***
Ростов туманный, мягкий, незнакомый,
фатин к лицу ему, хоть не по летам,
и органза. Свернув за угол дома,
невовремя становишься поэтом –
проговорить бы мир на жёсткой прозе,
не приукрасить – вымолвить мой город,
не корчись, улица,
грубей и проще
скажу, углы срезая Пифагору.
Эклектик-город. Город-перекрёсток
Шелкового пути с Чумацким шляхом,
ты так усерден в том, чего не просят,
перешибаешь ёрничаньем пафос.
Ломай меня, кроши своей огранкой,
не обойди, я там, внутри – сияю.
Ты убедил с душевной перебранкой –
не безопасна хата та, что с краю –
я в эти куклы больше не играю.
***
я в режиме полёта
всегда говорю без эмоций
еле слышно зачем распыляться
я в слух обращаюсь
в осязание зрение
в час предвечерний промокший
в постепенность деревьев
горящих в режиме прощанья
облетаю с подножек трамваев
водой ускользаю
из-под арок – неярок
но крепок и в памяти прочен
каждый миг
мне искрят
суетливые зебры вокзалов
и морзянка разметки
размеренно шлёпает прочерк
в каждой стылой графе
буду действовать в рамках закона
сохранения радости
брать понейтральнее слово
промолчу о любви
но, увидев червя дождевого,
растеряю защиты
замру рассмеюсь изумлённо
Двухэтажки
Не берусь описать этот цвет –
грязно-жёлтый, лимонно-шафранный,
в нём - подобны истлевшей листве -
штукатурки унылые раны,
а за крышами краны несут
в мощных клювах младенцев прогресса,
долго им пустовать – да не суть,
мы вне области их интереса.
Не престижны, да сносу им нет -
двухэтажным коробочкам нашим,
в них от времени лишь интернет,
но любимы – а как же иначе.
В них пируют во время чумы,
Сколько стоишь ты, жизнь? Сто солидов.
В них блаженствует маленький мир
и от хаоса просит защиты.
В этом доме добры зеркала,
а какие по стеночкам фото!
Ежедневно, такие дела,
Клеопатра идёт на работу.
Лучшей в мире зенитной системой
яндекс радует. Восемь часов.
…Горьким соком травы чистотела
лечат ласточки глазки птенцов.
***
Не проклюй мне висок – он ещё пригодится
нам с тобой, моя нетерпеливая птица,
по калибру колибри, фламинго по сути,
мне фламенко твоей нестихающей сутры
так понятно и близко – да на сердце пусто,
тут гори-не гори – всё равно не отпустит,
несжигаемый стержень внутри оперенья
неохотно поддерживает горенье –
сталактитом пещерным, колонной античной,
черепашкой без панциря – ах, неприличной,
Крейзи Грант по волнам, по барханам медовым
на порог болевой – восходи, будь, как дома.
Этот свет золотых и пустынных оттенков
так неровно дрожит – видно, скоро погаснет,
я приму это easy, не бейся об стенку,
не коси этот камень в висках мне – напрасно,
разве я человек? Я всего лишь апостол,
и моё отражение – только витрина
всех моих заблуждений. Ты думаешь, просто
пред учителем встать с головою повинной,
не найдя никакого решенья задачи?
Спи, глазок, спи, другой – а про третий забуду,
он не даст мне соврать – так жила, не иначе –
и потащат вину караваны верблюдов.
И пускай в мою честь назовут новый комплекс,
только ты – улетай с нехорошей квартиры.
Где твои амулеты? Надёжен ли компас?
Я тебя отпущу в Благовещенье – с миром.
***
Это чёрное дерево робко пугает,
растопырив навстречу свои пятерни,
мир боится людей, и трава под ногами
больше не распрямляется, чёрные пни
неуютны, и горестны длинные плети,
ничего, кроме графики серой травы
и шипы на липучках впиваются в плечи, -
а ведь где-то по-прежнему тает ковыль
в осязаемом воздухе, ландыши – флаги
над поляной взвиваются – где компромисс?
Сколько подлости видели эти коряги,
как им больно – а вдруг они были людьми?
Булава, и каштан, и пехотная мина…
Кто продолжит логический ряд? Но не ты.
Ты – с последней претензией выползешь к миру -
и опять отхлебнёшь от его красоты.
Чуть заметный зелёный пушок вверх по склону
лишь слегка оттенит почерневшие кроны.
***
Мы любили цифры в сыре,
пятилистники сирени,
дорогого не просили –
человек не этим ценен.
Загорали в междуречье,
в королевстве дикой ивы,
постигали русской речи
общие императивы.
Человек – он ценен детством,
выдержан в дубовой таре,
но - куда от мира деться?
Одинаковыми стали,
как-то переопылились,
но - не зная интернета
в перекрестьях полилиний
зарождаются планеты.
Звёздный дождь в моей теплице
светлым конусом струится,
в чумовой оранжерее,
где на ветках рифмы зреют.
Все желания исполнить -
семицветиков не хватит.
Речка детства сладко помнит
всё, что кстати и некстати…
***
Я полагаю, бог живёт в Одессе
и по утрам один выходит к морю,
чтоб солнце встало, несмотря на войны,
шторма и катастрофы во вселенной,
пока друг в друга целятся Дантесы,
пока считают – с нами это можно -
друг друга мирно подрезают волны,
благоухает ночь самозабвенно.
Скажу сегодня городу и морю -
стопа тоскует по твоей брусчатке,
а глазу сухо без волны искристой
и скучно без изгибов и лепнины,
ажурных крыш, мостков, уютных молов,
когда опять запросит мозг пощады –
сбегу туда, где зелено и чисто,
где есть штрихи, нюансы, память, книги.
Конечно, здесь – в бутонах ранних улиц,
где площадь распускается несмело,
в листах и во дворах, в случайной фразе -
я здесь дышу – уже не задыхаюсь.
Со мной всё ясно, я пошла на убыль,
на место духа прирастает тело,
но ум да разум не даются разом,
а бесов можно распугать стихами.
Он здесь живёт – где музыка родится
где статуям кивают светофоры,
где в перспективах сладко быть бродягой,
где зыбок свет, дрожащий над веками.
Равно свободны от идей, традиций -
тот не утонет в луже, в ком есть море,
по улице, к рассвету восходящей –
как по лучу… Излечит белый камень,
срастётся всё, и город держит нежно
меня в своих ладонях, как Венеру,
шаги едва касаются брусчатки,
пора отдать концы и взять начала.