Смирнова Светлана. Короткие рассказы


Оккупация

Моему деду, бабушке, матери посвящается... 

   Говорят, в ту ночь, с 21-го на 22 июня 1941 года, Сталин отправил в Германию целый железнодорожный состав с хлебом- с рожью, с пшеницей. А в 4 часа утра они напали на Советский Союз! Вот такое вероломство!
Народ. 

   Немецких самолётов летело на Москву так много, что неба не было видно. Они летели как чёрная гудящая туча злых комаров. Но, ни один не возвращался назад.
   Наверное, их сбивали зенитчики.
   Девчонки наблюдали за ними, прячась в густом высоком кустарнике, которым заросли берега старого деревенского пруда. Сердце от страха билось громко, где-то в ушах:
- А вдруг . . .?
   Но их деревня, Воскресёнки, была хорошо спрятана в лесочке на берегу реки Протвы, в стороне от главной дороги, ведущей в Москву.
   На крыши домов местные жители накидали веток, чтобы сверху их дома не заметили немецкие лётчики.
   В деревне остались одни бабы и дети.
   Всех мужиков забрали на фронт, как только объявили войну.
   Забирали в срочном порядке, некоторых прямо с рабочего места. Даже проститься с семьёй не отпускали.
   Так они и не повидались на прощание с папкой. Он работал в Москве на кондитерской фабрике «Красный октябрь» шофёром и экспедитором. Часто их баловал, привозил московское печенье, конфеты.
   А в то утро уехал рано на работу, а с работы уже не вернулся. Отправили на фронт.
   Мать высылала ему посылки, а в них связанные своими руками тёплые шерстяные носки, варежки из овечьей шерсти, продукты. Набивала полный ящик солёного сала с чесноком, как он любил.
   Но посылки воровали. Он получал фанерный ящик, открывал - а в нём лежали камни и всякий мусор вместо сала и тёплых вещей. Вначале он не понимал, обижался, писал матери: «Что же ты мне такое прислала?», но со временем понял, что воруют.
   10 октября 1941года выдался жаркий хороший день, словно лето передумало уходить. Жители деревни копали картошку, радуясь хорошему урожаю. Мать выпрямилась во весь рост, стирая пот со лба, и вдруг увидела на дальнем краю поля паренька из соседней деревни Медовники. Он летел как пуля и что-то кричал на ходу, захлёбываясь словами. Её прошиб холодный пот! Она почуяла недоброе.
   Когда парень подбежал ближе, глотая от волнения и нервного возбуждения слова, сообщил, что немцы заняли их деревню! И добавил: «Скоро будут у вас!»
   Все всполошились! Бросили работу. А на поле уже въехал неповоротливый гусеничный танк со свастикой на боку. И дал пробный залп в воздух. Ответа не последовало, открылся люк и фашисты, громко переговариваясь, спрыгнули на землю.
   Картошка осталась неубранной. Все разбежались по домам, попрятались.
   Танк важно вполз на узкую деревенскую улицу. А из леса вышли, поднимая своим чётким шагом пыль, немецкие отряды.
   Расположились в деревне по - хозяйски. Заходили в любой дом, брали продукты: соты с мёдом, яйца, кур, сметану.
   Почему-то они пробирались просёлочными, мало заметными дорогами.
   В народе ходили тревожные слухи. Говорили, что немцы уже у самого Киевского вокзала, у ворот столицы.
   В их доме поселились три пузатых пожилых немца с денщиками. Это была военная цензура.
   Письма им привозили мешками. Они их вскрывали, читали. Часть писем сжигали в печке. Денщики ходили по дому в тапочках, готовили еду своим хозяевам, стирали.
   Дети наблюдали за ними , прячась за печкой.
   А на ночь забирались на чердак, убирая за собой лестницу, чтобы немцы не могли их достать.
   В их семье жил молоденький солдат, отставший от советской армии, Саша. Мать выдавала его за своего сына, но немцы не верили и всё пытали её:
- Матка, рус солдат?
   Мать была боевая и бесстрашная. Отвечала им :
- Сын, сын, мой сын!
   Это было очень опасно, за такое расстреливали. Но мать не боялась.
   Однажды утром, немцы собрали всю семью и снова стали пытать, кто такой этот парень? А пареньку едва исполнилось 18 лет.
   Опять приставали к матери:
- Рус солдат?
   Она отвечала: «Сын!»
   Немцы приняли решение: расстрелять! Приказали всем встать к печке с поднятыми руками.
   Саша вышел и встал первым. Немного помедлив, вышел и встал рядом с ним их старший брат Лёша. . . Тишина была такая, что воздух звенел от напряжения.
   Но в эту минуту немцы что-то увидели в окно, за их спинами, и стали метаться по избе. . .
   Оказалось, что в деревню вошли партизаны. Немцы увидели в окно своих удирающих солдат и сбежали. . .Это спасло семью.
   Когда фашисты в спешном порядке покидали деревню, успели поджечь сараи, в которых хранилась картошка. В этих сараях они держали своих лошадей. Картошка была усыпана навозом. Приходилось разгребать кучи сгоревшего навоза и выбирать из глубины более-менее сохранившиеся картофелины. Был голод.
   После освобождения деревни, к ним приехали две женщины из Обкома комсомола г. Вереи. Создали комсомольскую ячейку. В комсомол вступило пять человек.
   Им рассказали о подвиге их землячки Зои Космодемьянской. Село Петрищево находилось неподалёку.
   Они нарвали в поле цветов и положили на её могилу. Заходили в дом, в котором жила Зоя, хозяйка рассказывала о том, как Зою пытали фашисты: гоняли в сорокаградусный мороз босиком, в одной рубашке по снегу. Затем повесили на деревенской площади и запретили подходить. Похоронили её только весной, когда деревню заняли наши войска.
   Фашистов с ближайших подступов к Москве прогнали. Но жизнь продолжалась. До Победы было ещё далеко.
   Работать в колхозе было некому. Всю работу выполняли подростки тринадцати - четырнадцати лет.
   Они сеяли хлеб, запрягаясь в плуг. А если был бык, то запрягали быка.
   Молотили, убирали хлеб тоже они.
   Надо было срочно убрать рожь. Работали днём и ночью при лунном свете. В помощь прислали молодых солдат-фронтовиков и один комбайн.
   Солдаты стояли наверху, на комбайне, а девчонки снизу бросали им снопы.
   Работать надо было быстро, чтобы не было простоя комбайна. Солдаты устали, работали нехотя. Они были измождённые вымотанные, голодные..
   Тогда на комбайн забралась старшая, Зинка. А солдаты снизу стали шустро кидать снопы. Ремни на комбайне не выдержали и слетели.
   А солдаты сложили песенку:

