Моему отцу Стаханову М.И.- ветерану ВОВ, танкисту II Белорусского фронта, участнику боев за освобождение Польши и Германии;
моему свекру Ерменкову М.Т. – болгарскому антифашисту, освобождавшему Сербию и Австрию; моей маме – девочке времен ВОВ – труженице Тыла;
всем нашим соотечественникам, сражавшимся на полях – боевых и колхозных – за Победу,
и всем людям Земли, кому посчастливилось
не увидеть оскал Войны –
не только безумной II мировой…
А также – моему деду В.С. Тихонову –
жертве сталинских репрессий, любившему Россию
и расстрелянному 08.01.1938 года…
Посвящаю:
Дед надел военный костюм. Слева и справа на мундире почти не было свободного места: ордена, медали, орденские ленточки… Внук любил, когда дед «выходил в свет» - тогда тот подтягивался, становился стройнее, моложе лет на десять, а то и больше. Военная форма шла ему необычайно: глаза деда, с возрастом немного потускневшие, вдруг опять становились ярко синими, молодыми. Взгляд был по-командирски строгим и все понимающим. А вот будучи дома, он почти все время сидел на диване перед телевизором, нацепив на кончик носа очки – обычно захватанные пальцами, сколько их ни протирай, и независимо, что там шла за программа, напевал – иногда потихоньку, а к вечеру, бывало, и почти во весь голос – старые песни, времен их с бабушкой молодости.
Внука дед звал Викторка, хотя настоящее его имя было Иван, как дедова отца, но поскольку сына, родившегося после войны, дед назвал Виктор, в честь Победы, то на склоне лет и внука стал кликать Викторкой: видимо, так ему было проще и приятнее. Иван не обижался: а что такого – это ж только дома… Деда он любил. Тот мог ссориться с кем угодно, когда был не в духе или его начинали отчитывать домашние за неаккуратность, за то, что спит до обеда, а по ночам «делает доклады» своим подчиненным в части… Родители спали за стенкой и часто не высыпались из-за этой ночной «военно-строевой подготовки»… Но вот Викторку-Ивана дед, в принципе скупой на похвалы и благодарности, всегда отличал: просил в обед порезать ему кусок мяса или даже котлету в тарелке - высшая степень духовной близости!..
Дед собирался на встречу ветеранов. С каждым разом их приходило все меньше, поэтому Иван последнее время почти не ходил с ним, хотя раньше именно он отвозил и привозил деда, иногда даже оставался на чаепитие или торжество по случаю праздника или чьего-то дня рождения. Ивану было странно, что дед будто не замечал этого убывания членов коллектива; ему же, хоть и знавшему этих стариков большей частью только в лицо и половину из них – по фамилиям, было больно недосчитываться кого-то, особенно часто последний год… Иван пытался найти для себя объяснение такого поведения деда – как-то оправдать его в собственных глазах: ну, старый дед уже, бережет себя таким образом от отрицательных эмоций. Или – даже гонит намеренно эти образы из памяти – что-то вроде защитной реакции. Родителям Иван говорил, что занят, лекции, мол, экзамены на носу, поэтому он не может сам отвезти деда на встречу, но всегда находил кого-то из друзей для этого. Он сам был хорошим другом, надежным, поэтому проблем с тем, чтобы ему помогли с доставкой деда «туда-обратно», у Ивана не было.
Сегодня дед был в каком-то особенном настроении. Необычайно взволнован. И не только тем, что это встреча в Клубе ветеранов была накануне Великой Победы. Это – конечно. Но дело было не столько во встрече и дате - Иван это почувствовал еще утром. Дед смотрел «Новости» по телику, а потом несколько раз позвал: «Викторка-Викторка!» Иван вышел из своей комнаты и подошел поближе к деду: когда тот волновался, он даже со слуховым аппаратом плохо слышал.
- Что, дед?
- Послушай-ка новости! Может, повторят: тут про Польшу что-то сказали, да я не понял. Ребята какие-то на мотоциклах – а что и почему, при чем здесь Польша?
- А, да я вчера смотрел, дед! Наши байкеры…
- Кто? Это что за «вайкеры» такие?
- Байкеры, дед, это значит – парни на мотоциклах. У них тоже, как у вас, свой клуб есть. Так вот, они организовали Марш – ну, поехали, то есть – от Москвы до Берлина, в честь праздника Победы. И хотели везде по дороге возлагать венки на могилах и к памятникам погибших наших солдат, во всех странах, через которые едут. Ну, как по Дороге Памяти…
- Ай да молодцы ребята! Кто ж это придумал?
- Да они и придумали! Они и в Крым ездили, когда он опять нашим стал.
- Грамотная молодежь, - определил дед: высшая похвала!- Ну, а Польша-то при чем?
- А при том, дед, что поляки – по распоряжению их правительства - на границе Белоруссии с Польшей - байкеров остановили, продержали там, вроде проверяли что-то, три часа, а потом вообще в Польшу не пустили.
- Это как же? Ведь Победа же?!
- Я не знаю, дед. Гады, одним словом! Политика у них сейчас такая…
- Политика, говоришь… Ай да сволочи! Неужели и спустя 70 лет такая сволота еще есть там? – Дед не на шутку расстроился. Он захотел встать с дивана, но рука, опиравшаяся на подлокотник, дрожала, согнулась, он даже немного завалился на бок. Иван подхватил деда под локоть, тот выпрямился, сделал пару шагов.
