В лесу хочется и удаётся затеряться. От всего, а главное – от всех. Этих всех так много, что я устала спрашивать себя – ведь кого ещё спросишь? – я устала спрашивать себя, зачем они. Я им ни к чему, они мне тоже, тогда – зачем они? Зачем они, если мы друг другу не нужны? Даже противопоказаны, буду откровенна.
Знаете, одиночества принято опасаться, когда его нет, и проклинать, когда оно есть. Если хотите знать, больше всего мне неприятно то, что принято. Ну вот, вы узнали, даже если не хотели.
Как хорошо, что он у меня есть, этот лес!.. И до чего же не хочется с ним расставаться!..
Не знаю, где как и кому как, а мне в нашем лесу – лучше всего. Разумеется, это моё субъективное мнение, но что есть мнение объективное? Всего лишь среднее арифметическое от всех субъективных. Ну, или спущенная сверху инструкция, долженствующая считаться объективной. «Сверху» - улыбнулась я про себя. Кстати, терпеть не могу, когда про меня улыбаются посторонние.
В другие не леса и рощи совсем не тянет – впрочем, есть ли они? Есть, конечно, кто же спорит. Просто зачем они мне, если у меня есть мой лес, в котором так привычно затеряться.
Я – тоже привычно - вздохнула и посмотрела на привычные тучи: кажется, что вот-вот небесный занавес раздвинется и начнётся спектакль – неожиданный, как всё долгожданное, непривычный, как всё привычное. На всё похожий своей непохожестью, к которой я давно привыкла...
До моего – терпеть не могу местоимений во множественном числе, к тому же претендующих на то, чтобы называться личными – до моего леса грибнику добраться проще простого, уж я-то знаю. С трассы, где круглые сутки мигает предупредительный огонёк, нужно съехать на боковую дорогу, проехать совсем немного и не спеша, и откроется озеро. Рядом с ним – стоянка для автомобилей многочисленных грибников, а дальше – дорожка, ведущая в лес. Осталось только переступить через канаву, такую узкую, что правильнее назвать её канавкой, и вот он. Для меньшинства в единственном числе - спасительный, для большинства – просто грибной лес.
Скажу с той же улыбкой: исподтишка смотреть на грибников намного интереснее, чем собирать грибы. Грибная страсть мне непонятна, но что может быть интереснее непонятного? Люблю, когда под ногой вдруг, без предупреждения – да и как она предупредит? – хрустнет ветка. Ветки хрустят музыкально, то ли сюитой, то ли кантатой – музыкальная терминология никогда не была моим коньком, как и любая другая. Если мысль не удаётся выразить без использования слов узкого значения, то разве это мысль?
Сосредоточенность и целеустремлённость грибников поражают и, более того, восхищают. Им известно название каждого гриба, они умеют различать на первый взгляд неразличимое. Они знают настолько уникальные слова, что выражаемые этими словами мысли тоже кажутся своего рода грибами, только не умещающимися ни в одно ведёрко, ни в одно лукошко.
Ветки хрустят, ножики порхают, срезая один гриб за другим, грибы – тоже один за другим – падают в лукошки и ведёрца. Грибники трудятся, не замечая меня.
Терпеть не могу, когда меня замечают.
Впрочем, могу – терплю же.
Накануне из-за задёрнутого занавеса пролился - с шипением и бульканьем – неостановимый ливень, и на следующе утро, как только небесный занавес открылся, предлагая очередной акт театрального представления, бессчётные грибы выпрыгнули из-под промокшей земли, словно только и ждали окончания антракта. И грибники, среди которых не затеряешься, перепрыгнули через канавку и профессионально вынули свои ножики.
Вот чего ни разу ни разу не видела, наблюдая из укрытия за вдохновенными срезаниями и бросаниями грибов в ведёрца, так это хотя бы одного поэтического, можно сказать пасторального, ёжика с грибом на колючей спине. Где-то они, эти сказочные ёжики, безусловно, есть, иначе откуда о них всем известно?- только вот в этом лесу их не видно.
Зато есть лиса с вызывающе рыжим хвостом, немыслимо пушистым - какие уж там грибы. Но нет – грибники посмотрели на неё – на него – с умилением и продолжили срезать и бросать, больше не останавливаясь ни на минуту.
Не отвлекаться же им на чувствующих себя хозяевами, точнее, хозяйками, леса ворон, каркающих так упоённо, что если бы в клювах у них был поэтически воспетый сыр, то у бедной от такого богатства лисы случился бы заворот кишок. Если, конечно, у лис есть кишки – откуда мне знать…
Вороны слетелись на грибную лужайку, до которой грибникам ещё только предстояло дойти и пожалеть, что не привезли дополнительных ведёрок, и принялись громко и вдохновенно обсуждать отсутствие сыра – увы, написанное не всегда соответствует реальному положению дел. Да и когда в последний раз соответствовало? Равно, впрочем, как и увиденное.
Глядя на них, я снова вздохнула. Говорят – не знаю, но слышала, - что пропасть, если в неё долго смотреть, затягивает. Так вот стая притягивает, от неё невозможно оторваться. Это моё наблюдение – вы, думаю, того же мнения. Другого? Жаль, я надеялась, что мы с вами единомышленники.
Ну, а с другой стороны, зачем вам, знающим дорогу в мой лес и названия всех грибов на свете, такая единомышленница – с клювом и перьями, только и умеющая, что каркать по поводу и без него? Всё, что мне остаётся – это разглядывать грибников отсюда - издалека, сверху. Для меня – отсюда, для вас – оттуда. Хотя вы ведь даже не догадываетесь о том, что я смотрю на вас, на то, как мелькают ваши грибные ножики и наполняются ваши грибные лукошки, корзинки, ведёрца. Уж простите, не каркать не умею. Но и ведь и вы не умеете не приезжать сюда, не перепрыгивать через канавку и не собирать грибы. Каждый чего-то не умеет, всё дело в том, кто и чего именно. Или что умеет – это тоже другая сторона, только другой медали.
Грибники задерживались – по дороге им пришлось трудиться, ветки хрустели вовсю. Поэтому вся поляна была усеяна теми, на кого было невозможно смотреть и потому так же невозможно было оторваться. Я пряталась от них, зная, что не вышла им цветом, но выйти – было бы для меня непоправимо.
А если бы я была – или когда-нибудь стану – такой же? – подумала я. – Если возьму и приму их за своих, а они меня – за свою? Стая манит и затягивает, быть в ней хочется подавляющему большинству тех немногих, кто больше всего на свете терпеть не может стай.
Грибники наконец-то вышли на грибную поляну. Ветки здесь не хрустят, зато - море грибов.
Я никогда не летала над морем, оно мне чуждо, ведь у меня есть лес, причём единственный, мой. Как тут в очередной раз не улыбнуться - вот ведь куда заводят метафоры.
Грибники спешили, не боясь утонуть в этом море. Спешить и впрямь было нужно: скоро антракт, потом начнётся новое действие: снег накроет поляну, какие уж там грибы. Все вороны нашего леса слетятся сюда и, слившись с неотличимым от них снегом, примутся громко судачить о грибниках, которых тут не будет до следующего антракта.
Я махнула крылом – рук меня нет, зато есть крылья, и это единственное, что делает меня похожей на собравшихся на поляне, и полетела туда, где виднелся другой лес, а за ним – кажется, море. Никогда там не бывала, но, по слухам, там нет затягивающих, притягивающих стай.
Интересно, хрустят ли там ветки?