« Однажды Зина стала подавать
И комбайн задумала она сломать.
Чтоб ребятам не работать,
А идти картошку лопать.
А мы только этого и ждём!»

   На весь колхоз было четыре быка. Позже прислали с фронта четырёх , перенёсших ранения, лошадей.
   Животные очень привязывались к людям и хорошо понимали их.
   В ту ночь надо было срочно забрать рожь с поля и увезти в деревню. Темно, луна. ..А бык устал, еле шагал. Зина рещила зайти в лес сломать прутик и попугать его. Сошла с дороги. Смотрит, а бык идёт за ней. Она остановилась и он остановился. Она прибавила шаг и он прибавил. Так и вернулись на дорогу без прутика.
   Животные тоже не выдерживали. Уставали, ложились прямо на землю.
   А когда бежали с горки, разбегались, и сбруя с них слетала.
   Но в один из последних пасмурных дней октября в деревне неожиданно выдался небольшой праздник: приехал грузовик с нашими солдатами. За спиной каждого был виден чехол. А из чехла что-то поблёскивало на солнце. Жители деревни приникли к окнам. Думали, что это блестят стволы ружей.
   Но они ошибались.
   Грузовик остановился на площадке у реки, как раз напротив их дома. Солдаты бойко спрыгнули на землю, расстегнули чехлы – в них оказались духовые инструменты.
   Зазвучал лёгкий стремительный вальс, и солдаты стали с большим удовольствием танцевать.
   Когда танец закончился, так же быстро спрятали инструменты в чехлы, запрыгнули в машину и уехали. У жителей деревни вмиг поднялось настроение!
- Что это было?, - удивлялись они, радостно переговариваясь.
   А духовой оркестр уже скрылся за околицей.
   Так никто ничего и не понял. . .
   Победу объявили внезапно. Женщины плакали, падали в обморок. . .
   А дети бегали и от переполняющей их радости стучали палками в пустые вёдра. .. Победный гром разносился по всей деревне.
   Когда отец вернулся с войны, они с матерью друг друга не узнали.
   Встретились на деревенской улице и прошли мимо. Но отца что-то толкнуло в сердце, он оглянулся и окликнул: «Оля!?»
   У отца было изуродованное перекошенное лицо, а мать за эти годы поседела.
   Отец дошёл до Берлина, был контужен и через два года после Победы умер.

25-28.2.2018 г.

Лавка Случайных вещей 

   Во время своих бесчисленных пеших прогулок по городу я нечаянно забрёл на незнакомую мне старую улочку. Она ничем не была примечательна. Узкая и пыльная. Ни одного дерева. К тому же, пустынная: ни детей, играющих в футбол; ни домохозяек, спешащих за покупками; ни деловитых или пьяных мужичков. Никого не было.
   Я шёл, лениво разглядывая дома старинной постройки. Дома лепились один к другому, словно буквы налезающие друг на друга.
   И вдруг в глаза бросилась вывеска «Лавка Случайных вещей». В моей душе тут же вспыхнуло любопытство, и я решил зайти. Но не сразу. Постоял немного в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу. . .А затем потянул на себя старую неподатливую дверь, которая тяжело со скрипом отворилась.
   Под самым потолком тускло горела лампочка. Прилавки, витрины – всё было непривычное, незнакомое, словно из прошлого века. Узкие, закруглённые кверху окна были забраны металлическими решётками с замысловатым старинным узором, как в древнерусских монастырях.
   Я почувствовал неловкость и огляделся: кроме меня в помещении никого не было. Я подумал: «Что за ерунда? Что тут может быть особенного?».
   Но моя любовь ко всему загадочному и таинственному одержала верх, и я подошёл поближе к прилавку.
   И в самом деле, ничего особенного я там не увидел.
   На витрине лежали обычные, бесполезные на первый взгляд вещи: помятая записная книжка, футляр для очков, бусы из бирюзы, чья-то открытка, потемневшие от времени ключи, небольшая изящная статуэтка балерины, писанная маслом картина, листы нотной бумаги – партитура какой-то незнакомой мне симфонии, старая книга и «Молитвослов» с замусоленными почерневшими уголками.

«Случайные вещи, ненужные вещи,
Вы отслужили свой срок.
И смотритесь ныне зловеще,
Это потомкам урок.
Время уносит мечты и желанья,
Время ломает дома.
В прошлое лучше не возвращаться,
там лишь погибель и тьма» - прочитал я в старой книге, открыв её наугад.

