***
Грядёт… беспутствовать, колядовать…
чередовать – в грязи, по льду.
Я не хочу туда заглядывать,
как в шкаф, где зимнее пальто
висит ни разу не надеванное,
цены (не вспомнится) тыщ сто,
и рукавами разведенными
спросить пытается: “Ты что?”
А мне ответить как бы нечего.
Висит пальто. Пальто – виси!
Шкафы сейчас, братан, ни лечь в него,
ни в дом приимный отвезти.
***
когда уберутся протирки
со спиртом и прочая ху
я снова приклею копилку
на столик приемки в углу
где надпись коплю на аренду
пусть падает злато и медь
что будет не более вредно
чем в лица клиентам смотреть
и спрашивать что вам угодно
и метров не сдерживать двух
ах как же писать о подобном
достало товарищ мой друг
***
Покамест шоу Маскгоуонит,
и волны с волнами тесней,
и в целом, общество не тонет,
всплывая дружно по весне,
акынствуй племя молодое
поэтов разных возрастов,
на коньяке и валидоле,
за Магадан и за Ростов;
за Вологду иц генерейшен,
из усачей до фирмачей,
сойдясь на улице безбрежной,
с огнем в очах, но без харчей;
за наливные нулевые,
за пятерню, десятерню,
и отношенья половые,
когда её, тебя, ему;
рифмуй по всякому, как будто
без премиальных, и тогда,
когда на площади беспутной
сойдемся, чтобы крикнуть – Да!
***
На столе открыта книга.
Не дочитана она.
Птица-голубь, словно Ника,
отлетает от окна,
возвращается в рисунок
Нади Рушевой, и снег,
тоже вечный, тоже юный,
заметает этот след.
Ничего не остаётся,
только книга, только он,
снег на след. Довольно просто,
потому что за окном;
потому что в чае сладком
или омут, или мреть,
и у книги две закладки.
Разве можно умереть?
***
Приходило ко мне одиночество.
Приводило тоску и печаль.
Слишком сладко последние ночи спал.
Слишком крепкий наутро пил чай.
У одной было страшное прозвище,
у другой – золотые ключи,
а у третьей пока ничего ещё.
Ничего ещё там не ищи.
И прощались, как дальние кровные,
даром что целовали уста,
две – с объятьями, третья – скромная.
Дверь захлопнута. И пустота.
***
Март стирается, будто лейбл.
Дни длиннее, а ночи – Курт Ко…
В первый раз прояснилось небо.
Я меняю на куртку куртку.
А ботинки оставлю те же:
на меху да с хорошей стелькой.
Может, снова томбе ля неже
зазвучит у моей соседки.
В первый раз плюсовая выше,
чем сугробики вдоль обочин.
Ну! Без шапки, вперёд! Ты слышишь,
то ли Господи, то ли коуч?
Да, ты слышишь, конечно, вижу.
И за это тебе спасибо.
Выждал, вытерпел, выжил, вышел.
До чего же вокруг красиво!
***
Весна не та, и маета,
дыра в кармане.
Бывают скучные места
в большом романе.
Демисезонная хандра,
тоска и скука.
И что весна? И что дыра?
Всегда наука.
Всегда и замысел, и страх
строки неверной,
пока не вынес на руках
три ветви вербных.
***
Если можешь писать – пиши.
Вот тебе лист и стол.
Вот тебе время, дом,
улица, и страна.
Так же тебе – сезон,
ветер, волны и мол.
Но, скорее всего, полоса
средняя. Засрана.
Ты же можешь творить. Твори.
Вот тебе водка, хлеб,
или коньяк пяти
звездочный, так и быть.
Много ли надо, всей
сутью переболев,
просто писать стихи,
и, растворившись, пить.