Я – такса-дворянка.
Думаю, моей маме понравился залётный дворовой пёс. Плод их любви оказался симпатичной и весьма сообразительной сукой, с ногами длиннее, чем у мамы.
Мне всегда нравилось моё прозвище – Стрелка, потому что его придумал лучший на свете человек – мой хозяин.
Больше всего я люблю ходить с ним на охоту, носиться по полям и перелескам, поднимая птиц, отыскивая норы лисиц, и сгоняя зайцев под прицел старенькой двустволки Зауэр. Она дает отличную кучность при стрельбе дробью. А кучность важна, всегда боялась, что шальная дробинка догонит не только дичь, но и меня.
Иногда, после удачной охоты, мне доставались потроха, и это было самое большое счастье. Правда, чуть меньшее, чем лизнуть руку хозяина.
В тот злополучный день мне вздумалось сбегать на разведку, пока хозяин с другом обедали и открыли уже вторую бутылку водки.
Откуда мне было знать, что друг решил подстраховаться капканами.
Когда железные челюсти захлопнулись на задних лапах, я взвыла так, что сирена скорой помощи могла бы позавидовать. Как они орут, я слышала часто, недалеко от нашего дома дневали и ночевали эти белые машины с красными крестами. Время от времени они проносились мимо нас. Я всегда старалась перекричать их, и вот, наконец, получилось.
Но только ко мне подбежали хозяин с другом, я перестала кричать и тихонько попросила о помощи. Не хотела жаловаться – как меня напугал хруст косточек, как это больно, когда осколки впиваются в кожу. А вот мой хвост предательски завилял. Как завидит хозяина, он вообще перестаёт меня слушать, и готов вилять хоть сто раз на день.
– Пропала собака! – хозяин присел на корточки, рассматривая кровавое месиво, в которое превратились мои лапы.
– И что делать будешь? – друг, прихвативший бутылку водки, глотнул из горлышка.
– Бля! Сука, какого хрена не сиделось ей? – хозяин заорал на меня. – Ну, вот и подыхай теперь тут.
Потом он вскочил, выхватил у друга бутылку и вылил остаток водки в горло.
– Лучше б на ноги, – нерешительно возразила я.
Хозяин сделал вид, что не понимает. Он протянул пустую бутылку другу и сказал:
– Пошли.
– Ну, хоть пристрели её, чтоб не мучилась.
– Сама подохнет.
Они ушли. Я лежала, ойкая от боли. Мне стало так страшно, я обратилась к собачьему богу, подняв глаза. Он сидел на облаке и был похож на моего хозяина.
Осенний день стал хмуриться, сдвигая тучи, словно навсегда закрывая створки ворот в нашем дворе, и, расчувствовавшись, расплакался, как я.
Струи холодной воды неожиданно принесли мне облегчение, я попыталась освободить лапы.
А вы знаете, что визг собак имеет миллионы оттенков? Если вы слышите звуки, похожие на человеческий стон, это значит, что боль уже невыносимая.
Когда я вытянула левую лапу, содрав мясо до кости, в горле пересохло, и я даже стонать уже не могла.
Правая была зажата почти у хвоста, освободить её не получалось.
И тогда я… просто отгрызла лапу.
– А ты бы так смог? – шептала я так тихо, что даже если б хозяин был рядом и приложил ухо к моей пасти, то не услышал.
На двух передних лапах я «побежала» вслед за ним. Я надеялась, что он ждёт меня, и вскоре, лизнув его руку, я расскажу, что совсем не обижаюсь.
Но сил хватило только доползти до крайней хаты какого-то посёлка.
Ворота железного сарая были нараспашку, и я заползла в него. Запахи бензина, пыли, старья, прокисшего варенья казались мне такими знакомыми, что я успокоилась.
Кричать не хотелось, да и не было сил, просто тихо лежала, ожидая помощи.
И вдруг я почуяла, что где-то рядом не меньше чем сотня собак перегавкиваются, сплетничают обо мне. Просто стало страшно, эти собаки могут загрызть меня, немощную. А я очень хотела жить, чтобы снова ходить на охоту с хозяином.
Когда старушка, пахнущая козьим молоком и пирожками с мясом, вышла закрыть ворота сарая, она увидела меня. Приближаясь, она ворчала, как старая кошка в нашем доме, которую я любила. Мы даже иногда в холода ютились на одном коврике.
– И что это за чудо природы? У меня в Донецке собаки даже после бомбёжки лучше выглядели. Вот нужны мне эти проблемы?
Приблизившись, старушка чуть не расплакалась:
– Я, конечно, закалённая войной… Ой как жалко, прям сердце разрывается.
Она вздохнула так, как однажды полуживая утка, когда хозяин занёс секач над её шеей, и тут же схватилась… за палку.
Сначала старушка стучала рядом со мной по земляному полу, потом просто начала меня толкать, вернее, выталкивать.
– Ты разве человек, – теряя последний силы, я пыталась с ней спорить.
Когда меня вытолкали за ворота, я потеряла сознание. Но мой собачий бог неожиданно решил, что умирать мне рано.
Очнулась я на руках худощавого небритого мужчины. Он осторожно нёс меня и уговаривал:
– Потерпи, моя красавица. Сейчас поедем к доктору.
В ветклинике мне понравилось: в нос лезли незнакомые успокаивающие запахи, да и боли почти не чувствовала.
Я быстро сообразила, что боль забирала с собой девушка с голубыми глазами и шприцем. Кроме этих глаз и шприца я долго ничего не видела.
Сквозь дымку сна я слышала тихие и громкие разговоры и не понимала, почему здесь нет любимого хозяина, ведь я выздоравливаю и снова смогу помогать охотиться. Правда, на двух передних лапах, без задних, это будет труднее, но я справлюсь.
И вот небритый мужчина забрал меня из клиники.
Всю дорогу я пыталась спросить о хозяине, взвизгивая громче, чем могла.
Но вместо ответа о любимом человеке вдруг услышала:
– Не знаю, как тебя звали, но будешь отныне Культя. Не обижайся за такое прозвище, мы с женой тебя и такую любить будем. У нас в приюте уже восемьдесят восемь собак, ты будешь восемьдесят девятой. Только, чур, кошек не обижать, да и собак тоже, и тебя никто не обидит. А там, глядишь, и хорошие руки найдутся, и пристроим тебя. Ты ж экзотическая и живучая, как кошка.
– Почему как кошка? – возмутилась я. – Никто мне не нужен. Я люблю хозяина. Уверена, он меня найдёт. Пойми, небритая твоя голова, он сбежал случайно, просто испугался!
Но на всякий случай я лизнула руку незнакомого мужчины и подумала: «Жаль, что он не ты…»