   В эту минуту легко скрипнули половицы, и рядом со мной оказался невысокий полный господин средних лет. «Что, читаете?», - усмехнулся он. Словно ему были известны мои мысли. «А между тем, нет ничего интереснее случайных вещей. Каждая вещь имеет свою энергетику, светлую или тёмную. И неизвестно, какую роль она сыграет в вашей жизни. Попытайтесь, рискните! Возьмите себе что-нибудь на память, то, к чему потянется ваше сердце».
   Меня это сильно озадачило. Я не был готов к такому поступку.
   Да и что можно было выбрать из этого ассортимента?
- А вы не торопитесь. Посидите, подумайте, прислушайтесь к себе. . .А я пока пойду, у меня незаконченные дела есть. И с этими словами он исчез так же неожиданно, как и появился.
   А я обвёл рассеянным взглядом прилавок. Ни одна вещь не вызывала у меня интереса. Ну чем могут быть полезны, скажем, старые никому уже не нужные ключи от дома, который давно не существует?. . .
   Но тут взгляд мой упал на картину. Холст был натянут на подрамник небольшого размера, она бы запросто уместилась в моём портфеле.
   Масляная краска на ней слегка потрескалась от времени и по холсту поползли кривые трещинки. На картине был изображён чугунный старинный мост через небольшую узкую речку, которая едва поблескивала на дне оврага сквозь гибкие ивовые прутья. Ивы так тесно её обступили, сомкнули свои ветви, словно хотели спрятать или защитить от постороннего взгляда. Но я, всё же, узнал её. Это была Сутолока! Ранние детские воспоминания замерцали, как киноплёнка. И у меня не осталось сомнений. На картине была именно она, речка, которой уже нет.
   Я стал случайным свидетелем её конца, когда проезжал мимо на автобусе. Неожиданно из окна предо мной открылась безобразная картина, которая меня потрясла до глубины души. Развороченное, бесстыдно обнажённое русло реки, порушенные ивы с обрубленными ветвями лежали по склонам берегов. По днищу оврага полз, урча от натуги, красный трактор, разравнивая землю.
   Речку загнали в трубу, позже убрали и мост.
   А на этой картине она жила, как ни в чём не бывало, переливалась на солнце. И ивы, казалось, шелестели на ветру. И мне захотелось, как в детстве, облокотиться на тёплые чугунные перила моста и свесить голову вниз, любуясь её течением.
   Я не раздумывая, взял эту картину. Я принёс её домой, поставил на полку. Она играла полными яркими красками: густой зеленью листвы, чёрным тяжёлым чугуном моста, и нежной серебристостью воды моей любимой Сутолоки. И всё это сквозь патину времени. Имя художника было указано неразборчиво, мне так и не удалось его разгадать. Наверное, это был любитель.
   С тех пор моя жизнь вошла в свою колею, текла размеренно и вдохновенно, словно я нашёл код своей судьбы. Этим кодом была связь с прошлым.

16.10.12 г.

