вдох...
И позабыть про всё на свете...

...С букетом ландышей войти в ландо...

Коктейль «Икар»

Апельсиновых зорь свежевыжатый сок
Наливаю в стакан тишины,
Сыплю инея снежный, хрустящий песок,
Добавляю абсента весны,
Серебристые капельки утренних звёзд,
Азуритных небес порошок.

Расправляет восход петушиный свой хвост,
Алым светом налит гребешок.
А лимонного света лучистый кружок
На соломинку ветра надет.

Остаётся втянуть драгоценный глоток
Золотого коктейля надежд,
И, расправив строку за плечами до крыл,
Оттолкнуться от края листа.
Кто глагола подъёмную силу вкусил,
Тот не может уже не летать...

Что ж, парить так парить, намечтать дельтаплан...
Оторваться, пила — не пила...
На востоке все тучи сгорели дотла,
Раскалив горизонт добела...
Красной родинкой солнца помечена синь,
Так что цель узнаёшь за версту...

А коктейля не дам ни за что, не проси...
Больно крылья сжигать на лету...