- Сынок, - так он обращался к Ивану только тогда, когда уж совсем было невмоготу, и ему срочно требовалась поддержка – и физическая, и моральная. Дед стеснялся такого своего состояния, будто это было признанием слабости… - Сынок, Викторка! Да как же можно-то! Победителей – детей их, внуков – в страну не пустить, которую мы же, я же – освобождали?! Ох, ты, Господи!
Дед направился в свою комнату – кабинет, в котором с трех сторон – вдоль стен и даже над дверью - были полки с книгами. Там он спал, а все остальное время просиживал в гостиной. Иван шел рядом с дедом. Тот опирался на руку внука, и внук чувствовал, как дрожит у него рука. Дед, как был, в военной форме, улегся на диван, заправленный по-солдатски пледом.
- Ты, Иван, не ругайся, - вдруг назвал он внука по имени. – Я на чуть-чуть. На встречу не опоздаем. Минут десять полежу…
Дед никогда не принимал какие-то успокаивающие лекарства. Это просто не вписывалось в его образ. Поэтому Иван принес ему обыкновенный холодный чай – очень сладкий, как тот любил. Дед сделал пару глотков, выпрямился, сел и заговорил так, будто он давно написал рассказ о пережитом, а сейчас просто читал с листа:
- Ты думаешь, Иван, война в 45-том занчилась? Нет, сынок, нет!..
«Победу мы встретили в Германии. Ну, отметили как надо с ребятами. От Рокоссовского полковник нас поздравил. Бочку рома прикатили. И в лесу прифронтовом – как в песне – отметили! Ребята мои, что на фотографии, ты видел, с которыми я до Гамбурга дошел, - живы, слава Богу, были. Вот мы и радовались вместе: каждый про свою малую родину вспоминал. Мы же из разных мест – и курские, и тульские, и москвичи, из Рязани были – да се всей России-матушки. Да только с возвращением нам повременить пришлось. Из Германии нас опять «за границу», как сейчас принято говорить, отправили – в Польшу. Там остатки недобитые националистов были.
Расположились мы лагерем в лесу, недалеко от деревни. Танки поставили. Сами – в палатках: что уж теперь в танках-то спать, скрюченными, война же кончилась… Так мы думали. Да только – все не так оказалось. Не кончилась она, подлая! Быстро мы это поняли: как начали «пшеки» наших резать: то в деревню кто-то из ребят за продуктами пошел да не вернулся… То кто-то «отлить» отошел, да так потом его наши в кустах и нашли… Вот ужас-то был: Германию «пропахали» - живы остались, а тут – на тебе!
Ну, мы-то парни бывалые, сориентировались довольно быстро. Проволоку колючую вокруг лагеря протянули. Дежурства ночные, да и дневные установили. Потом и вышку поставили. Продержались так полтора года. Да-да, сынок, не удивляйся: много там сволочи было. Их же из-за границы бывшие наши «союзнички» поддерживали. Быстро и они сориентировались, что им с нашим Союзом не по пути дальше… Польша им другая нужна была. Только вот полякам задуматься надо было бы: а где же эти «великие защитники» раньше, в 38-ом году-то, были, когда фашисты на Польшу напали и по всей стране концлагеря настроили, их евреев да поляков тысячами истребляли – ни женщин, ни стариков, ни детей не щадили!…
Много лютовали тогда польские националисты: обнаглели в какой-то момент, видимо, чувствовали свой близкий конец, фашистские прихвостни, и в бешенстве на нас из последних сил кидались! В лесу том много наших ребят осталось навеки-вечные. Но мои приятели держались. Вот только курить постоянно хотелось: продукты-то нам выдавали, спирт как-то тоже иногда доставали – а как солдатская жизнь без него? А вот с куревом плохи дела были. Да тут повезло мне: наградили меня отпуском на десять дней. Ребята провожали - наказывали чемодан папирос привести!
Повидался я дома с родными, с друзьями – кто в живых остался… Рассказали, кто как войну прошел, как выживали… Проводили меня мои – «До скорого!» И вернулся я в свою часть. В Польшу. В тот проклятый лес. Я вернулся, а навстречу мне, Ваня, - гробы несут: побили поляки всех друзей фронтовых моих, с которыми я бок о бок до Гамбурга дошел. Войну прошли. Считай - всю Германию. Победили! А в польской земле лежать остались… Стоял я с чемоданом – ни поставить, ни бросить, ни отпустить не мог…»
Дед замолчал. И Викторка молча стоял перед ним, опустив плечи и голову. Что говорить? Слова тут бессильны. А дела – они важны. И главное дело – помнить и не давать забывать другим!...
- А знаешь, дед, ведь у новостей продолжение есть! – встрепенулся, вдруг вспомнив, Иван: - В Польше-то тоже байкеры есть! И они к белорусской границе приехали, объявили, что продолжат наш Марш Победы! Представляешь?
Дед удивленно взглянул, всматриваясь в глаза Ивана:
- Неужто правда, Викторка? – Потом покачал головой: Грамотная молодежь…