Сережка 

   Под окнами дома постоянно грохотали трамваи. Стук колёс не прекращался ни утром, ни днём, ни вечером. И только в самое глухое время ночи наступала небольшая пауза. И тогда казалось, что город умер, перестал биться его пульс.
   Лара настолько привыкла к этому грохоту, что его не замечала. И лишь иногда, о чём-то задумавшись, вздрагивала от резкого трамвайного звонка или скрипа колёс на повороте.
   Они жили в деревянном одноэтажном доме, который построил их прадед в начале девятнадцатого века.
   Во дворе было тесно от деревьев. Их особой гордостью была единственная в городе четырёхсотлетняя ель. Своей мощной кроной она накрывала крышу дома и большую часть двора. Рядом с ней росла ель помоложе, верно от её семени. Летом они натягивали гамак между их стволами, и, покачиваясь, читали книгу или просто смотрели на далёкое синее небо.
   Город был старый, но никто точно не знал, сколько ему лет. Отсчёт вёлся со дня закладки городской крепости, кремля. Но и до того времени, говорят, были на этой территории поселения. Прямо в черте города велись археологические раскопки и найденные там вещи поражали своей древностью.
   Лара сидела у монитора и разглядывала фото древних находок, которые она сделала во время посещения кафедры археологии местного университета. . .Ей надо было написать статью для городской газеты.
   Вдруг за спиной послышались лёгкие шаги и дуновение ветерка, словно кто-то вошёл в комнату. Лара знала, что никто войти не мог. Дверь была заперта изнутри.
   Но обернувшись, она чуть не вскрикнула. За её спиной стояла юная девушка в башкирском или татарском национальном костюме и, молча, одними глазами, улыбалась. Не успела Лара открыть рот, чтобы возмущённо спросить как она сюда попала, как образ девушки растворился в воздухе, словно его и не было. На полу что-то поблескивало – это была серёжка, вроде бы золотая с зелёным камушком внутри. Совсем новенькая. Её по-видимому обронила незваная гостья.
   Где-то она видела точно такую же серёжку. . . .Но где и когда припомнить не могла.
   В дверь позвонили. Вернулась из музыкального училища дочь. И тут же заметила украшение.
- Мам, а это откуда? Какая красивенькая! А где вторая? Дай примерить!
   Лара раздражённо отмахнулась: «Иди кушать!».
   Но от Маринки так просто не отмахнёшься. В семнадцать лет наверное они все такие. Только и делают, что вертятся перед зеркалом.
   Маринка уже схватила со стола серёжку и, дурачась, продела её в ухо. Подошла к большому старинному зеркалу. Зеркало стояло напротив окна, в нём отражалась старая мохнатая ель.
   Отражение Маринки заслонило густую зелень дерева и при неожиданном повороте её головы, в новом ракурсе, Ларе вдруг опять на секунду почудилась та девушка. Вернее Лара вдруг обратила внимание на сходство Маринки с той незнакомкой.
- Ну, ладно, хватит играть, - сказала она раздражённо. Пошли обедать.
   Но серёжку Маринка так и не сняла.
- Правда, мне идёт? Кокетничая, спросила она у тётки Лары, Ирины, которая к тому времени вернулась с работы.
- Правда. Но откуда она у тебя? Я тебе вроде бы её не давала.
   Лара объяснила: «Я нашла эту серёжку на полу в своей комнате. Откуда она там взялась, понятия не имею».
   Воцарилось недоумённое молчание. Маринка посмотрела на Лару, Лара на тётю Ирину. . .
   А Ирина продолжала: « Такая серёжка лежит в шкатулке, доставшейся мне от матери».
- Да сейчас, я принесу её. . .покажу. ..
   Из своей комнаты она вернулась, держа в руках, как большую драгоценность, резную изящную шкатулку. Откинула крышечку и изумлённые Лара с Маринкой увидели вторую, точно такую же, серёжку, золотую с зелёным камушком внутри.
- Эти серёжки подарил наш прадед своей молодой жене после того, как она родила ему долгожданного сына. Кстати, я вам никогда не рассказывала: она была башкиркой или татаркой. Но так полюбила нашего деда, что приняла православие и обвенчалась с ним в церкви. Родные ей этого не простили и отказались от неё. Звали её Мариам. После крещения Мария.
   И тут Лара вспомнила свой старый сон, который почему-то не забывался.
   Однажды ей приснилась ветхая деревянная церквушка,которая стояла как-то низко, толи на склоне оврага, толи от старости её ступени ушли в землю. А на пороге этой церкви древняя старушка в платке, повязанном по-татарски: два угла платка были завязаны под подбородком, а два других свободно спадали на спину. Лару удивило, что на пороге православной церкви стоит татарка. Но особенно её поразил взгляд этой старушки. Она смотрела на Лару так, словно хотела ей что-то сказать, но не могла. . .
   Потом куда-то всё исчезло и Лара проснулась.
- Тётя Ира, а ты не знаешь, в какой церкви они венчались?, - поинтересовалась Лара.
- В Ильинской. Она стояла здесь неподалёку на углу Фрунзе и Воровского. Но не в новой, каменной, в которой пел Шаляпин. А в старой, деревянной. Она стояла на том же месте. И крестилась Мариам там же.
   Погибла она неожиданно, молодой. В церкви случился пожар. А Мариам как раз была в тот вечер на службе.
   Её мать приходила на похороны, тайком от своего мужа, и рвала на себе волосы: «Зачем, я её прокляла, зачем?..»
   Одна серёжка во время пожара потерялась. А вторую дед положил вот в эту самую шкатулку и хранил всю жизнь, как память о Мариам.
   С тех пор она переходила из поколения в поколение как семейная реликвия.
   Вот и мне передала эту серёжку мать как старшей дочери и просила хранить до поры в тайне. Но тайна раскрылась преждевременно.
- Возьми, Марина, носи их.
   Но у Маринки пропало настроение. Она вынула серёжку из уха и положила её в старинную шкатулку рядом с другой.
- Пусть лежат вместе. Вот они и нашли друг друга.

25-31.10.2012 г.

Люди настоящего времени 

   Вот знаю, что дурак, что копейки не стоит. А забыть не могу.
   - неожиданно произнесла Ксюша.
   Он брал меня с собой на ночные съёмки. Показывал небо, самолёты.
   Всё было так необычно, ново, интересно!
   Самолётные огни дрожали в небе и таяли, как звёздочки.
   Ночь была густая, тёмная. Со всех сторон раздавалось столько непонятных звуков и шорохов, что становилось жутко. А где-то пели цикады. . .
   Там я поняла, насколько многообразен мир, почувствовала его простор, красоту.
   Татьяна, молча слушала, не зная, что сказать этой девочке.
   А Ксения и не ждала ответа. Ей надо было просто кому-то ` всё рассказать.
   Поезд ритмично стучал по шпалам, за окном вагона мелькали леса и перелески. Ехать надо было ещё сутки.
   Ксеня лежала на верхней полке и смотрела в потолок.
   Её душили слёзы.
- А потом, а потом. . .он перестал звонить. Без всякой причины, ничего не объясняя. Вычеркнул меня из своей жизни и всё!
   Мне сказали, что он непостоянный. Чуть не каждый день девушек меняет. Словно они не люди, а перчатки. Поносил, надоели – бросил. Другие купил.
   Он, наверное, не понимает, что это живые люди, не куклы. Или понимает, но ему нет до этого дела. Законченный эгоист!
   Много раз был женат, есть дети. Жёны в разных странах живут. Да и он сам долго жил за границей. Но почему-то вернулся сюда, в родной город, в провинцию.
   Когда едешь на поезде, ощущаешь себя выпавшим из времени, из текущей за окном обычной жизни.
   Ты купил билет, и теперь целые сутки будешь предоставлен сам себе. И у тебя появится возможность подумать о том, что тебя особенно мучает.
   А за окном вагона будут мелькать деревья, на полустанках бегать белые пушистые козы и смотреть вслед твоему поезду праздные дети.
   Но всё это быстро пролетит мимо и вскоре забудется.
   А твои мысли останутся при тебе. И ты будешь пытаться понять, решить трудный вопрос, задачу-головоломку, к которой трудно подобрать ключ.
   И зачем он вернулся в наш город? Жил бы в своей Германии, растил дочь. Но он почему-то всё неожиданно бросил, и уехал домой, в Россию. В чём причина? Другим людям не понять. Но Ксения понимала. Он задохнулся в этой Германии от скуки и благополучия. Однообразие заедает.
   А здесь он словно глотнул свежего воздуха, свободы.
   Бывают такие свободолюбивые личности. Живут, ни к чему не привязываясь. Для них важно лишь то, что их интересует в данную минуту. О прошлом не вспоминают, о будущем не загадывают.
   Люди настоящего времени.
   Да, и сама Ксюха, отчасти была такой.
   Она любила всё новое, неизведанное. Вот, только, она не была лишена чувства ответственности.
   У Ксюхи вдруг сжалось сердце: ей вспомнилась их первая нечаянная встреча. , . И та нежность и доверие, что вспыхнули в её душе. Она думала, что это навсегда, что это судьба. . .
   Но, что теперь? Плачь, не плачь, ничего не вернёшь. Он потерял к тебе интерес.
   Смирись! Загони глубже в сердце эту боль и живи дальше. Жизнь тоже как поезд мчится, а за окном мелькают люди, встречи, расставания.
   Важно, кто тебя встретит на вокзале. Да Ксюху никто не встретит, она знала.
   И ей придётся самой тащить тяжеленный чемодан до такси.
   Под мерный перестук колёс Ксеня уснула. А когда проснулась, в вагоне уже горели неяркие электрические лампочки, смеркалось. Проводницы разносили по купе чай в блестящих металлических подстаканниках.
   Ксеня бросила в свой стакан белый квадратик сахара, он мгновенно растаял. За окном сгущалась тьма. Поезд огненной змеёй рассекал её. Мелькали то красным, то зелёным семафоры на полустанках.
   А ранним утром они подъезжали к родному заспанному городу и она опять, в который уже раз, испытала непередаваемое чувство встречи с ним. Поезд с грохотом миновал железнодорожный мост. Гора, усыпанная домишками приближалась. Угадывались ниточки улиц. Гордый Салават на мощном коне смотрел вдаль.
   Салавату Юлаеву наверное при жизни и в голову не приходило, что ему поставят такой памятник на круче, его именем назовут лучший парк в Уфе, улицу и даже проспект, что он станет брендом города, республики. Разве мог об этом помышлять крестьянский парнишка двести лет назад? Парадоксы жизни. Загляни в Будущее и ты многому удивишься!
   На перроне Ксению никто не ждал.
   Подъехало, урча мотором, такси.
   Ксения назвала свой адрес, и машина плавно тронулась с места.

16.8.2015 г.-3.9.2015 г.

Среди миров 

   Машина плавно подъехала к подъезду.
   На улице было темно. В салоне автомобиля тоже было темно.
   Недавно прошёл дождь. Дорога блестела в свете луны и отдалённых фонарей. Середина октября!
   Они сели на заднее сиденье. Муж с громоздкими сумками слева, а она справа. Воскресный вечер все посвящают семейным делам!
   Когда выезжали из тёмного узкого переулка, вдали мелькнули голубые маковки церкви. Свет фонаря упал на рукав водителя. На нём была утеплённая красная куртка, простроченная по горизонтали, такая же, как у Димки. И кисть руки такая же, продолговатая узкая.
   Она перевела взгляд на его лицо. Но, нет, это был не Димка. Молодой парень лет двадцати пяти. В отличие от Димки, разговорчивый. И она успокоилась.
   Впрочем, в салоне было темно.
   А Димке, худощавому, не очень высокого роста, издалека запросто можно было дать 25. Одевался он всегда по молодёжному: джинсы, футболки, кроссовки, яркие куртки.
   В кармане замурлыкал смартфон. Звонила дочь: «Мам, вы где? Я проснулась, а вас нет».
- К бабе Зине на день рождения ездили. Скоро будем. – успокоила её я.
   Юлька нас потеряла,- сказала я мужу, убирая телефон.
   Посмотрела в окно, мы ехали вроде бы по Менделеева.
   Мелькали огни, фонари. . .
   Спросила у водителя: «Вы знаете нашу улицу?».
   Муж ответил за него: «Знает. Правильно едет».
   Машина летела легко и плавно. У каждого водителя свой почерк. Наш водитель был профи.
   Ему бы самолёты водить!
   Я решила, что пора приготовить деньги для расчёта. Достала из сумочки кошелёк, но ничего не могла разглядеть в кромешной тьме.
   Спросила: «А что, свет нельзя включить?
   Водитель что-то неразборчиво пробормотал, быстро достал фонарик и посвятил мне.
   Я ещё раз подумала, что это не Димка.
   Димка при мне бывает такой напряжённый, замкнутый, слова лишнего не может из себя выдавить. Весь в себе. А этот парень запросто болтает, как все таксисты.
   Вот и наш дом!
   Муж вышел первым, забрав все хозяйственные сумки, в том числе и мою, дамскую. А я стала рассчитываться с водителем. Он сказал: «Сейчас, я вам сдачу дам».
   Я ответила: «Не надо». А он как-то странно, c преувеличенной благодарностью сказал: «Спасибо вам, большое!». Я удивилась, там всего-то пять рублей лишних было.
   Поднимаясь с автомобильного кресла, я за что-то зацепилась рукой. Это была сумка из плотной ткани, в такой сумке Димка носил свой фотик. Я даже цвет разглядела - бежевый.
   Глупо пошутила, что, вот, унесут, не разбрасывайте! Он что-то ради приличия ответил.
   Я попрощалась и вышла из автомобиля. Взяла мужа под руку, и мы дружной парой пошли к подъезду.
   И только дома до меня дошло, что ведь и разговаривал-то он на каком-то неестественном подъёме, словно его злость подмывала или он преодолевал внутренний барьер. И поняла, да, это был всё-таки Димка!
   И он тайком побывал в атмосфере нашей семьи, потому и свет не захотел включать.
   На различных мероприятиях: в музеях, на литературных вечерах, там, где нам приходится бывать, он тоже всегда прячется куда-нибудь в угол, на последнем ряду. И оттуда украдкой наблюдает за мной, пристально изучает.
   Шторы в квартире были не задёрнуты. Из окна была видна россыпь чистых ярких звёзд.

«Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя...
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.» - пели старую песню под окном.

18-19.10.15 г.

Колечко с желтым топазом 

   На вид это была хрупкая женщина небольшого роста с пышной копной медных волос, с внимательными серо-зелёными глазами, в которых читалось некоторое высокомерие и неуступчивый сложный характер. Но всё скрашивал нежный овал лица и тонкая линия носа с лёгкой горбинкой. Она была двукровка. По отцу полька, по матери русская. И очень этим гордилась.
   Её отец принадлежал к старинному польскому роду, и его семья была выслана в своё время в наш, забытый Богом, небольшой уральский городок с пыльными улицами и вековыми соснами за городской чертой.
   Он долго не женился. Ему было уже тридцать два, когда он встретил её мать, восемнадцатилетнюю девчонку из простой рабочей семьи. И чем-то она его крепко зацепила. Юностью ли своей, весёлым ли нравом? Или почувствовал в ней родную душу? Только он женился на ней, несмотря на то, что его семья всеми силами противилась этому браку. До конца дней своих ни мать, ни отец, ни его сестра не перешагнули порог их дома.
   Это проклятие, по-видимому, сказалось на его детях. А детей у них с Наташей было трое. Старшая Анна с пятилетнего возраста страдала эпилептическими припадками, у средней Ангелины непросто складывалась жизнь, и только самый младший ребёнок – сын Стасик был благополучен. Рослый, крепкий. Работал начальником автобазы и имел благополучную дружную семью.
   Гелю я знала с детства. Она росла на соседней улице, и мы учились в одной школе.
   Но по-настоящему мы познакомились, став уже окончательно взрослыми, в тридцать лет. Мы работали вместе в душном подвале одного НИИ. Она была заведующей лабораторией, а я старшим лаборантом
   Я обратила внимание на её колечко с жёлтым камушком. И как-то в свободную минуту сказала ей:
-Какое симпатичное у Вас колечко, Ангелина Леонидовна.
   Мы с ней были на «Вы», несмотря на то, что были почти ровесниками.
   После моих слов, она неожиданно как-то вздрогнула, потемнела лицом и ответила:
-Это подарок. - И немного помедлив, словно решаясь на какой-то поступок, рассказала мне страшную и нелепую по своей непоправимости историю.
-Я в студенческие годы встречалась с парнем из авиационного института. Этим встречам не придавала особого значения. Ну, встречались и встречались. Потом почему-то перестали. Я и забыла о нём. Через некоторое время по городу прошёл слух, что он застрелился. Вы, наверное, тоже слышали?
   Я утвердительно кивнула. Это было громкое дело. Все об этом только и говорили тогда.
-А потом ко мне неожиданно пришёл его друг и сказал, что Серёжа покончил с собой из-за меня. Это было как удар молнии. И передал мне маленькую бархатную коробочку. Я машинально открыла её, и словно лучик солнца блеснул со дна – это был жёлтый топаз.
-Я вспомнила, что как-то раз, гуляя по улицам, мы забрели в старый ювелирный магазин, и мне очень понравилось это кольцо.
-Он видно запомнил и купил. На дне коробочки лежал, сложенный вчетверо небольшой листок бумаги. На нём всего три слова: «Прости. Прощай. Серёжа».
   Его друг сказал: «Он очень любил тебя. Он просто болел тобой».
   И ушёл. А кольцо осталось у меня, как память. Меня больше никто никогда так не любил.
-В 27 лет я вышла замуж за бывшего одноклассника Искандера Валиева. Вот Эдик растёт. . .
   Вскоре мы переехали в другой район города, и я уволилась из этого института. Иногда я встречала кого-нибудь из знакомых и от них знала, что Геля родила дочь, что Геля защитила кандидатскую, а её мужа назначили прокурором города.
   Увиделась я с ней случайно, прошлой зимой, в картинной галерее.
   Выставлялся мой любимый художник и я, не взирая на сбивающую с ног метель, поехала в центр.
   Переступила порог, а там - подснежники в хрупком стекле, душистая ветка черёмухи, спелые яблоки на грубой доске деревянного садового стола. . .Словно в лето попала. Хожу заворожённая атмосферой картин и ничего не вижу вокруг. Да, и посетителей-то никого, кроме женщины в нежных соболиных мехах с молодой девушкой, круглолицей смуглой башкирочкой, не было.
   Вдруг на руке женщины блеснуло жёлтым искрящимся камушком знакомое колечко. Я повернула голову: это была Геля. Всё такая же молодая и красивая. Совсем не изменилась. А эта девушка рядом с ней, верно, была её дочь. Но она не унаследовала от матери нежной матовой белизны кожи, глубокого потаённого взгляда. Она была копией отца. Простая милая, с распахнутым взглядом. Ей было лет восемнадцать. Весь мир лежал у её ног.
   Геля меня не узнала или не заметила. Она выбирала картину для покупки. А я не стала к ней подходить.

29.7.-5.8.2005 г.

Чайная роза, зеленый листок... 

   Этот рассказ не был бы написан, если бы в душный знойный вечер на исходе июля, когда солнце плавило асфальт, а люди каждой клеточкой своего организма впитывали в себя его тепло и энергию, словно запасая на зиму, в троллейбус №13 на очередной остановке не вошла бы тучная женщина лет пятидесяти в лёгкой шёлковой блузке в мелкий неяркий цветочек, а мой муж, не уступил бы ей своего места.
   Таким образом, дама села напротив меня, а её дочка в коротком белом платьице с умопомрачительным декольте , откровенно демонстрирующим её спелую грудь, не пристроилась бы сбоку, держась за спинку кресла. В её руках была огромная хозяйственная сумка. По-видимому, они возвращались с «шопинга», как сейчас принято говорить. На этой остановке располагался огромный торговый комплекс с романтичным названием «Йеремель».
   Я взглянула на даму – это была Бредихина! Она тоже меня узнала. Но мы обе сделали вид, что не знакомы. Да и можно ли это было назвать знакомством? Десять тяжких дней в травматологическом отделении больницы Станции скорой помощи. . .Такое хочется вычеркнуть из своей жизни…
   Меня привезли туда два года назад в последний день зимы, вечером, со сложным переломом ноги.
   Я поскользнулась на обледеневшей, не расчищенной от снега лестнице. «Скорая» приехала быстро. Фельдшер сказал, что сначала надо ногу осмотреть.
   Помню, как я карабкалась, цепляясь за мокрые грязные металлические ступени, чтобы попасть в салон машины. А под зад меня энергично подталкивал фельдшер – здоровенный мужчина, и пытался чем-то помочь растерявшийся муж.
   Потом я долго лежала в Приёмном покое на каталке, мне постоянно хотелось пить, и я просила санитара позвать мужа. Я сломала ногу по дороге из продуктового магазина, и у нас был с собой яблочный сок.
   А врач в это время разговаривал с женщиной, лежащей напротив – она постоянно стонала, а он, предварительно выспросив, чем она занимается, и с радостью узнав, что она частный предприниматель – владелец магазина, ласково и терпеливо ей втолковывал, что это всего лишь остеохондроз.
   Затем пьяная нянечка на бешеной скорости, рывками, возила меня из одного кабинета в другой. Чуть не шибанула сломанной ногой о косяк. Я вовремя заметила опасность и закричала. Представляю, как она ненавидела больных!
   В палату меня привезли поздно, уже в девятом часу вечера. Врач сказал, что сломаны лодыжки. Если не произойдёт смещения, когда спадёт отёк, то меня выпишут. Я с большим трудом, цепляясь за перекладину над кроватью, перебралась с каталки на кровать.
   В палате пили чай. Пожилая растрёпанная женщина в выцветшем халатике из противоположного угла предложила мне чашку горячего чая и конфету. Я была ей благодарна. Это и была Бредихина. Её все называли Маргаритой Павловной. Она хромала и лежала в больнице в ожидании операции, которую всё откладывали и откладывали по неизвестным причинам. Всю ночь я не могла заснуть.
   На соседней койке лежала старуха, она выписывалась на следующий день. За ней ухаживала наёмная сиделка, невысокая, похожая на бесцветную моль, худенькая блондинка, лет сорока семи. За сутки она брала полторы тысячи рублей и всю ночь сюсюкала со старушкой: уговаривала её писать, какать – потом подмывала, предварительно надев резиновые перчатки, и распыляла в воздухе ароматизатор. Этими же руками в грязных перчатках она зачем-то трогала мою бутылку с минеральной водой, которая стояла на тумбочке. В конце концов, уронила её на пол, за тумбочку. Подняла. Поставила на место. Затем схватила мой блокнотик с яркими нежными цветами на обложке – я в него записывала стихи. И стала торопливо листать. Наверное, думала, что я сплю. Я не выдержала и возмутилась. Она спокойно ответила: «А я думала, это бабушкин блокнот. У неё был такой же». И положила на место. Утром, в свете солнечного морозного дня, я осмотрела свой блокнот и увидела на его страницах отпечатки чужих грязных пальцев. Этим блокнотом я пользоваться уже не могла.
   Звали эту женщину Альфия. Жила она в Стерлитамаке.
   На следующий день, ближе к обеду, пришёл муж и сообщил, что вчера вечером в Приёмном покое украли мою норковую шапку и пуховую шаль. Я очень расстроилась, а Альфия сказала: «Не стоит так расстраиваться, норковые шапки теперь не в моде – их никто не носит. Вязаную купите».
   Однако, когда старушку, за которой она ухаживала, забрали родственники, и Альфия стала собираться домой, то обнаружила, что пропали её собственные зимние кроссовки. Она не посчитала это пустяком и устроила настоящую истерику. Обшарила все углы в палате, и поехала домой расстроенная по снегу в летних босоножках. Обувной магазин находился рядом с больницей, но ей не хотелось тратить деньги, хотя она заработала сорок тысяч! Потом она не раз звонила по сотовому, справлялась, не нашлась ли пропажа? Но кроссовки так и не нашлись.
   На место выписанной старухи положили женщину моего возраста. Тоже с переломом. Мы с ней разговорились и, как это часто бывает с коренными уфимцами, нашли много общих знакомых. Звали её Лиза. У Лизы был сын-холостяк, майор милиции. А у Бредихиной дочь мать- одиночка. И вот у Бредихиной возникла идея: а не познакомить ли их? Хорошая бы пара получилась! Лиза к этой идее отнеслась сдержанно. А Бредихина ринулась в бой! Вела с Лизой длинные доверительные беседы, которые меня очень утомляли. Мне совсем не хотелось знать подробности её личной жизни.
   Бредихина расхваливала деловые качества своей дочери. Она рассказывала, что эту бесплатную операцию пробила её дочь. Она не раз ходила на приём в Министерство здравоохранения, доказывала, что её мать вполне заслуживает бесплатную операцию, так как она тридцать лет проработала в их ведомстве.
   И, представьте себе, добилась! Вот какая она у меня пробивная и замечательная!
   Я узнала, что Бредихина всю жизнь проработала в ближайшем роддоме – разносила в приёмные часы передачи по палатам. Работу свою не любила, люди её раздражали.
- Я с характером, – говорила она.
- Вот придут в восьмом часу, и давай стучать в окошко. Я ни за что не открою. Пусть ходят вовремя, ведь русским языком для них написано, что приём передач с 5 до 7.
   Муж ей изменял, она постоянно за ним следила, бегала к его любовницам, скандалила. Всё закончилось разводом.
   Меня утомлял её голос. Но мучило неотвязное чувство, что мы с ней раньше где-то встречались. Но где? Я не могла припомнить. . .
   Меня она возненавидела уже на второй день моего пребывания в палате. Причины я не знала.
   Если мой муж задерживался, она говорила с насмешкой:
- Мужик, он и в Африке мужик! Все они такие. . .
   Когда начинался обед и я оставалась в палате одна, она подкрадывалась к спинке моей кровати, к которой была подвешена моя сломанная нога, и выдержав паузу, словно примерившись, резко ударяла по ней ребром ладони, не обращая внимания на мои вопли. Ведь могло произойти смещение! Но она, по-видимому, этого и добивалась. Но зачем? Я не понимала. И пожаловаться было некому. Постовая медсестра была близкой подругой её дочери, и жили они в одном доме. Сказать об этом врачу во время обхода? Но она скажет, что не делала этого.
   Её навещали подруги. Одна из них была экстрасенсом. Она тоже хромала и ходила, опираясь на трость с набалдашником в виде головы змеи. На её лице была печать тёмных сил. Бредихина с ней подолгу о чём-то шепталась.
   Но перед операцией она долго молилась, не отрывая головы от православного Молитвослова.
   Наступил праздник Восьмого Марта и муж принёс мне чайные розы. Они дразнили своей нежностью и хрупкостью. По вечерам я любовалась их красотой и обычно думала о чём-то своём. И вдруг мне вспомнилась старая открытка. На ней тоже были изображены чайные розы. А прислала мне эту открытку ко дню рождения малознакомая девочка, с которой я виделась всего лишь раз у общей подруги.
   Открытка была подписана стихами: 

   Дорогая Валентина!
   С днём рожденья поздравляю!
   И от всей души желаю
   Счастья, радости и смеха
   И во всех делах успеха!
                          Целую, Рита.

   Рита была невысокой пухленькой девочкой со светлыми кудряшками, милой и безобидной.
   Стояла та пора поздней осени, когда с деревьев облетают последние листья, а фонари по вечерам светят ярко и задорно. В тот вечер мы праздновали день рождения Алии. Алия училась в железнодорожном техникуме и была близкой подругой одной из моих многочисленных подруг из параллельного класса. До дома Алии мы добирались долго, пешком. Сейчас этой улицы уже нет в городе. Старые деревянные дома снесены и на их месте высятся башни-многоэтажки.
   А тогда. .. всё было по-другому. Мы шли пешком по тёмным хмурым улицам. Шли долго. Улица называлась Госпитальная и в моей голове всё вертелись строчки Пастернака:

“Ты спросишь, кто велит,
Чтоб губы астр и далий
Сентябрьские страдали?
Чтоб мелкий лист ракит
С седых кариатид
Слетал на сырость плит
Осенних госпиталей?”

   Почему так называлась эта старая неприветливая улица, я не знала. Но стихи моего любимого Пастернака меня с ней сближали и примиряли.
   Наконец, мы дошли до нужного двора. Дом стоял в глубине, ярко светились окна. Мы поднялись по ступеням невысокого крыльца и постучали в дверь.
   Выглянула радостная именинница. Гостей было немного: брат Алии, недавно вернувшийся из армии, Рита и мы. Подробности того вечера уже выветрились из моей головы. Только помню, что Алия разливала красное терпкое вино из красивой бутылки, приговаривая, что это вино называется «Чёрные очи». Мне было всё равно, я в винах не разбиралась. И думала: «Наверное, это хорошее вино, судя по красивому названию». Но кто-то из гостей вывел её на чистую воду. Оказалось, что это простой дешёвый портвейн, который Алия перелила в красивую бутылку.
   Рита весь вечер смеялась мелким рассыпчатым смехом и поглядывала на брата Алии, а я откровенно скучала.
   Потом мы также долго возвращались по ночному городу домой, плутая по его улицам и переулкам, на которых вовсю хозяйничал, почувствовавший свободу, распоясавшийся осенний ветер.
   Нас провожали Алия и её брат. Брат был совсем взрослый, ему было уже двадцать четыре года. Когда подходили к моему дому, он неожиданно крепко обнял меня за талию, так, что у меня дух перехватило, и сказал: «Выходи за меня замуж». Я растерялась. А Алия торопливо вставила: «У неё есть жених!». Я поняла, что она боится, что её брат женится на русской. Рита тоже это слышала и обижено насупилась. Тот далёкий вечер из ранней юности помнился. Но это воспоминание хранилось где-то на самой дальней полочке.
   Через несколько месяцев ко дню моего рождения пришла поздравительная открытка от Риты с чайными розами. . .Вот и вся нехитрая история. С Ритой мы больше никогда не виделись. А может и виделись, да я её не узнавала. Кто знает?
   А может, Бредихина и есть та самая девочка Рита? Ведь жизнь как только не ломает людей.